Она прикусила губу: приходилось говорить о таких сложных вещах, да еще и определить свое отношение к Джейми как к приемному отцу, называя его то по имени, то нарекая отцом.

– Джейми хороший. Он всегда был добр ко мне и к Джоан. Но… матушка всегда пыталась уйти, когда он хотел обнять ее.

Марсали помялась и продолжила:

– Мне было это странно, ведь я никогда не видела, чтобы Джейми обижал мать. В то же время она не хотела его ласк. Я думала, что все дело в детях, что между ними происходит что-то такое в постели, чего мы с Джоан не знали. Странно: мама никогда не ходила в синяках, но не хотела отца, а вот Магдален Уоллес муж бивал всегда, когда выпивал.

От этих признаний и от соленого воздуха Марсали захотелось пить. Я предложила ей кувшин с пресной водой, из которого она налила полную чашку.

– Я объясняла себе это так: у матушки уже было двое детей, я и Джоан. – Девушка глядела, как вода колыхается в чашке в такт движениям корабля. – Наверное, она не хотела новых детей, не хотела рожать в муках, как рожала нас… И потому не хотела Джейми.

Поставив чашку, она взглянула на меня с непонятным вызовом, которому, впрочем, быстро нашлось объяснение.

– Я видела, как вы были с отцом. Он потом заметил меня, но я успела увидеть, что вам нравится то, что он с вами вытворял.

Я растерялась и смогла повторить только:

– Вытворял, да… Нравится.

Марсали издала торжествующий смешок.

– И даже когда он касался вас, когда обнимал, вы не отстранялись от него, как это делала матушка. Значит, вы любите его и хотите, чтобы он вас трогал. Вы не боитесь, что появится младенчик, а матушка боялась. Поговаривают, что есть способы, как не войти в тяж, но вряд ли кто-то применял их, иначе бы так не боялись. Видать, никто не знает, как этого избежать, потому я и здесь. Вы-то должны знать, кто как не вы, ведунья.

Она по-птичьи смотрела на меня одним глазом.

– Мне хочется ребеночка, но я хочу еще погулять на воле без него, полюбить Фергюса вволю, не боясь и не отворачиваясь. Вы расскажете мне, как беречься?

Я выдохнула и пригладила волосы. Мне предстояло столько всего рассказать этой почти чужой девушке, сколько я никогда не говорила Брианне…

– У меня есть дети, девочка.

Пораженная этой новостью Марсали вытаращила глаза:

– А как же… Джейми знает об этом?

– Ну разумеется, – не скрыла раздражения я. – Он их отец.

– Да ведь он никогда… никогда не говорил нам о его детях.

Она прищурила светлые глаза.

– Потому что считал, что не следует вам этого знать, так как это не ваше дело. И правильно считал, – добавила я, тоже с вызовом.

Марсали не верила мне, и я сочла нужным признаться во всем.

– Две девочки. Одна умерла и похоронена в Париже. Дочка… вторая дочка уже взрослая. Она родилась далеко-далеко от Шотландии, уже после Каллодена.

– То есть Джейми… отец никогда не видел ее? Она росла без него? – девушка снова насупилась, сравнивая себя и Бри.

Я кивнула, не в силах говорить. Комок в горле потребовал воды, и я потянулась за чашкой. Корабль качнуло, но Марсали отпрянула от меня, правда, протянув мне чашку.

– Как это грустно… – пробормотала она, на миг задумавшись, и снова вперила в меня светло-голубые глазенки. – Значит… значит, вы имеете детей, но любите отца по-прежнему, так? Ммфм… – девушка издала звук, точь-в-точь такой же, какой издавал Джейми в минуты раздумья. – Но когда вы были во Франции, у вас ведь был еще один мужчина?

Марсали накрыла верхнюю губку нижней, напомнив этим щенка бульдога.

– Да, но это также тебя не касается, – отрезала я. – Женщина, родившая ребенка, меняется, это несомненно, но ее отношение к отцу ребенка меняется не всегда. И вообще, ты должна знать, что любая женщина может сама решить, когда ей иметь ребенка и когда стоит поберечься, если по каким-то причинам ей не хочется рожать сейчас.

– Так вы расскажете мне? Какие есть способы?

– О, их много, только не все о них знают – раз, многие из них очень ненадежны – два. – Я снова пожалела о том, что в восемнадцатом веке нет многих необходимых вещей, например, таких полезных, как пилюли для контрацепции.

Конечно, мне как врачу врезались в память многие советы, которые я имела возможность слышать, работая в парижской «Обители ангелов».

– Достань мне коробку из вот того шкафчика, – я указала пальцем на местонахождение моих снадобий. – Да, это она. Смотри, некоторые француженки – повитухи, так что их советам можно верить, – делают отвар гвоздичного перца и валерианы. Но я не думаю, что это хорошее средство, – слишком опасно.

– Скучаете? – перебила меня Марсали, послав мне испытующий взгляд. – По дочери? – уточнила она, видя, что застала меня врасплох.

Глядя на нее, я была уверена, что она не так желает услышать мой ответ – он был очевиден, – как вспоминает мать.

– Естественно. Но меня утешает то, что у нее своя жизнь. Она старше тебя и уже может обойтись без мамы.

Я уткнулась в коробку, как Марсали некогда склонилась над своими оборками. Лаогере уже никогда не увидеть дочери, как и мне не увидеть Брианны, но обе мы не могли ничего поделать с тем, что наши дочери выросли и более не нуждаются в нашей опеке, способные делать свой выбор и самим решать, как и с кем им жить.

– Вот, – я протянула девушке очищенную губку.

Хирургические ножи, которыми, к счастью, в плавании пока не требовалось пользоваться слишком часто, были вложены в пазы крышки. Взяв один из них, я отрезала от губки несколько кусочков размером три на три дюйма. Флакончик с маслом пижмы послужил для пропитки губок. Марсали с восхищением следила за этим священнодействием.

– Пропитываешь маслом примерно так, как я показываю. Запомнишь? – Девушка согласно кивнула. – На самом деле не всегда обязательно использовать пижмовое масло – его может и не оказаться под рукой, когда ты захочешь мужчину. Ты можешь взять обычный уксус или даже вино, если нет ничего другого. Вот такой квадратик положишь в себя, а потом уже можешь спать с мужчиной, ничего не боясь. Только не забудь, иначе может появиться младенчик. Даже в первый раз, когда ляжешь с Фергюсом.

Девушка внимала наставлениям, трогая мокрый кусочек.

– Запомню. А что делать с этим потом? Когда вытаскивать губку? Или она должна остаться во мне?

Корабль резко дал крен, и наверху закричали. Истошный вопль указывал на то, что дело худо, и нам нужно срочно подняться на палубу, отложив разговор до лучших времен.

– Продолжим потом, ладно? – Я отдала Марсали пузырек с маслом и губку, а сама выбежала из каюты.

На корме стояли капитан и Джейми и мрачно глядели, как на «Артемиду» наседает огромное трехмачтовое судно, чьи размеры превышали размеры нашего корабля в три раза, не меньше. Снастей и парусов, конечно, тоже было больше, и по ним вовсю сновали матросы, похожие на блошек. Но самым страшным был дымок, поднимавшийся над чужим кораблем, – то был след пушечного выстрела.

– Нас обстреливают? Но почему?

– Пока еще нет, но скоро будут, если мы не остановимся, – ответствовал Джейми. – Это был предупредительный выстрел для того, чтобы дали возможность досмотреть «Артемиду».

– А если мы не остановимся?

Я обратилась уже к капитану, тоже помрачневшему на глазах. Уголки губ капитана Рейнса утонули в бороде.

– Придется. Сейчас ветер, а мы в открытом море. Не сможем уйти.

– Но кто эти люди?

Я надеялась, что команда «Артемиды» знает, с кем имеет дело, потому что флаг на корабле, догонявшем нас, был плохо виден против солнца, да и вряд ли бы я смогла распознать, к какому флоту принадлежит корабль, даже если бы солнце не слепило глаза.

– Это корабль британского военного флота. – Джейми смотрел словно сквозь меня. – У них семьдесят четыре пушки на борту. Спустись, пожалуйста, вниз, англичаночка.

«Ну и новость», – подумала я. Война Британии и Франции закончилась, но отношения между ними не наладились и были неприязненными. «Артемида» могла похвастать только четырьмя пушками по двенадцать футов каждая. Это было ничтожно мало по сравнению с неприятельским кораблем. Этакими силами можно было воевать разве с пиратами, но никак не с военным кораблем.

– Чего хотят эти ребята? – Джейми адресовал вопрос капитану.

Капитан Рейнс потемнел.

– Боюсь, что это принудительная вербовка. Так делают, когда не хватает матросов. Их такелаж, бак… Видите, как мала их команда? – Он многозначительно мотнул головой, указывая на чужой корабль. – Наши матросы, те из них, кто принадлежит британской короне, могут быть призваны на их борт, то есть мы потеряем добрую часть команды. Кстати говоря, мистер Фрэзер, если вы не объявитесь французом, вас тоже призовут.

– Черт! – вырвалось у Джейми. Он невольно посмотрел в мою сторону и, увидев, что я все еще стою на палубе, буркнул: – Я велел тебе спуститься.

– Велел, – согласилась я и придвинулась к нему поближе, глядя на преследовавший нас корабль.

С него в шлюпку спускался человек, по всей видимости, офицерского звания, с галуном на шляпе и в мундире золотого шитья.

– Что сделают с призванными людьми с «Артемиды», если им удастся проделать это? – в свою очередь спросила я у капитана.

– Заставят служить на «Дельфине». – Корабль подошел достаточно близко, чтобы можно было рассмотреть его название и носовое украшение – губастое животное. – Они станут моряками военного флота, и, возможно, их не захотят отпустить по прибытии в порт, – изрек капитан Рейнс.

– Какое, черт побери, они имеют право забирать наших людей вот так, где ни попадя? Неужели можно заставить моряка сделаться военным, если он того не хочет и служит на гражданском или торговом судне? – вскипел Джейми.

Я замерла от страха, представив, что могу снова потерять Джейми.

– К сожалению, такое право у них есть, и вполне возможно, что на Ямайку мы попадем только с половиной команды, если вообще попадем, – подытожил капитан, отворачиваясь, чтобы пойти навстречу шлюпке.

Джейми уже не отправлял меня вниз и с силой сжал мой локоть, заставляя выслушать себя.

– Иннес и Фергюс останутся здесь в любом случае, чтобы помогать тебе искать мальчонку. В случае, если нас вынудят служить на «Дельфине», начинай поиски с Сахарного залива. Там у Джареда есть плантация.

Мой муж одарил меня ободряющим взглядом, показывая, что не сомневается в моих способностях. Я же пыталась переварить услышанное: словечко «нас» задело меня и заставило призадуматься.

– Встретимся у того залива. Не могу сказать, когда я там буду, но жди меня. – Он продолжал удерживать меня за локоть.

– Но зачем, когда ты можешь сказать, что ты француз! Никто ведь не узнает, а команда поймет и не проболтается, – воскликнула я.

Джейми покачал головой в отрицательном жесте:

– Я не могу. Не могу позволить забрать моих моряков, спрятавшись под чужой личиной. Не будь наивной, англичаночка.

– Разве…

Называть шотландских контрабандистов своими людьми или своими моряками – это было слишком. Это же не родственники и не арендаторы, в конце концов. Тем более что кто-то из них предал Джейми. Как можно рисковать ради них, когда есть неотложное дело – поиски Эуона? Но зная Джейми, я понимала, что не имеет смысла протестовать против его решения. Он пригласил этих людей в команду, платит им за риск и за работу, нанял их в конце сезона, а значит, оторвал от домашних дел, следовательно, он и должен разделить с ними их участь и узнать, что им грозит. Это было по крайней мере справедливо.

– Обойдется, не переживай. Правда, я попрошу, чтобы сейчас мы назвались супругами Малкольм.

Произнеся эти тихие слова, Джейми выпустил мой локоть, сжал мне на прощание руку и прошел к тому месту, куда причалила шлюпка. Я пошла следом.

Не знаю, что ожидал увидеть капитан Рейнс, но он был поражен увиденным.

– Господи, твоя воля! Что это такое? – встретил он визитера, чья голова как раз появилась над бортом нашего корабля.

К нам пожаловал человек, которому было около двадцати пяти лет. Роскошный мундир, надетый на него, был слишком велик, а рубаха, наоборот, грязной. С первого взгляда можно было сказать, что он не спал несколько ночей, до того он выглядел уставшим, и действительно, он пошатнулся, едва ступил на нашу палубу.

– Это вы капитан? – Он безошибочно определил, что мистер Рейнс является капитаном «Артемиды», хотя рядом стоял и Джейми, и многие другие члены команды. – Позвольте представиться – Томас Леонард. Сейчас я выполняю обязанности капитана «Дельфина», корабля флота его величества. У вас есть хирург, умоляю?

Мы предложили ему стакан портвейна, и молодой англичанин, хрипевший от отчаяния и усталости, рассказал, что матросов «Дельфина» сразила какая-то эпидемия.

– Половина моряков не может встать с постелей. – Он утер подбородок; цвет его глаз, красных от бессонницы и напряжения, совпадал с цветом портвейна. – Тридцать матросов умерли, и я боюсь, что мы потеряем столько же, если не больше.