Грей не сдержался и огласил лужайку таким взрывом смеха, что не скоро смог прийти в чувство и сел на траву.

– Господи, да что вам в голову-то пришло! – Он достал кружевной платок, утирался и приговаривал: – Ну и сделка!

Джейми молчал, спокойно стоя в утреннем свете. Бледность неба подчеркивала огненный цвет его волос.

– То есть вы не хотите меня? – несмело улыбнулся он.

Грей встал и отряхнул одежду.

– Думаю, что я всегда буду хотеть вас и всегда буду помнить о вас. Вы меня искушаете, – тоже улыбнулся он.

Сбрасывая траву на землю, он серьезно спросил:

– Неужели вы подумали, что я буду принуждать вас к тому, чего вы не хотите по доброй воле? Нет, – покачал головой Грей, – нет, за подобные услуги я не собираюсь брать плату с кого бы то ни было. Будь на вашем месте кто-либо другой, я оскорбился бы, но, зная ваши обстоятельства…

– Простите, – снова извинился Джейми.

Грей, не зная, что предпринять, провел рукой по щеке Джейми, которая уже приобрела обычный цвет.

– К тому же вы не имеете любви к мужчинам. Стало быть, не можете дать мне ее. А как можно дать то, чего не имеешь?

Джейми, наконец, перестал волноваться и просто сказал:

– Я даю вам свою дружбу. Ее хоть вы принимаете или она не представляет ценности?

– Что вы… Для меня это большая честь. Спасибо.

Они не решались обняться или пожать руки, и Грей, чтобы как-то закончить разговор, сослался на поздний час и множество дел у Джейми, и шотландец согласился с этим доводом.

– Да уж, дел у меня невпроворот, последний день, как ни крути.

– Да уж, последний.

Грей взглянул на солнце, на дорогу и одернул жилет, готовясь в путь, но Джейми помялся и шагнул к лорду. Грей был ниже, поэтому Фрэзер наклонился и взял его лицо в свои широкие теплые руки.

Мягкий рот на миг коснулся губ Грея, обдавая запахом эля и свежей выпечки, но это прекрасное чувство соединения силы и нежности длилось всего миг.

– О… – только и выдал лорд Джон Грей.

Джейми вздернул уголки рта в улыбке и сказал:

– Думаю, что было нормально. По крайней мере я ничего не испортил.

Он ушел в заросли ив, оставив Грея на сияющем солнце у сверкающего пруда.

– Это был единственный раз, когда он захотел коснуться меня. Наше объятие вы, верно, видели. Я вручил ему портрет Уилли – второй я храню у себя, – и он отблагодарил меня таким образом.

Ужас, ревность, ярость, потрясение и жалость – чего только я не чувствовала, сидя с бокалом бренди в руках в кабинете губернатора, причем чувствовала все сразу, а это рождало более сложное ощущение.

Почти что на наших глазах зверски убили женщину, с которой недавно говорила и я, но все было забыто: между нами лежал портрет Уилли, нереальный и в то же время реальнее самой кровавой действительности.

Джон Грей посмотрел мне в глаза и сказал еще кое-что, что поразило меня не меньше уже слышанного:

– Там, на корабле, мне показалось, что я узнал вас, но подумал, что ошибся: вы ведь умерли, должны были умереть, как я считал.

– Так мы же ночью виделись! – наобум сказала я, сообразив потом, что сказала глупость. В голове кружилось от бренди и сонливости, а губернатор что-то скрывал. – Погодите, как же вы могли меня узнать? Джейми показывал вам мой портрет? Или как… – недоумевала я.

– Горы возле Кэрриарика, темный лес. Двадцать лет назад. Мальчик со сломанной рукой. Это был я, вот.

Грей поднял вправленную когда-то мной руку.

– Боже!

Я мигом поднесла бокал к губам, но не рассчитала и сделала слишком большой глоток. Сквозь слезы я снова поглядела на Грея: да, это он, только черты его лица с возрастом погрубели.

Сухим голосом он сообщил причину, по которой запомнил меня:

– Первой девушкой, чью грудь я увидел, были вы. Я это запомнил и не смог забыть.

– Полно вам, вы ведь уже благополучно забыли все женские груди, – уколола его я. – Вы простили Джейми тот поступок? Тогда он сломал вам руку и грозился расстрелять, безумец.

На щеках Грея появился румянец.

– Я… э-э… в общем да… да.

Между нами стоял Джейми Фрэзер, но он же был и связующим звеном между нами. От его воли зависели наши судьбы, он принимал решения, а мы повиновались, следуя за ним либо оставаясь там, где он приказывал нам остаться. Грей порывался сказать что-то, но не мог, тогда он закрыл глаза и снова открыл их, решившись:

– Миссис Фрэзер… вы знаете…

Лорд сидел сцепив руки и глядел вниз, на пол. На одном из пальцев блестело кольцо с сапфиром.

– Вы знаете, вы можете себе представить, – тихо начал он, – что ваша любовь никогда не принесет любимому счастья? Ни счастья, ни просто радости, ни даже покоя? И не оттого что кто-то из вас неправильно поступает или что-нибудь в этом роде, а оттого, что вы им не подходите?

Я представляла. Представляла симпатичного брюнета, лежащего на каталке, видела, как пульсирует красный свет мигалки, смотрела на белые больничные простыни, чувствовала бостонский зимний холод. А здесь был тропический вечер и лорд Джон Грей.

«Оттого, что вы им не подходите».

– Я знаю… – я тоже сцепила руки на коленях.

Я настаивала, чтобы Фрэнк меня бросил, но он не хотел, не мог. А я, любя Джейми, не могла любить его.

«Фрэнк. Прости меня, Фрэнк, если можешь».

– Клэр, вы верите в судьбу? Думаю, вы, как никто другой, должны знать об этом все.

– Верю ли я? Верю, но мне известно об этом не больше вашего. Иначе я бы давно была с Джейми, – тихо прибавила я.

Грей взял портрет мальчика со стола.

– Я также ничего не знаю об этом. Я дал ему то, что мог, то, что он хотел от меня взять не обидевшись. И он тоже дал мне… даже больше, чем мог.

Помимо воли я коснулась живота. Джейми всем делал драгоценные подарки. И это обходилось ему очень дорого.

Дверь открылась резко – ковер заглушил шаги, – и ополченец спросил:

– С леди все в порядке? Капитан Джейкобс и месье Александр закончили беседовать, экипаж ждет леди.

Я быстро встала.

– Все хорошо, спасибо. Я готова ехать.

Я не нашлась что сказать губернатору.

– Благодарю за…

Он легко вышел из-за стола и провел меня к выходу.

– Мадам, примите мои извинения. Вы пережили ужасные события, но, надеюсь, быстро забудете о них. Всего доброго.

Навощенный паркет – не за что уцепиться. Оно и правильно: нечего посторонним думать, что мы вели задушевные беседы.

У самой двери я не выдержала и захотела сказать ему нечто большее, чем несколько учтивых ничего не значащих фраз.

– Мистер Грей, хорошо, что вы не знали, кто я такая, когда видели меня на «Дельфине». Тогда… вы понравились мне.

Ровно миг он глядел как официальное лицо, но затем маска спала:

– Тогда… тогда и вы понравились мне.

Казалось, что рядом в карете сидит чужак, а не Джейми. В серых рассветных лучах его лицо было серым, но не только от неверного света: Джейми смертельно устал и осунулся. Не желавший ни секунды более продолжать нелепый спектакль, он снял парик, едва мы миновали резиденцию. Лощеный француз уступил место взъерошенному шотландцу, чьи волосы темными в утреннем сумраке волнами свободно рассыпались по плечам.

– Ты думаешь на Уиллоби?

Я не хотела вступать в разговор, но молча сидеть тоже было невыносимо.

– Я не знаю, англичаночка. Они выпытывали у меня об этом, но я правда не знаю. Кабы я знал!..

Он хлопнул себя рукой по колену и потом потер лоб.

– Ума не приложу… Я знаю его прекрасно, а здесь такое… Ответ один: вино. Я думаю, что если это он, то вино всему причиной. Сама видела, в кого он превращается, когда напивается. История с тем таможенником, например. Он ведь убил тогда!..

Слушая, я видела, как Джейми подпирает голову рукой.

– Хотя не думаю, чтобы здесь было похожее, – рассуждал муж. – Здесь все же женщина. Помнишь, как он честил наших женщин? А если эта миссис Алкотт дразнила его, флиртовала…

– Она так и делала, – подтвердила я.

Джейми кивнул, будто знал все заранее, а сейчас лишь ждал подтверждения своим словам.

– Многие мужчины сходят с ума, когда их приманивают, а потом отказывают им. Не знаю уж, как там было, да только европейцы и китайцы, должно быть, по-разному понимают флирт. Если китайцы вообще флиртуют. Она, как я понимаю, завлекла его, обнадежила и прогнала, а бедняга понял все слишком буквально, обиделся, не понял, за что его гонят. К тому же выпивка, он на нее падок. А ножей там хоть отбавляй…

Ножи я и сама видела в коридоре, но вряд ли в дамской уборной были ножи. Джейми вздохнул и принял более удобное положение.

– Господу Богу известно все, но я не Господь Бог. – Он провел рукой по волосам. – Только бы это, но нет. Начать с того, что я сказал, будто плохо знаю китайца, будто мы познакомились, только отплывая с Мартиники на пакетботе, будто считаю его хорошим малым, но больше ничего не могу о нем сказать.

– Что они ответили? Поверили?

Джейми ухмыльнулся:

– Ненадолго, англичаночка, ненадолго, поверь. Через недельку пакетбот вернется, и капитан расскажет на допросе, насколько близки были мы с Уиллоби. Грубо говоря, поведает миру, что фальшивые супруги Малкольм и узкоглазый убийца замышляли убийство еще на пакетботе.

– Ничего хорошего, – пробормотала я, вспоминая презент Фергюса солдату. – И так благодаря пропавшему китайцу мы находимся под подозрением.

– Это что, а вот дней через шесть его не найдут, и тогда начнется кутерьма. За это время добрые кингстонские кумушки могут разнести сплетни о гостях «Дома голубой горы». Тоже хорошо, тоже замечательно: слуги прекрасно знают, кто мы.

– Пускай пропадут пропадом!

– О, узнаю настоящую леди, – важно пробасил Джейми. – У нас есть всего шесть дней, пока не началась свистопляска. Значит, найти мальчишку нужно за это время – другого не будет. Отправлюсь в Роуз-холл.

Джейми, как и я, не спал всю ночь и теперь сладко зевал. До самого «Дома голубой горы» мы хранили молчание. Дом спал, когда мы пробрались в наши комнаты.

Я не стала развешивать одежду по вешалкам, а просто сбросила верхнее платье на пол, бросила на окошко булавки и пришла в спальню в одной ночной сорочке, белевшей во тьме. Джейми тоже был полуодет; он стоял в рубашке и глядел в окно.

Услышав, что кто-то идет – а это могла быть только я, – он сделал предостерегающий жест, чтобы я не шумела, и показал:

– Вон, ты только посмотри на них.

Ламантины, серые и толстые, плескались в лагуне, показывая округлые бока и снова погружаясь в воду. Они переговаривались между собой, издавая жутковатые завывания, а ранние птицы уже слетались на деревья. Больше в мире никого не было.

Встающее солнце позеленило воду, и лагуна заиграла красками. Мы были очень утомлены, но от этого чувствовали друг друга еще острее.

Благодаря Джону Грею я узнала о жизни Джейми все, что мог рассказать чужой человек, и больше не ревновала. Но почему же сам Джейми ничего не сказал, почему утаил от меня, что у него есть сын? Боялся? Не захотел доверить мне такую тайну? Любил ту женщину – мать еще одного ребенка? Грей не мог знать всего, и об этом следовало спросить самого Джейми, как ни тяжело мне это было.

Даже если она умерла, он может чтить ее память и любить ее не меньше. Меня же он любил все эти годы.

Нужно было заставить себя спросить, иначе я буду мучиться. Я сглотнула ком в горле и открыла рот, оценивая состояние Джейми.

Он хмурился и размышлял о чем-то. Я сочла это состояние благоприятным для своего вопроса и несколько бесцеремонно ляпнула:

– Что за грустные мысли?

Бессознательно я оттягивала время, боясь услышать признание в любви незнакомке. Просить Джейми успокоить меня было гадко: ему тоже требовалась помощь, не все же мне ее оказывать.

– Думаю о китайце. О чем же еще мне думать, – сказал Джейми, глядя на ламантинов в лагуне.

Убийство оставалось убийством, убийца скрылся, но между нами появилось нечто новое, и это требовало куда больше внимания, чем все убийства вместе взятые.

– И что ценного приходит в голову? – поинтересовалась я.

– Что Уиллоби не мог этого сделать. Это раз.

Стекло хранило следы пальцев Джейми.

– А второе… то, что он был крайне одинок, даже среди нас.

– Странник в чужой стране, – задумчиво проговорила я. Припомнился белый полет стихотворения мистера Уиллоби, которое он вверил морю и ветру.

– Именно так.

Джейми поелозил по волосам.

– Мужчина, будучи таким одиноким… Может быть, ты обидишься, но я все же скажу: мужчина ищет женщину, чтобы забыть свое одиночество.

Шотландец опустил взгляд на пол.

– Поэтому я женился на Лаогере. Нельзя сказать, чтобы я не жалел ее – я жалел. И девочек ее жалел. И уж тем более нельзя сказать, что я не мог жить без того, чтобы не спать с кем-нибудь!

Губа его дернулась, но он продолжил:

– Мне нужно было во что бы то ни стало знать, что я не одинок, а если женщина не могла жить со мной, то хоть забыть свое одиночество. Китаец хотел, чтобы женщина помогла ему забыть себя, но она не захотела этого делать, она отказала ему, – бесстрастно заключил он, глядя вдаль.