Джейми не разделял нашей радости.

– Пей, пока дают. Потом будет некогда.

Такие речи были ему не свойственны, и я скосила на него глаза.

– Не понимаю. А что будет потом?

– Суп с котом. Будем лечить твою рану, как допьешь. – Иллюстрируя свои слова, Джейми посмотрел, сколько воды осталось в чайнике, и нашел, что скоро придется приступить к лечению. – Ты когда-то говорила о том, сколько крови в теле человека, я запамятовал.

– Кварт восемь наберется. А тебе зачем?

Он оставил в покое чайник и одарил меня внимательным взглядом.

– В луже, которую мы оттирали с палубы, наберется кварты четыре. Так что пей, пополняй запас.

Джейми налил мне еще чашку и ушел, оставив мне чайник.

– Он зол на меня, да? И поделом… – спросила я у мистера Уиллоби.

– Дзей-ми кричать, да. Не злиться, нет, – заверил он меня. Легонько тронув мое плечо, он сочувственно поинтересовался: – Рука госпожа болеть?

– А то! – вздыхая, пожаловалась я.

Китаец подмигнул и обещал, что «его помогать».

По информации мистера Уиллоби, команда понесла небольшой урон, заключавшийся в нескольких ушибах и синяках. Более крупными потерями стали несложный перелом и контузия. Приятно слышать, что медицинская помощь нужна только мне. Я была рада, что все обошлось таким образом: это было в разы лучше, чем иметь на руках десяток исходящих кровью больных.

В проходе затопотали Джейми и Фергюс; последний принес лекарства, а с ними бутылку бренди.

– Ну что ж, приступим, – решительно проговорила я.

Впервые мне приходилось оценивать свое состояние таким образом. Лежа я мало чего могла видеть, а зеркало показало, что рана не очень страшная, и все же…

– У-у-у… – протянула я, озирая себя.

Джейми оценил мое состояние более эмоционально и не так культурно.

По передней стороне бицепса тянулся длинный глубокий разрез. Рана не доходила до локтя приблизительно на дюйм, зато ее края расходились, а в центре зияла кость.

Я не знала, сколько времени прошло после перевязки, но кровотечение продолжалось, несмотря на тугую повязку. Правда, оно было медленным. По-видимому, был поврежден какой-то из неглавных сосудов.

В руках Джейми находился мой сундучок с лекарствами. Муж перебирал баночки, ожидая, что я подскажу ему, что взять.

– Шовный материал и иголка.

Проговорив эти слова, я сообразила, что рану нужно зашивать, а это значило, что я должна была выдержать наложение швов без наркоза. Тридцать или сорок швов, и всего лишь бутылка бренди.

– Опий вышел весь? – пробормотал Джейми, приблизительно зная содержимое моего ларца.

Мы мыслили одинаково.

– Да, на «Дельфине» я использовала последнее.

Чайник уже был пуст, и чашка тоже. Я налила в нее доверху бренди и глотнула, стараясь не пролить. Руки мои дрожали.

– Спасибо, Фергюс, но мне хватит и одной бутылки, здесь уже есть одна.

Джаред делал бренди очень крепким, и я была уверена, что меня вырубит уже с одной бутылки, даже с чашки. Весь вопрос был в том, стоит ли выпить и отключиться с помощью этой импровизированной анестезии или нужно контролировать ход операции. Я не могла зашить себе рану левой рукой и потому, что я не героиня, и потому, что я правша. Фергюс мало чем мог помочь. Значит, зашивать будет Джейми, в нежности и надежности чьих больших рук я не сомневалась. Но он вряд ли когда-нибудь занимался подобными вещами, так что нужно проследить, чтобы он проделал все необходимые действия правильно.

Пока я думала, какие функции будет выполнять Джейми, он взял вторую бутылку, принесенную Фергюсом, и заявил:

– Попить тебе хватит и одной, это верно. А вторая предназначена для промывания раны.

– О господи!..

На «Дельфине» я настаивала на необходимости наличия чистого спирта для промывания ран и всяческой дезинфекции, для чего мы даже соорудили перегонный куб. Тогда я разводила его с водой, выполняя свои врачебные обязанности, но запас этой жидкости закончился, а на «Артемиде» пока не требовался. В моем случае дезинфекция была необходима как воздух, я напрочь забыла о ней, погружаясь в забытье и выныривая из него. Но сейчас, поняв неизбежность попадания бренди на руку, рассеченную до кости, я почувствовала все то, что, очевидно, чувствовал мистер Томпкинс, когда я зашивала ему ногу. Шотландцы и моряки были самыми храбрыми людьми, которых я когда-либо видела, и стойкими воинами, молчавшими, когда я вправляла вывихнутые суставы, лечила переломы, зашивала раны без наркоза и вырывала зубы, но когда я лила спирт на их порезы и раны, они отчаянно вопили. Я могла только представить себе, насколько это больно.

– Постой, есть еще вода, ее можно вскипятить… – вскинулась я, жалобно поглядывая на Джейми.

Он с укоризной послал мне взгляд голубых глаз.

– Ага, тяни-тяни. Тогда можешь сразу брать свечу в руки.

Приказав французу взять бутылку, Джейми рывком поднял меня, усаживая себе на колени, и обездвижил мои руки – левую прижал к телу, правую же поднял раной вверх.

Я могу ошибаться, но у Эрнеста Хемингуэя есть фраза: «Предполагается, что от боли вы лишитесь чувств, но, к сожалению, этого никогда не происходит». Старик Хэм никогда не чувствовал, как спирт попадает на открытые раны, либо я чего-то не понимаю.

Но как я ни рада была потерять сознание, этого не произошло, а если и произошло, то потеря была кратковременной, потому что вскоре послышался голос Фергюса, увещевавший меня:

– Миледи, пожалуйста, кричите не так страшно: люди пугаются.

Добрый мальчик! Он пытался ободрить меня шуткой, а сам дрожал как осиновый лист. Моряки же время от времени заглядывали в окна или даже приоткрывали дверь; на их лицах читались страх и жалость.

Мне многого стоило кивнуть им, но необходимо было как-то поблагодарить этих людей. Джейми держал меня – или держался за меня? я не могла сказать наверняка – и тоже дрожал.

Мужчины довели меня до низкого капитанского кресла. Джейми взял кривую иглу и кетгут. Его лицо было мрачным. Мою руку жгло словно в огне.

Мистер Уиллоби, о существовании которого я уже успела забыть, подскочил и сказал Джейми, забирая иглу:

– Моя шить, моя все сделать. Ваша нет, ваша потом.

Вместе с иглой он исчез куда-то. Судя по всему, он хотел «помогать» мне, как и обещал.

Джейми не перечил. Каюту огласил наш общий вздох облегчения, изданный нашими с Джейми легкими. «Очень хотелось бы, чтобы мы смогли вздохнуть вот так, когда все кончится», – подумалось мне.

– Представь, я сказала дочери в качестве материнского назидания, чтобы она общалась исключительно с высокими мужчинами, а то все коротышки обычно делают гадости. – Я оттягивала время, заполняя его звуками своего голоса, боясь заполнить его криком.

– Считай, что мистер Уиллоби – исключение из правил, – отозвался Джейми, отирая мне лицо. – Англичаночка, я не желаю знать, что было в твоей голове, когда ты туда полезла, только не повторяй больше таких выходок.

– А что мне оставалось… – начала было я, но приход китайца помешал мне закончить фразу. Мистер Уиллоби принес свернутый в рулончик зеленый шелк, такой, какой приносил тогда, когда лечил Джейми от рвоты.

– Ой, ты принес те иголки? – радость узнавания мелькнула на лице Джейми. – Все будет хорошо, англичаночка, он тебя вылечит, уж я-то знаю. Это не так больно, как тебе кажется.

Я протянула, насколько смогла, раненую руку китайцу, а он осторожно щупал ладонь, надавливая, проводя подушечкой пальца, дергая, и в конце концов нажал на условную точку на запястье между лучевой и локтевой костью.

– Внутренние врата. Покой. Мир. Делать все спокойно и мило.

Ох, как же мне хотелось, чтобы у меня все сделалось спокойным и милым!

Целясь иглой в точку на моей коже, он точно попал куда хотел. Введение иглы было болезненным, но ровно таким, каким бывает укол при штопанье, а после боль прошла и введения остальных игл – их было по три в каждом запястье и самая большая в верхней части правого плеча – я не ощутила. Мистер Уиллоби нашел и другие точки на моем теле, в особенности на шее и плече, но не сказал, какой эффект производит нажатие на них.

Я не склонна приписывать ослабление боли исключительно акупунктуре, но боль чувствовалась не так сильно, плечо и раненая рука онемели, и я более-менее равнодушно смотрела, как мистер Уиллоби берет уже мою иглу и заштопывает мне рану. Его рукам я доверяла: он держал меня мягко, но крепко, и я расслабилась.

– Выдыхай, скоро все закончится. Все уже закончилось, можно сказать.

Если бы Джейми промолчал, я бы не поняла, что задержала дыхание. Боль от кривой хирургической иглы можно было терпеть, а вот страх перед болью заставил меня скукожиться.

Китаец ловко орудовал иглой, словно только то и делал, что штопал да зашивал открытые раны. Под нос он напевал песенку, содержание которой, весьма фривольное, Джейми недавно перевел мне. Влюбленный парень перечисляет достоинства любимой, подробно описывая части ее тела. Я не знала китайского и не могла узнать, когда речь пойдет о ногах, но по реакции мистера Уиллоби можно было догадаться об этом, а мне совершенно не хотелось на это смотреть.

– Чем это тебя так угораздило? Я бы не смог вот так сидеть и смотреть. Ты смелая, – изрекал Джейми, тоже скрывая страх за словами. – Малайский нож, что ли? Или абордажная сабля?

– Сабля, точно она. Я помню, – поделилась я. – Вообще он бежал за…

– Из-за чего весь сыр-бор? На что мы им сдались? – Джейми уже не интересовался личной жизнью нападавшего. – Ну не дерьмо же они хотели отобрать.

– Да уж не его. А может, они не знали, что на борту столько гуано?

Это предположение было уже совсем детским: не услышать запах гуано было делом не из легких, если вообще осуществимым.

– Корабль хотели заполучить, я думаю. Мы маленькие, и нас легче взять на абордаж. Команда небольшая, судно не военное. Легкая добыча.

Песня прекратилась: мистер Уиллоби закончил шить, оборвав повествование о китайской возлюбленной на описании пупка, как мне показалось.

– Как назывался тот корабль? У меня, ты понимаешь, немного времени было на расспросы. Пиратов кроме «Брухи» хватает, но ведь она была здесь недавно, три дня назад…

– Как же я не догадался, олух! – хлопнул себя по лбу Джейми. – Ну да, она! Размер совпадает, широкий испанский бимс…

– И тот, кому Пинг Ан дал по башке, говорил на смеси…

Голоса из коридора не дали мне договорить.

Вошедший Фергюс пребывал в смешанных чувствах: с одной стороны, он чувствовал неловкость за прерывание нашего разговора, с другой – стремился что-то сообщить нам. В руках у него были какие-то побрякушки.

– Милорд, на палубе мертвый пират. Его нашел Мейтленд.

Джейми вытаращился на меня.

– Мертвый? Совсем?

– Ну не наполовину же, – удивился Фергюс.

За его спиной торчала довольная голова Мейтленда, пришедшего за славой. Точнее, часть моей славы должна была перепасть ему.

– Голова разбита, оттого и умер, – блеснул медицинскими познаниям француз.

Джейми, Фергюс и Мейтленд разом вопрошающе посмотрели на меня. Не могу сказать, что я была горда, оттого что убила врага: тогда я была так напугана, что готова была поскорее умереть, нежели провисеть на реях хоть миг. Но я не могу сказать и того, что чувствовала жалость к убитому, – он заслужил свое.

Джейми затеребил макушку.

– Англ…

– Я хотела все рассказать, но ты не слушал, – холодно заявила я.

Бренди и иглоукалывание сделали свое, и я была настроена миролюбиво, хоть и слегка чувствовала возбуждение. Не зная, сколько пиратов убито в схватке командой «Артемиды», я все же почувствовала причастность к такому важному событию, как изгнание захватчиков с корабля.

– При нем нашли вот это, – Фергюс бросил что-то на стол.

Это было ожерелье с шеи того пирата: серебряные пуговицы, срезанные или сорванные с мундира военного, отшлифованные части раковины морского ушка, обломки перламутра, но больше всего было монет с проделанными в них дырочками для нанизывания на шнурок.

– Кое-что заслуживает вашего внимания, – авторитетно проговорил Фергюс.

Он повертел в руках серебряную монетку. Она, в отличие от других, не была тусклой или затертой, и на ее аверсе четко выделялись две головы Александра.

Великолепно сохранившаяся тетрадрахма IV века до Рождества Христова.

Слабость и нешуточное нервное напряжение после всего пережитого взяли свое, и я немедленно уснула сразу после окончания операции, благо бренди подействовало усыпляюще. К сожалению, этот эффект не продлился долго, и уже к наступлению ночи боль вернулась. Рука болела в ответ на биение сердца, распухшая, словно искусанная тысячью пчел.

Растущая луна посматривала своим полуприкрытым глазом на корабль, медленно продвигающийся по морю. Когда мы легли на нужный курс, она исчезла, оставив почему-то недоброе впечатление по себе. Было похоже, что начинается лихорадка: тело горело.