Диана Гэблдон - Путешественница

В свежем виде гуано летучих мышей представляет собой зеленовато-черную вязкую и склизкую субстанцию, а в высушенном – светло-коричневый порошок. И в том и в другом виде оно испускает едкий, заставляющий слезиться глаза запах мускуса, нашатыря и гнили.

– Сколько, ты говоришь, этой благодати берем мы на борт? – осведомилась я сквозь ткань, которой прикрывала нижнюю часть лица.

– Десять тонн, – ответил Джейми, чей голос прозвучал приглушенно по той же самой причине.

Мы стояли на верхней палубе, глядя, как рабы закатывали тачки с вонючим грузом на борт, после чего их содержимое отправлялось через открытый люк в кормовой трюм.

Тончайшие пылинки сухого гуано, разлетаясь над тачками, наполняли воздух вокруг нас обманчиво прелестным золотистым туманом, поблескивая и мерцая в лучах вечернего солнца. Тела людей, занимавшихся погрузкой, тоже были покрыты сплошным слоем этой пыли. Пот, струившийся по их обнаженным торсам, и слезы, беспрерывно лившиеся из раздраженных едкой взвесью глаз, проделывали в налипшей на щеки, грудь, бока и спину пыли темные бороздки, поэтому люди были разукрашены черными и золотыми полосами, словно какие-то экзотические зебры.

Стоило ветру повеять в нашу сторону, как Джейми потер тут же начавшие слезиться глаза и спросил:

– Англичаночка, не знаешь, как лучше кое с кем посчитаться?

– Нет, но если в качестве кандидата у тебя на уме Фергюс, я с тобой заодно. Как далеко до этой Ямайки?

Не кто иной, как Фергюс, занимаясь расспросами на рыночном перекрестке Королевской улицы Бриджтауна, сговорился об использовании «Артемиды» в качестве грузоперевозчика – подрядился доставить десять тонн гуано летучих мышей с Барбадоса на Ямайку, где некий мистер Грей, владелец сахарной плантации, намеревался использовать сей весьма пахучий продукт в качестве удобрения.

Фергюс с довольным видом наблюдал за погрузкой больших кусков сухого гуано, которые вываливали на палубе из тачек и один за другим затаскивали в трюм. Марсали, всегда ни на шаг от него не отходившая, на сей раз держалась аж у самого полубака, где сидела на бочке с апельсинами, прикрывая рот и нос прелестной шалью, недавно подаренной ей Фергюсом.

– Мы собираемся вести торговлю или нет? – горячился француз, объясняя свой поступок. – Свободный трюм у нас имеется. Кроме того, – рассудительно добавил он, выдвигая последний довод, – месье Грей заплатит нам более чем щедро.

– Ты спрашивала, далеко ли, англичаночка?

Джейми покосился в сторону горизонта, надеясь увидеть поднимающуюся над сверкающей морской гладью землю. Волшебные иголки мистера Уиллоби сделали его способным переносить морские путешествия, но к самому процессу он и по сию пору относился без энтузиазма.

– Три-четыре дня плавания, по словам Уоррена, – со вздохом сказал он. – Это при хорошей погоде.

– Может быть, когда выйдем в открытое море, вони поубавится? – предположила я.

– О да, миледи! – успокоил меня проходивший мимо Фергюс. – Хозяин объяснил, что запах заметно ослабевает по мере выветривания сухой пыли.

Он вскочил на нижнюю рею с обезьяньей ловкостью, несмотря на свой крюк, вскарабкался на верхушку, добравшись до верхней поперечины, привязал красный платок, сигнал для находившихся на берегу матросов возвращаться на борт, и соскользнул вниз, замешкавшись, чтобы сказать что-то Пинг Ану, устроившему себе насест на рее, откуда он ярким желтым глазом обозревал происходящее на палубе.

– У Фергюса к этому грузу какое-то особое отношение, прямо-таки собственническое, – заметила я.

– Естественно, мы же партнеры, – отозвался Джейми. – Я сказал ему, что раз он обзавелся женой, которую нужно содержать, то не помешает подумать об источнике доходов. Он и прежде имел долю в моей типографии, а сейчас ему и Марсали достанется половина выручки от продажи нашего груза – я ведь обещал ей приданое, – с усмешкой добавил он, и я расхохоталась.

– Знаешь, – призналась я, – мне бы очень хотелось прочесть, что пишет Марсали своей матушке. Сначала Фергюс, потом отец Фогден и мамасита, а теперь вот приданое в виде десяти тонн дерьма летучих мышей.

– После того как Лаогера прочтет об этом, мне в Шотландию лучше не соваться, – проворчал Джейми, впрочем с улыбкой. – А ты уже думала о том, что делать с твоим новым знакомым?

– Нечего мне напоминать, – мрачно откликнулась я. – Где он?

– Где-то внизу, – ответил Джейми, чье внимание привлек мужчина, шагавший по пристани в нашу сторону. – Мерфи накормил его, а Иннес подыщет ему местечко. А сейчас извини, англичаночка, кажется, этот человек ищет меня.

Он соскочил с борта и сбежал на пристань по трапу, едва разминувшись с рабом, закатывавшим на судно тачку.

Я с интересом наблюдала, как он приветствовал пришедшего, рослого колониста, одетого как процветающий плантатор, чье загорелое, обветренное лицо говорило о долгих годах, прожитых на островах. Они обменялись крепким рукопожатием, Джейми что-то сказал, плантатор ответил, и настороженность на его лице неожиданно сменилась дружелюбием.

Это, должно быть, являлось результатом посещения Джейми масонской ложи в Бриджтауне, куда он, памятуя наставления Джареда, направился днем раньше, сразу по прибытии в порт. Он назвался членом братства и побеседовал с мастером ложи, описав ему Айена и попросив помощи в получении каких только возможно сведений о пареньке или о «Брухе». Мастер обещал известить о наших поисках вольных каменщиков, связанных с портом и невольничьим рынком. К счастью, похоже, он выполнил свое обещание.

Я с напряженным интересом проследила за тем, как плантатор полез за пазуху и извлек бумагу, которую развернул и показал Джейми, явно что-то объясняя. Лицо Джейми было сосредоточенным, рыжие брови задумчиво сдвинулись, однако не было заметно ни восторга, ни разочарования. Возможно, он вообще не узнал об Айене ничего нового. После того как днем раньше мне довелось побывать на невольничьем рынке, об этом варианте я думала чуть ли не с надеждой.

Мерфи, весьма недовольный выпавшей ему задачей, повел Лоренца, Фергюса, Марсали и меня на невольничий рынок, в то время как Джейми встречался с мастером масонской ложи. Невольничий рынок находился неподалеку от порта; туда вела пыльная дорога, по обочинам которой бесчисленные торговцы предлагали кофе, фрукты, сушеную рыбу, кокосы, ямс и стеклянные банки с красными кошенилевыми жуками, что шли на изготовление красителя.

Мерфи, с его пристрастием к порядку и этикету, упрямо стоял на том, что нам с Марсали необходимы зонтики для защиты от солнца, и он заставил-таки Фергюса купить у придорожного торговца две штуки.

– Все белые женщины в Бриджтауне ходят с зонтиками, – заявил он, порываясь всучить мне один из них.

– Не нужны мне никакие зонтики! – воскликнула я, не понимая, как можно толковать о подобной ерунде, когда мы, может быть, вот-вот найдем Айена. – Солнце ничуть не припекает. Пошли!

Мерфи воззрился на меня с явным неодобрением.

– Настоящая леди должна заботиться о своей коже и цвете лица, иначе люди сочтут ее недостаточно респектабельной!

– У меня как-то и в мыслях не было здесь обосноваться, – проворчала я. – И мне дела нет до того, что здешний народ обо мне подумает.

Не тратя времени на продолжение спора, я поспешила по дороге навстречу отдаленному шуму, доносившемуся со стороны рынка.

– Но у вас же… у вас лицо покраснеет! – не отставал Мерфи, упорно норовя раскрыть и всунуть мне в руки зонтик от солнца.

– О, это, несомненно, страшнее смерти, – буркнула я. – Ладно, раз так, давайте мне эту чертову штуковину.

Я выхватила зонтик из его рук, раскрыла и раздраженно положила на плечо, не собираясь укрываться под ним.

Буквально через несколько минут у меня появилась возможность оценить настойчивость Мерфи и преисполниться благодарности к нему. В то время как дорога была затенена раскидистыми кронами высоких пальм, невольничий рынок располагался на широкой, вымощенной камнем площади, полностью лишенной хотя бы малейшей тени, не считая той, что давали крытые жестью или пальмовыми листьями ветхие навесы, под которыми работорговцы и аукционеры время от времени прятались от солнца. Рабов держали в открытых всем стихиям загонах.

Мало того что на открытом пространстве солнце нещадно палило, так еще отражавшийся от мостовой солнечный свет просто ослеплял после зеленой тенистой дороги. Зажмурив начавшие слезиться глаза, я поспешно подняла зонтик над головой.

Находясь в тени, я смогла разглядеть ошеломляющее количество тел, обнаженных или почти обнаженных, поражающих разнообразием оттенков кожи – от бледного «кофе с молоком» до иссиня-черного. А перед аукционными помостами пестрели одежды плантаторов, управляющих и их слуг, пришедших прицениться к товару.

Здешний смрад шибал в нос даже тем, кто был знаком и с уличными запахами Эдинбурга, и со зловонной духотой под палубой «Дельфина». Края загонов для рабов обрамляли кучи человеческих экскрементов, над которыми вились тучи мух. Резкая, острая вонь стояла в воздухе, и сильнее всего был прогорклый, тошнотворный запах множества немытых, потных, выставленных на солнце тел.

– Господи! – пробормотал рядом со мной Фергюс; его темные глаза метались из стороны в стороны, сверкая от негодования. – Это хуже, чем трущобы Монмартра.

Марсали молчала, но теснее жалась к нему, морща носик.

Лоренц воспринимал все более спокойно: вероятно, он уже бывал на невольничьих рынках, посещая острова прежде.

– Белые в той стороне, – сказал он, указывая на дальний конец площади. – Пойдем расспросим обо всех юношах, выставлявшихся на торги в последнее время.

С этими словами он легонько подтолкнул меня в спину широченной ладонью.

Ближе к краю рыночной площади, подбрасывая уголья в небольшую жаровню, сидела на корточках чернокожая старуха. Как раз когда мы проходили мимо, к ней приблизилась небольшая группа людей: белый плантатор и двое негров в домотканых рубахах и штанах, явно его слуги. Один из них тащил за руку только что приобретенную рабыню. Еще двух девушек, голых, если не считать полоски ткани на бедрах, вели на веревках, обвязанных вокруг шей.

Плантатор наклонился и вручил старухе монету, та повернулась и вытащила из земли позади себя несколько коротких латунных стержней, которые предъявила мужчине для осмотра. Рабовладелец внимательно изучил их, выбрал два, выпрямился и передал приспособления для клеймения одному из своих слуг, который сунул их концы в старухину жаровню.

Другой слуга, подступив сзади, крепко связал девушке руки, а первый извлек из жаровни раскаленные клейма и прижал оба к верхней части ее правой груди. У бедняжки вырвался крик, пронзительный и долгий. Несколько голов обернулись в ее сторону. Служитель отдернул клейма, оставив на груди рабыни выжженные литеры «Х. Б.».

Это зрелище заставило меня застыть на месте, а остальные, не поняв, что я уже не иду с ними, двинулись дальше. Когда я опомнилась и принялась озираться в поисках Фергюса или Лоренца, никого уже не было видно. С Джейми у меня подобных проблем никогда не возникало: рост и яркая шевелюра выделяли его в любой толпе. Но Фергюс не вышел ростом, Мерфи ненамного превосходил его, Лоренц едва дотягивал до среднего роста, и даже желтый зонтик Марсали пропал из виду, затерявшись среди множества таких же.

Я с содроганием отвернулась от жаровни, слыша позади крики и хныканье, проскочила мимо нескольких торговых помостов, не посмотрев в их сторону, но в конце концов застряла в тесной толпе.

Мужчины и женщины, запрудившие площадь, слушали распорядителя торгов. Тот призывал купить выставленного на помосте обнаженного однорукого раба, низкорослого, но крепко сбитого мужчину, мускулистого и широкоплечего. Утраченная рука была грубо ампутирована по локоть, с культи капал пот.

– Для работы в поле не годен, что правда, то правда, – признал аукционер. – Но его можно приобрести на племя. Взгляните на его ноги.

Он легонько хлопнул раба ротанговой палкой по икрам и подмигнул толпе.

– А где гарантия, что от него будет приплод? – выкрикнул кто-то из толпы. – Был у меня один три года назад, здоровенный, как мул, да и толку от него, как от мула. Так приплода и не дождался.

Толпа захихикала, и аукционист сделал вид, будто его оскорбили.

– Хотите гарантий? – спросил он и театральным жестом провел ладонью по лицу, собрав на нее маслянистый пот. – Ну, маловеры, смотрите сами.

Чуть наклонившись, он ухватил раба за член и принялся энергично его массировать.

Негр заворчал от удивления и попытался отстраниться, но помощник распорядителя торгов остановил его, крепко схватив за единственную руку. Толпа покатилась со смеху, а когда черная плоть начала затвердевать и набухать, кое-кто захлопал в ладоши.

Какая-то струна внутри меня оборвалась со щелчком, который я отчетливо услышала. И без того выведенная из себя всем этим рынком, клеймением, наготой, наглыми, грубыми разговорами и совершавшимся походя унижением человеческого достоинства, а более всего своим присутствием в этом непотребном месте, я потеряла контроль над собой и, разумеется, не подумала о последствиях. Мною овладело странное чувство отстраненности, словно я наблюдала за собой со стороны.