Сидя в нашей каюте, я вносила в журнал запись о проведенной малозначительной ампутации – одному матросу пришлось удалить два расплющенных пальца, – когда в дверном проеме возникла Марсали, задиристо подняв голову.

– Мне нужно кое-что узнать, – решительно заявила она. – Вы мне не нравитесь, и, наверное, для вас это не секрет, но папа говорит, что вы вроде как ведунья, а мне кажется, что вы, даже если и шлюха, женщина честная, так что врать мне не станете.

Существовало множество способов достойно отреагировать на столь примечательное вступление, но я от них отказалась.

– Очень может быть, – сказала я, положив перо. – А что ты хочешь узнать?

Убедившись, что я не разозлилась, девушка проскользнула в каюту и села на табурет, единственное свободное место.

– Ну, это касается младенцев, – пояснила она. – Что с этим делать?

Я подняла брови.

– Тебе что, мать не рассказала, откуда берутся дети?

Она нетерпеливо фыркнула и презрительно усмехнулась, сдвинув светлые брови.

– Вот еще! Разумеется, я знаю, откуда берутся дети. Это любая дурочка знает. Женщина дает мужчине засадить ей между ног свою штуковину, и девять месяцев спустя – готово, младенчик. Но я-то хочу узнать, как сделать, чтобы этого не было.

– Понимаю, – произнесла я, глядя на нее с немалым интересом. – Значит, ты не хочешь ребенка? Даже состоя в законном браке? Странно! Считается, что большинству молодых женщин хочется иметь детей.

– Ну, – медленно проговорила она, теребя подол платья, – не то чтобы мне вовсе не хотелось. Может быть, когда-нибудь я и заведу ребеночка. Будет такой красавчик, черноволосый, как Фергюс. – На миг на ее лице появилось мечтательное выражение, но она тут же опять посуровела. – Однако сейчас я не могу.

– Почему?

Задумавшись, Марсали надула губки.

– Из-за Фергюса. Мы с ним до сих пор не ложились в постель. Только и удается, что целоваться здесь и там, прячась за переборками. Все из-за отца да его чертовых дурацких понятий.

– Аминь! – усмехнулась я.

– Что?

– Неважно, – отмахнулась я. – Какое это имеет отношение к нежеланию заводить детей?

– Я хочу, чтобы мне это нравилось, – призналась девушка. – Ну, когда мы с ним все-таки ляжем в постель.

Я прикусила изнутри нижнюю губу.

– Я… хм… понимаю, что это, конечно, может иметь отношение к Фергюсу, но решительно не возьму в толк, при чем здесь дети.

Марсали смотрела на меня настороженно. Не враждебно, скорее оценивающе.

– Фергюс хорошо к вам относится, – сказала она.

– Мне он тоже симпатичен, – осторожно ответила я, не понимая, к чему этот разговор. – Я ведь знала его давно, еще мальчишкой.

Неожиданно она заметно расслабилась, худенькие плечи слегка опустились.

– О, так вы знаете это? Я имею в виду, где он родился?

Неожиданно я поняла, что ее тревожило.

– Насчет борделя в Париже? Конечно знаю. Он и тебе рассказал?

Марсали кивнула.

– Да, уже давно. На прошлый Новый год.

Ну конечно, в пятнадцать лет кажется, что год – это огромный период времени.

– Это случилось, когда я призналась, что люблю его, – продолжила Марсали, не отрывая глаз от своей юбки. Ее щеки слегка порозовели. – Он ответил, что тоже меня любит, но что моя матушка ни за что не согласится на нашу свадьбу. «Почему? – удивилась я. – Что страшного в том, что ты француз? Не всем же быть шотландцами». И в руке его я тоже ничего особенного не видела: вон мистер Муррей ковыляет себе на деревянной ноге, а матушка относится к нему со всем уважением. Тут он и сказал, что это не самое дурное, да все и выложил. О Париже, о том, что родился в борделе и был карманником, пока не повстречал отца.

Она подняла глаза, в светло-голубой глубине которых светилось удивление.

– Мне кажется, он думал, что меня это испугает. Порывался уйти, говорил, что не должен больше меня видеть. Ну да ладно. – Марсали повела плечами, отбрасывая светлые волосы. – С этим я разобралась быстро.

Она взглянула прямо на меня.

– Я бы вообще не стала об этом упоминать, если бы вы уже не знали. Но раз так вышло… да, признаюсь, что меня беспокоит вовсе не Фергюс. Он-то уверяет, будто знает, что да как, и мне самой понравится, не с первого раза, так со второго. Но вот матушка моя говорила совсем другое.

– Что именно она тебе говорила? – заинтересовалась я.

Марсали слегка нахмурилась.

– Ну, – медленно проговорила девушка, – в сущности, не так много она и сказала. Правда, когда узнала от меня про Фергюса, пригрозила, что он будет вытворять со мной ужасные вещи, потому что жил среди шлюх и мать его… мать его тоже была шлюхой.

Щеки Марсали порозовели, глаза уставились в пол, а пальцы вцепились в подол юбки. Проникавший в окно морской бриз мягко шевелил ее светлые волосы.

– Когда у меня впервые отошли крови, мама сказала мне, что это часть проклятия Евы, с которым ничего не поделаешь и надо просто смириться. Я спросила, что это за проклятие, и она прочла мне из Библии все, что святой Павел говорил о женщинах как о порочных, грязных, греховных существах, на которых лежит проклятие их праматери Евы, из-за чего они обречены вынашивать и рожать детей в муках.

– Никогда особо не задумывалась о святом Павле, – заметила я, и Марсали изумленно вскинула глаза.

– Но ведь о нем написано в Библии!

– Как и о многом другом, – отрезала я. – Ты слышала историю о Гедеоне и его дочери? Или о малом, который отдал свою жену на растерзание толпе разбойников, чтобы они не добрались до него? Тоже был божий человек, как и Павел. Но продолжай.

Она какое-то время изумленно взирала на меня, потом неуверенно продолжила:

– Матушка говорила, что, раз такое случилось, можно считать, что я уже подросла, скоро буду годиться в невесты и, того и гляди, выйду замуж. А потому мне следует знать, что долг женщины состоит в выполнении всех желаний мужа независимо от того, нравится ей это или нет. И выглядела она при этих словах очень печальной… Я тогда подумала: в чем бы ни заключался женский долг, он должен быть ужасен, недаром святой Павел говорил о вынашивании и рождении детей в муках…

Марсали умолкла и вздохнула. Я сидела тихо, дожидаясь продолжения. Оно последовало, но сбивчивое, словно ей было непросто подобрать нужные слова.

– Я не помню своего настоящего отца: англичане забрали его, когда мне было всего три года. Но вот когда матушка вышла замуж за Джейми, я уже была достаточно большой, чтобы обратить внимание на то, какие между ними отношения.

Девушка шлепнула себя по губам: ей было непривычно называть Джейми по имени.

– Оте… то есть Джейми, он добрый человек, во всяком случае, всегда был таким со мной и Джоан. Но я примечала: стоило отцу обнять матушку за талию и попытаться привлечь к себе, как она отстранялась.

Девушка пожевала губу.

– Видно было, что она боится; она не хотела, чтобы он к ней даже притрагивался. Но я ни разу не видела, чтобы он сделал ей что-то плохое, как-то напугал ее при нас, и думала, что это имеет отношение к происходящему между ними наедине, в постели. Мне и Джоан было интересно узнать, что же там за страсти такие, ведь у матушки никогда не было синяков ни на руках, ни на лице. Не то что у Магдален Уоллес, которую муж лупасил каждый базарный день, напившись пьян. Но нет, папа матушку не бил.

Марсали облизала высушенные жарким соленым воздухом губы, и я подвинула к ней кувшин с водой. Она кивнула в знак благодарности и налила себе полную чашку.

– Мне кажется, – продолжила она, глядя на воду, – все дело в том, что у матушки были дети, то есть мы, и, наверное, это было ужасно и она боялась, что они заведутся снова и будет так же ужасно. Поэтому она и не хотела ложиться в постель с отц… с Джейми, из-за этого страха.

Она сделала глоток, поставила чашку и вызывающе посмотрела на меня.

– Я видела вас с отцом, – сказала Марсали. – За миг до того, как он меня заметил. Мне показалось, вам нравилось, что он делал с вами в постели.

У меня отвисла челюсть.

– Ну да, – слабо проговорила я. – Нравилось.

Марсали удовлетворенно хмыкнула.

– Вам нравится и когда он прикасается к вам, я видела. Однако детей у вас не было. А я слышала, что существуют способы не заводить их. Правда, их, похоже, никто не знает, но уж вы-то женщина сведущая, вам сам бог велел.

Она склонила головку набок, внимательно глядя на меня.

– Вообще-то я бы хотела иметь ребенка, – пояснила она, – но Фергюс для меня важнее. Поэтому ребенка пока не будет, если вы научите меня, как беречься.

Я убрала волосы за уши, размышляя, с чего начать.

– Прежде всего, – сказала я с глубоким вздохом, – дети у меня были.

При этих словах глаза девушки стали круглыми.

– Правда? А отец… Джейми знает?

– Естественно, – раздраженно ответила я. – Это же его дети.

– Никогда не слышала, чтобы папа упоминал о каких-либо детях.

Ее светлые глаза подозрительно прищурились.

– Видимо, он решил, что это не твое дело, – язвительно сказала я. – И был прав.

Марсали по-прежнему смотрела на меня с подозрением, и я сдалась.

– Первая девочка умерла. Во Франции. Там она и похоронена. Моя… наша вторая дочка родилась после Куллодена, она уже взрослая.

– Выходит, он ни разу ее не видел? Она так и выросла? – медленно произнесла Марсали, нахмурившись.

Я лишь покачала головой, на миг лишившись способности говорить: казалось, что-то застряло у меня в горле, так что я даже потянулась за водой. Марсали, слегка отклонившись в сторону, противоположную той, куда качнулся корабль, пододвинула кувшин ко мне.

– Это очень печально, – тихо сказала она, скорее самой себе, и снова подняла на меня глаза, сосредоточенно морща лоб и силясь подобрать верные слова. – Итак, у вас были дети, но это ничего для вас не изменило? Ммфм… Но это было давно, и, потом, у вас ведь был другой мужчина, пока вы жили во Франции?

Она вытянула нижнюю губу, прикрыв ею верхнюю, и это сделало девушку похожей на маленького упрямого бульдога.

– Это, – твердо заявила я, – определенно не твое дело. Что же до того, меняют ли что-то для женщин роды, то да, бывает, хотя не всегда и не для всех. И в любом случае у женщины могут быть свои соображения насчет того, когда стоит заводить ребенка, а когда нет.

– Значит, существуют способы?

– Способов полно, только, увы, вот в большинстве своем они ненадежны, – ответила я, с сожалением вспоминая о пилюлях для контрацепции.

Однако мне достаточно хорошо запомнились и наставления опытных повитух из «Обители ангелов» в Париже, где я работала двадцать лет назад.

– Дай-ка мне небольшую коробку, вон оттуда, из шкафчика, – попросила я, указывая на дверцы над ее головой. – Ага, вот эту. Так вот, некоторые французские повитухи используют отвар гвоздичного перца и валерианы, – продолжила я, копаясь в коробке. – Но это довольно опасно и, думаю, не вполне надежно.

– Вы по ней скучаете? – неожиданно спросила Марсали и в ответ на мой непонимающий взгляд пояснила: – По вашей дочери?

Лицо ее стало каким-то отстраненным, и мне показалось, что этот вопрос имел отношение скорее к Лаогере, чем ко мне.

– Да, – просто ответила я. – Но она выросла, у нее своя собственная жизнь.

В горле у меня снова встал ком, и мне пришлось склониться над коробкой, чтобы спрятать лицо. Шансы на то, что Лаогера когда-нибудь снова увидит Марсали, были примерно таковы, как и мои – увидеть Брианну. Думать об этом мне совсем не хотелось.

– Смотри, – сказала я, доставая большой кусок очищенной губки.

Я вынула один из вложенных в пазы крышки хирургических ножей и аккуратно отрезала несколько маленьких кусочков, каждый примерно в три дюйма в длину и ширину. Снова порывшись в коробке, я нашла маленький флакончик масла из пижмы и под зачарованным взглядом Марсали пропитала им один квадратик.

– Вот, это чтобы ты знала, сколько масла нужно использовать. Если нет масла, можешь пропитать губку уксусом, в крайнем случае сойдет даже вино. Кусочек губки помещаешь в себя перед тем, как лечь с мужчиной в постель. Не забудь сделать это даже в первый раз. Чтобы забеременеть, хватит и одного раза.

Марсали кивнула и осторожно коснулась губки указательным пальцем.

– Да? И что потом? Я должна вытащить это обратно или…

Истошный вопль сверху, сопряженный с внезапным креном «Артемиды», как будто она вдруг свернула свои паруса, прервал нашу беседу. Наверху что-то случилось.

– Потом расскажу, – пообещала я, сунула ей бутылку с губкой и поспешила в проход.

Джейми, стоя на корме рядом с капитаном, наблюдал за тем, как сзади к нам приближалось большое, раза в три больше «Артемиды», трехмачтовое судно с целым лесом снастей и парусов. Черные фигурки матросов сновали по оснастке, как блохи по простыне. За кораблем тянулся белый дымок, след недавнего выстрела.

– Они что, в нас стреляют? – удивилась я.