Глава 49

Земля!

Это правда, что плывущий на корабле чувствует землю уже тогда, когда она появляется за горизонтом, но еще не видна невооруженным глазом.

Аннеке Йохансен старалась изо всех сил, чтобы козы содержались в чистоте за долгое время путешествия. К примеру, она сгребала навозные кучи в корзины по утрам и выбрасывала за борт, наполняла ясли свежим сеном и выкладывала им же палубу, пока запас соломы не вышел. Конечно, козы пахли, но вдыхать исходящий от них запах – животный запах – было намного приятнее, чем находиться среди смрадных больных.

– Глупый, иди же ко мне, – обратилась молодая женщина к козленку, приманивая его сеном.

Животное подобралось ближе, и Аннеке схватила его, желая что-то проделать над козленком.

– У него клещ? – предположила я.

Она не видела меня, но теперь подняла голову и улыбнулась.

– Миссис Клэр! Гутен морген! Да вот, можете сами видеть.

Шведка, удерживая маленькое годовалое животное, взяла в руку его ушко и повернула его так, чтобы я могла увидеть присосавшееся к нежной коже насекомое.

Клещ зашел уже довольно глубоко под кожу, но Аннеке удалось выдавить его, проделав процедуру подобно той, какую производят при выдавливании гнойника. Козленок отчаянно протестовал, оглашая блеянием все вокруг, и брыкался, но, удержанный сильной женской рукой, остался стоять на месте.

– Не отпускай его, – предостерегла я, видя, как выступает кровь из ранки, образовавшейся на том месте, откуда был вытащен клещ.

Аннеке с интересом глядела на бутыль со спиртом, привязанную на манер шпаги к моему поясу, я же накапала жидкости на ранку козленка. Животное возмутилось еще больше, почувствовав щипание спирта на своем мягком ушке, где на свету были видны прожилки.

– Быстрее заживет. – Шведка согласно кивнула.

Отпущенный на свободу козленок направился к остальным козам – требовать молока у матери в качестве компенсации за страдания, причиненные ему людьми. Клещ лежал неподалеку на палубе, шевеля лапками. Конечно, он не мог уже самостоятельно передвигаться, и Аннеке раздавила его.

То, что на корабле появился клещ, тоже свидетельствовало о близости земли. Женщина поглядела на люк, закрывавший загончик от света: там виднелось солнце.

– Видите? Слышите? Там земля и трава. Вода. Замечательно!

– Я должна попасть на берег, – произнесла я и решилась просить о помощи. – Могу я рассчитывать на вас? Поможете мне добраться до земли?

С надеждой смотрела я на нее, ведь от ее решения зависело сейчас так много. Сама шведка напоминала добродушную козу, чувствующую себя уверенно на борту корабля, где качает, темно и нет земли, но все же имеется солома и довольно тепло.

Аннеке думала недолго и подняла голову, отвечая:

– Хорошо.

Мы причалили к острову Уайтлинга – так назвал его гардемарин – около полудня.

Раньше остров носил название Сан-Сальвадор и был именно той землей Нового Света, где бросил якорь Колумб. Значит, конквистадоры увидели именно этот белый песок и небольшие пальмы плоского острова. Затем остров переименовали, и теперь он называется в честь удачливого пирата-англичанина.

Я знала, как называется эта земля и где приблизительно она находится, но все же радовалась ей так, как, наверное, радовались испанцы с «Пинты». Шутка ли: деревянная посудина преодолела такой путь и наконец можно ступить на твердь земную!

То, что корабль постоянно качается, приучает людей, находящихся на судне, изменить походку – приобрести так называемые морские ноги, как выражаются моряки. Ходить вразвалочку намного удобнее, и, в общем-то, это единственное средство удерживать равновесие, особенно в качку. Человек становится моряком, меняя походку, словно перейдя на другой уровень развития, живя в других условиях, как головастик учится новому, становясь лягушкой. Но когда на горизонте появляется земля или она еще не видна, но все чувствуют ее, все стремятся попасть на землю, свою естественную среду обитания, пусть даже отвыкли ходить по ней.

Я должна была высадиться на сушу, а это было проблемой, поскольку остров Уайтлинг служил вынужденной остановкой для пополнения имевшихся у нас запасов воды, и остановкой недолгой: «Дельфину» предстояло следовать морем до Ямайки через Наветренные острова еще по крайней мере неделю. Сан-Сальвадор был небольшим островом, но больные моряки поведали мне, что через него пролегают оживленные морские пути и что главный порт острова Кокбурн никогда не пустует. У меня не было другого выбора, а шанс нельзя было упускать. Это лучше, чем ничего. Я отдавала себе отчет в том, что британский флот непременно воспользуется возможностью и использует меня в качестве наживки для Джейми, а все время, пока «Артемида» не дойдет до Ямайки, я буду пленницей, с которой, впрочем, будут обходиться учтиво. Этого нельзя было допустить.

Сойти на берег смогли далеко не все – капитан приказал команде смотреть на сушу с корабля, а спустились вниз только те, кто шел за водой, то есть несколько человек с бочками на слегах. Они отправились вдоль берега Голубиного залива, а «Дельфин» стоял у горловины залива. Матросы высыпали на палубу, созерцая недоступный остров, беседуя или скаля зубы, новый губернатор Ямайки мистер Грей покинул свою каюту и тоже стоял на палубе, позволяя ветру развевать свои длинные волосы. Никто не мог самовольно покинуть корабль, даже если бы и хотел: у трапа стоял часовой.

Мы с Аннеке уговорились, что она подойдет к часовому с козленком и таким образом отвлечет его. Я видела, что она уже спустилась в трюм к своим козам, значит, времени на разговор с губернатором не осталось. Вытирая вспотевшие руки о юбку, я размышляла: пальмы с густым подлеском от берега отделяет двести ярдов или даже меньше. Сбежать вниз и успеть скрыться среди тропической растительности – и дело сделано. Вряд ли капитан будет тратить драгоценное время, чтобы найти беглянку, к тому же лишние разговоры о причинах задержки военного корабля с губернатором на борту никому не нужны. С другой стороны, если все-таки мне не удастся добежать до пальм и я буду схвачена, то я нахожусь на «Дельфине» добровольно – по крайней мере официально об аресте меня никто не оповещал, – а значит, могу покинуть корабль когда заблагорассудится. Если же капитан Леонард и решился бы подвергнуть меня наказанию, то и здесь была лазейка: я не являюсь членом команды. Возможно, губернатор мог бы заступиться за меня, если бы удалось попросить его о помощи.

Светлая голова Аннеке виднелась уже у часового. Женщина подошла к нему, неся козленка – уж не того ли, которого мы спасли от клеща-кровопийцы? – прижав его к груди. Она видела, что я стою в условленном месте, и завела беседу с часовым. Не очень понятно, мог ли он что-то уразуметь из произнесенного на смеси шведского с английским, но главное было ясно: шведка просит позволения снести животное, захотевшее порезвиться на воле, вниз, на берег. Нужно сказать, что предусмотрительная Аннеке взяла для этой цели годовалого козленка и не прогадала: вид блеющего малыша разжалобил караульного, правда, не настолько, чтобы он позволил спуститься.

– Мэм, нельзя, не знаете разве! – настаивал он. – Капитан приказали. На берег никому нельзя. Я не могу пустить вас, извините.

Я находилась за пределами видимости часового, но сама прекрасно могла видеть, как Аннеке с козленком на руках наступает на мужчину и тем самым теснит его – это нужно было для того, чтобы я смогла прошмыгнуть мимо гардемарина. Мы договорились, что она оттеснит часового от верхушки трапа, а затем будто бы случайно выронит животное и поднимет шум. Пока козленка будут ловить – скорее всего один или несколько матросов вместе с Аннеке сойдут на берег, – у меня будет достаточно времени, чтобы ринуться вниз и отбежать на приличное расстояние от корабля, пока меня не заметят.

Я заранее разулась, чтобы ничто не отвлекало меня, и уже ждала условного сигнала, то есть того момента, когда часовой отойдет от трапа. Вот-вот у меня будет возможность сбежать отсюда в прямом и в переносном смысле: на «Дельфине» я сделала все, что могла и что должна была сделать, а благодарности в виде отпускной от капитана Леонарда ждать не приходилось. Красный мундир уже поворотился спиной. Наконец-то я смогу обрести свободу и найти Джейми!

«Остался последний фут! Ну же, поворачивайся! Еще немного…»

– Миссис Малкольм, сегодня чудесный день, не правда ли?

Вот это поворот судьбы!

– Ваша правда, капитан, – процедила я вслух, а про себя добавила: «Чудесный день для побега».

Сердце выскакивало у меня из груди, а я-то думала, что оно больше не застучит! Юный капитан Леонард мечтательно глядел на новые, должно быть, доселе невиданные им земли. Он сиял, как мог сиять Колумб, когда открыл Америку. Во мне боролись два желания: увидеть его барахтающимся в воде и порадоваться от души за этого мальчика, которому удалось довести корабль до берега, но раз уж я сама не могла броситься с борта, нечего было и думать бросить капитана через бортик, поэтому я любезно улыбнулась ему, внутренне закипая.

– Миссис Малкольм, я хотел сказать вам… Не будь вас на корабле, мы бы сейчас не смотрели на песок и пальмы. Вы понимаете, что я хочу сказать? Увидеть землю – это победа для нас, в такой же степени ваша, как и моя.

Он попытался дотронуться до моей ладони; я не забрала руки и одарила его страдальческой улыбкой.

– Я не сомневалась в ваших силах, капитан. Вы разбираетесь в морском деле довольно хорошо, сколько я могу судить.

Капитан Леонард был гладко выбрит – как же, он справился с управлением и вот она, суша! – и теперь залился довольным румянцем.

– Это благодаря матросам. Вот они действительно разбираются, а я многому выучился у них. А кабы не вы, мы бы не победили болезнь. Вот кому мы обязаны.

Он рассыпался передо мной в любезностях, а я скрежетала зубами.

– Ваше уникальное умение все успевать и помогать всем… Вы поистине спасли нас! Сказать, что мы премного благодарны вам – ничего не сказать. Губернатор и сэр Гренвилль, королевский комиссар на островах Антигуа, непременно узнают о ваших добродетелях. Я подам им рапорт, и, как знать… Может быть, он поспособствует успешному разрешению вашего вопроса.

– Какого вопроса?

Я почувствовала, что это может иметь отношение к судьбе Джейми, и не ошиблась.

Капитан запнулся и отвел глаза:

– Мне не следовало ничего говорить вам. Я не хотел, но… Мне кажется, что хранить молчание было бы бесчестно с моей стороны после всего того, что вы для нас сделали. Мне известно, кто вы и кто ваш муж.

– Да? И кто же я и мой муж? – повторила я как можно спокойнее.

Леонард, казалось, не ожидал такой реакции.

– Как же… ваш муж – преступник, – нетвердо проговорил он. – Вы настаиваете, что это не так? Или вам неизвестен этот факт?

– Ну разумеется, мне известен этот факт, как и многие другие. Недаром я его жена. Но для чего вы говорите мне это сейчас? – Мой голос был сух.

На этот раз юноша смотрел мне прямо в глаза.

– Когда я узнал из своих источников, кем является ваш муж, я записал это в судовой журнал, как это следует делать в таких случаях. Журнал – это официальный документ, его обязан вести капитан или тот, кто выполняет обязанности капитана. Таким образом, я зафиксировал эту информацию и ее смогут использовать против вас. Сожалею. Сейчас бы я так не сделал. – Его взгляд блеснул упрямым вызовом. – Но теперь мне придется выдать имя и местопребывание вашего мужа ямайским королевским властям. Также об этом должно узнать командование флота на Антигуа, ведь ваш муж находится на корабле в водах, контролируемых среди прочего и английской короной. Когда «Артемида» бросит якорь, его арестуют, скорее всего, даже будут ждать швартовки корабля на берегу. А когда это произойдет…

– Его повесят, не так ли? – сурово заключила я.

Капитан Леонард кивнул и закрыл глаза. Было видно, насколько тяжело ему даются слова и как долго он подбирает их.

– Миссис Фрэзер, поверьте… Я знаю, что такое смерть через повешение… я видел…

Дальше он умолк, сглотнул и набрал воздуха в грудь. Глаза его уже не светились радостью, как прежде.

– Я виноват перед вами, это страшная вина: вы спасли стольких моих людей, а я… А я сгубил вашего мужа! – с надрывом выкрикнул он. – Мне нет прощения, такое не прощается. Извините меня, мне следует идти.

Он повернулся было, чтобы уйти, но там стояла шведка, продолжавшая уговаривать вахтенного матроса.

– Как… Как вы смеете! Что делает животное из трюма на палубе? Мистер Холфорд!.. – капитан выговаривал одновременно и караульному, и Аннеке.

Женщина мигом сообразила, что выполнение нашего плана или переносится, или отменяется вовсе. Она некоторое время послушала не совсем понятную ей английскую речь, виновато опустила голову, забрала животное и ушла в трюм. Мне она послала знак, состоявший из закрывания одного глаза и улыбки. «Не дрейфь, обойдется».