Диана Гэблдон - Путешественница

Я долго стояла молча, держа Джейми за руку. Наконец другая его рука осторожно, очень осторожно коснулась моей, раненой.

– Англичаночка, столько добрых людей попали в беду, а то и умерли только из-за того, что знали меня! Я отдал бы всего себя за возможность на миг избавить тебя от боли и с трудом подавляю желание дотронуться до тебя прямо сейчас, чтобы услышать твой голос и точно знать, что я не убил и тебя тоже.

Я наклонилась и прикоснулась губами к его груди – из-за жары Джейми спал обнаженным.

– Ты не убил меня. Ты не убил Мурту. И мы найдем Айена. Пусти-ка меня обратно в постель, Джейми.

Некоторое время спустя, когда меня уже одолевал сон, с пола рядом с моей кроватью донесся его голос.

– Знаешь, мне редко хотелось возвращаться домой к Лаогере, – задумчиво сказал Джейми. – Но когда я все же делал это, то находил ее там, где оставил.

Я повернула голову, прислушиваясь к его тихому дыханию.

– А, так вот какая жена тебе нужна? Которую где положишь, там и возьмешь?

Он то ли засмеялся, то ли закашлялся, но ничего не ответил, а спустя несколько мгновений раздался его равномерный храп.

Спала я беспокойно и пробудилась поздно, в лихорадке, с пульсирующей головной болью. В подобном состоянии меня не хватило даже на то, чтобы протестовать, когда Марсали заявила, что нужно протереть мне лоб. Я благодарно расслабилась и, закрыв глаза, блаженствовала, ощущая нежные прикосновения смоченной уксусом прохладной ткани к моим разгоряченным вискам.

По правде говоря, эти прикосновения оказались столь успокаивающими, что я снова уплыла в сон, не заметив, как Марсали ушла. Другое дело, что снилась мне всякая дрянь вроде темных штолен и обгорелых костей, а разбудил грохот. С перепугу я подскочила на койке и резко села, отчего в мой бедной головушке произошла ослепительно белая вспышка боли.

– Что такое? – вскричала я, хватаясь обеими руками за голову, словно иначе бы она отвалилась. – Что происходит?

Окно было занавешено, чтобы меня не беспокоил свет, и глаза не сразу приспособились к сумраку.

У противоположной стены каюты маячила внушительная фигура, схватившаяся, будто передразнивая меня, за голову. Она разразилась потоком ругательств на смеси китайского, французского и гэльского языков.

– Черт побери! – Это уже прозвучало по-английски. – Провались все к хренову дьяволу!

Джейми отшатнулся к окну, держась за голову, которой основательно приложился к уголку моего шкафа. Он сорвал занавеску и открыл окно, впустив в каюту приятную струйку свежего воздуха и слепящий свет.

– Можешь ты, черт тебя побери, сказать, какого беса ты делаешь? – спросила я чрезвычайно суровым тоном, объяснявшимся тем, что свет колол мои чувствительные веки, точно иголками, а когда я схватилась за голову, это движение заставило вспомнить о каждом стежке, наложенном на раненую руку.

– Я искал твой ларец со снадобьями, – ответил Джейми, прикасаясь к макушке и морщась. – Проклятье, голову проломил. Ты только взгляни!

Он сунул мне под нос два пальца, слегка вымазанных в крови.

Я положила на них смоченную уксусом тряпицу и снова откинулась на подушки.

– С чего это тебе вдруг понадобился ларец с лекарствами? И почему не спросить у меня, вместо того чтобы устраивать тут возню и биться о стенки, словно пчела в бутылке? – раздраженно спросила я.

– Будить тебя не хотел, вот почему, – смущенно ответил он.

Я не выдержала и рассмеялась, и волны боли побежали по всему моему телу.

– Ничего страшного, что разбудил: мне снился плохой сон. Ну так зачем тебе понадобились лекарства? Кто-нибудь ранен?

– Я же тебе говорю: моя голова пострадала, – ответил Джейми, осторожно промокнул макушку мокрой тряпицей и сморщился. – Не хочешь ее осмотреть?

Вообще-то ответ на этот вопрос был однозначным: «не особенно», – но я жестом велела ему наклониться, чтобы взглянуть на макушку. Под шапкой волос действительно прощупывалась впечатляющая шишка с небольшой ссадиной, но в целом все повреждения тянули разве что на легкую контузию.

– Череп не проломлен, – отметила я. – У тебя самая крепкая башка из всех, какие мне случалось осматривать.

Движимая инстинктом столь же древним, как материнский, я наклонилась и нежно поцеловала шишку. Джейми поднял удивленно расширившиеся глаза.

– Говорят, это помогает, – пояснила я.

Уголок его губ тронула улыбка.

– О, здорово.

Джейми наклонился и осторожно поцеловал повязку на моей раненой руке.

– Лучше? – спросил он, выпрямившись.

– Намного.

Рассмеявшись, он потянулся за графином, плеснул оттуда немного виски и протянул бокал мне.

– Слушай, нужно твое снадобье для заживления ссадин и порезов, – сказал Джейми, наливая и себе.

– А, отвар боярышника. Знаешь, готового лекарства у меня нет: оно плохо выдерживает хранение, – ответила я, приподнимаясь. – Но если дело срочное, могу его приготовить – много времени это не займет.

Сама мысль о том, что нужно встать и тащиться на камбуз, повергала в уныние, но, возможно, встряска пошла бы мне на пользу.

– Ничего срочного, – успокоил меня Джейми. – Просто у нас в трюме пленник, похоже основательно избитый.

Я опустила стакан и уставилась на мужа.

– Пленник? Откуда у нас взялся пленник?

– С пиратского корабля. – Джейми насупил брови. – Хотя я не думаю, что он пират.

– А кто же тогда?

Джейми залпом выпил виски и покачал головой.

– Будь я проклят, если знаю. Судя по рубцам на спине, скорее всего, беглый раб, но я все равно в толк не возьму, почему он это сделал.

– А что он такого интересного сделал?

– Сиганул с «Брухи» прямо в море. Макгрегор заметил это, а когда «Бруха» уплыла, увидел барахтающегося в море человека и бросил ему линь.

– Да, забавно. Почему он так поступил? – спросила я с пробудившимся интересом, благо благодаря спиртному пульсация в висках ослабевала.

Джейми запустил пятерню в волосы и задумался.

– Не знаю, англичаночка, – ответил он, пригладив-таки непокорную шевелюру. – Вероятность того, чтобы такая команда, как наша, попыталась взять на абордаж пиратов, представляется ничтожной: любой купец ограничился бы тем, что отбил нападение. Какой резон захватывать пиратов? Но если он не собирался спасаться от нас, то, может быть, он спасался от них?

Последние золотистые капельки виски оросили мое горло. То была особая смесь Джареда из предпоследней бутылки, и напиток вполне оправдывал данное ему изготовителем название – «Ceò Gheasacach», «Волшебный туман». Почувствовав себя лучше, я приподнялась.

– Если он ранен, я должна взглянуть на него, – заявила я и спустила ноги с койки.

Памятуя о том, как вел себя Джейми за день до этого, я ожидала, что он повалит меня обратно и вызовет Марсали, чтобы та села мне на грудь. Но Джейми задумчиво посмотрел на меня и кивнул.

– Оно бы неплохо. Но ты уверена, англичаночка, что можешь встать?

Уверенности у меня вовсе не было, но я попробовала. Стоило подняться на ноги, как каюта накренилась, а перед глазами заплясали черные и желтые точки, но я устояла, вцепившись в руку Джейми. Чуть погодя некоторое количество крови все же прилило к моей голове, пляска точек прекратилась, и я смогла увидеть озабоченное лицо Джейми.

– Все в порядке, – сказала я с глубоким вздохом. – Пошли.

Пленник находился под палубой, в трюме – низком помещении, заполненном разнообразными грузами. В носовой его части была отгорожена маленькая каморка, служившая местом заточения перепивших или проштрафившихся матросов, где сейчас и содержался пленник.

Во чреве корабля царили темень и духота, и, следуя за Джейми и светом его фонаря по сходням, я почувствовала, что у меня снова начинается головокружение.

Дверь открылась, и я поначалу ничего не увидела, но блеснувшие в свете фонаря глаза выдали присутствие человека. «Черный, как трубочист» – такова была первая мысль, возникшая в моем слегка помутненном сознании, когда на фоне темных досок стало вырисовываться и обретать черты лицо.

Неудивительно, что Джейми считал его беглым рабом: он выглядел африканцем, не рожденным на островах. Черный с красноватым отливом цвет кожи и сама манера держаться отличали его от островитян, выросших в рабстве. Он сидел на бочке со связанными за спиной руками и туго стянутыми ногами. От меня не укрылось, что, как только Джейми поднырнул под перегородку, пленник вздернул подбородок и развернул плечи.

Всю его одежду составляли драные штаны, и было видно, что он хоть и худощав, но очень силен: напряженные, рельефные мышцы выдавали человека, готового к нападению и защите, но никак не склонного к повиновению.

Джейми это тоже заметил и, подав мне знак, чтобы я оставалась позади, у стены, поставил фонарь на бочку, а сам присел на корточки перед пленником, глаза в глаза.

– Amiki, – произнес он, поднимая руки с открытыми ладонями. – Amiki. Bene-bene[39].

Это был «таки-таки», смешанный диалект, широко использовавшийся моряками и торговцами во всех портах, от Барбадоса до Тринидада.

Какое-то время чернокожий молча смотрел на Джейми пустыми глазами, но потом он поднял брови и вытянул связанные ноги.

– Bene-bene, amiki? – произнес он с иронической интонацией, легко узнаваемой на любом языке.

Джейми удивленно фыркнул и потер пальцем нос.

– Это уже что-то, – пробормотал он.

– Он говорит по-английски или по-французски?

Я подошла ближе. Пленник на миг коснулся меня взглядом и безучастно отвел глаза.

– Если и говорит, то не желает в этом сознаваться. Пикар с Фергюсом пытались поговорить с ним прошлой ночью, но он слова не проронил, только таращился на них. То, что он сказал сейчас, это вообще первые слова, произнесенные им на борту. ¿Habla Español?[40] – неожиданно произнес он, обращаясь к пленнику.

Ответа не последовало. Чернокожий даже не посмотрел на Джейми, его безразличный взгляд замер на квадрате открытой двери позади меня.

– Э-э, sprechen Sie Deutsch? – задала я пробный вопрос.

Он не ответил. Впрочем, и мои познания в немецком на этом были исчерпаны.

– Nicht Hollander тоже, надо думать.

Джейми наградил меня ироничным взглядом.

– Я, конечно, мало что знаю насчет этого парня, англичаночка, но почему-то чертовски уверен в том, что он не голландец.

– Они везли рабов с Элевтеры, это голландский остров, – проворчала я. – Или с Сент-Круа, а это, кажется, датский.

И только тут (в то утро моя голова работала как никогда медленно) до меня дошло, что пленник – это наша единственная возможность выяснить что-то о пиратах, а стало быть, единственная тонкая ниточка, которая могла протянуться к Айену.

– Слушай, твоего знания «таки-таки» хватит, чтобы расспросить его об Айене?

Не сводя взгляда с пленника, Джейми покачал головой.

– Нет. Кроме уже сказанного, я знаю только, как произнести «плохо», «сколько?», «дай сюда» и «брось это, ублюдок». Непохоже, чтобы в нынешних обстоятельствах это здорово помогло.

На миг растерявшись, мы уставились на неизвестного, встретив его ответный бесстрастный взгляд.

– К черту все это, – неожиданно сказал Джейми, вытащил из ножен кортик, обошел бочку и разрезал узлы на запястьях и лодыжках пленника.

Джейми присел на корточки, положив клинок на колени.

– Друг, – четко произнес он на «таки-таки». – Хорошо?

Пленник не ответил, но слегка кивнул с осторожной усмешкой.

– Там, в углу, гальюн, – сказал Джейми по-английски, поднимая кортик и вкладывая в ножны. – Воспользуйся им, а потом моя жена займется твоими ранами.

По лицу чернокожего промелькнула тень удивления. Он снова кивнул, признавая свое поражение, и медленно поднялся с бочки, теребя штаны неловкими, словно онемевшими руками.

Я вопросительно взглянула на Джейми.

– Хуже нет, когда тебя связывают таким манером, – пояснил он как нечто само собой разумеющееся. – Представляешь, невозможно самостоятельно помочиться.

– Представляю, – пробормотала я, предпочитая не думать, откуда ему это известно.

– И чертовская боль в плечах. Ты уж поосторожнее с ним, англичаночка.

В голосе Джейми прозвучало отчетливое предостережение, и я кивнула. Если его что и заботило, так вовсе не плечи пленника.

Я все еще испытывала головокружение, а духота добавила к этому и возобновившуюся головную боль, но мне все-таки досталось меньше, чем пленнику, которому и вправду «основательно всыпали».

Впрочем, повреждения его были по большей части поверхностными. На лбу вздулась здоровенная шишка, на плече краснела затягивающаяся отметина на месте содранного куска кожи и прочее в том же роде. Многих синяков и кровоподтеков на темной коже и при таком освещении мне было просто не рассмотреть.

Кожа на его запястьях и лодыжках была содрана: веревки, которыми его связывали для порки, оставили глубокие, кровоточащие следы. Настойка боярышника тут помочь не могла, но я прихватила с собой баночку мази из горечавки. Опустившись на палубу рядом с ним, я начала осторожно смазывать его раны холодной голубоватой мазью. Он обращал на меня не больше внимания, чем на эту самую палубу, и никак не отреагировал.