– Это правда, – согласился Джейми. – Но колонии… – Он принялся легонько подбрасывать апельсин на ладони. – Это ведь дикий край, англичаночка. Пустыня. Я не хотел бы подвергать тебя опасности.

Меня это рассмешило, но Джейми, уловив мою мысль, печально усмехнулся.

– Ну да, разумеется, я потащил тебя на край света и допустил, чтобы ты была похищена и угодила на этот чумной корабль. Но чтобы тебя съели каннибалы – это уж слишком!

Я опять едва не прыснула, но горечь в его голосе заставила меня сдержаться.

– Нет в Америке никаких каннибалов, – возразила я.

– Еще как есть! – пылко возразил Джейми. – Я печатал отчет католического миссионерского общества, где рассказывается о северных язычниках, именуемых ирокезами. Они привязывают пленников к столбам, подвергают страшным пыткам, а под конец вырывают им сердца и пожирают. Перед тем, как вырвать и пожрать глаза.

– Ага, глаза оставляют напоследок, чтобы бедняги видели, как поедают их сердца.

Я невольно рассмеялась, но, увидев, как он насупился, извинилась.

– Прости. Нельзя верить всему, что написано, но…

Закончить я не успела. Джейми наклонился и сжал мою здоровую руку, да так сильно, что я пискнула.

– Черт побери, да послушай ты меня! Это не шутки!

– Ну… да, конечно. Но я и не думала подшучивать над тобой, Джейми. Пойми, я прожила в Бостоне почти двадцать лет, а ты никогда не бывал в Америке.

– Это чистая правда, – спокойно отозвался он. – Но скажи, англичаночка, ты и вправду думаешь, что город, в котором ты жила, имеет много общего с тем, который существует сейчас?

– Ну… – начала было я, но осеклась.

Да, возле бостонского парка в мое время можно было увидеть немало старинных особняков, украшенных латунными табличками, свидетельствующими об их исторической ценности, однако большая часть из них была построена не раньше тысяча семьсот семидесятых годов, а то и позже.

– Ладно, – пришлось признать мне. – В чем-то ты, конечно, прав. Но не думаю, чтобы все там было так уж дико и пусто. Там есть города, это я точно знаю.

Джейми выпустил мою руку и снова сел, продолжая держать в другой руке апельсин.

– Возможно, – медленно проговорил он. – Правда, о городах мне особо слышать не приходилось, все больше о том, что страна эта дикая и пустынная, хотя и прекрасная. Но я же не дурак, англичаночка. – Его голос зазвенел, и он энергично запустил пальцы в апельсин, разломив его пополам. – Я не принимаю на веру все подряд только потому, что это напечатано в книжках. Сам печатал эти чертовы книжки. Мне прекрасно известно, что среди авторов есть и шарлатаны, и глупцы – видел и тех и других. И уж конечно, я в состоянии отличить романтический вымысел от голого факта.

– Ладно, – сказала я. – Хотя, на мой взгляд, отличить в печатном произведении факт от вымысла не так-то просто. Но даже если насчет ирокезов все правда, не весь же континент кишмя кишит кровожадными дикарями. Уж это-то мне известно. Америка, знаешь ли, очень велика.

– Ммфм, – произнес Джейми, совершенно не убежденный моими словами.

Он переключил внимание на апельсин, принявшись делить его на дольки.

– Забавно, – пробормотала я. – Решив вернуться, я прочла все, что было возможно, об Англии, Шотландии и Франции этого времени и знаю столько, что могу выглядеть вполне естественно. Но в результате мы отправляемся в те края, о которых мне практически ничего не известно. Я и подумать не могла, что нас угораздит переплыть океан, с твоей-то морской болезнью!

Это заставило его пусть неохотно, но рассмеяться.

– Видишь ли, никогда не знаешь, на что ты способен, пока не припечет и не придется чем-то заняться. Поверь мне, англичаночка, как только я разыщу Айена, нога моя больше никогда не ступит ни на одно из этих богом проклятых плавающих корыт. Разве что ради возвращения в Шотландию. Если туда вообще можно будет вернуться, – добавил он, подумав, и в знак примирения предложил мне дольку апельсина.

– Кстати, о Шотландии. Твой печатный станок остался на хранении в Эдинбурге. Мы можем выписать его оттуда, если осядем в одном из больших американских городов.

Джейми встрепенулся и вскинул глаза.

– Ты правда считаешь, что там можно будет заработать на жизнь типографским делом? Там что, есть большие города? Это ведь только в городах с многочисленным населением возникает надобность в печатниках и книготорговцах.

– Уверена, это было бы возможно. В Бостоне, Филадельфии… В Нью-Йорке, думаю, пока еще нет. Может быть, в Уильямсбурге. Точно не скажу, но там наверняка есть несколько населенных пунктов, достаточно больших, чтобы у них возникла надобность в типографии. Особенно это касается портов.

Мне вспомнились набранные крупным текстом объявления, оповещающие о датах погрузки, разгрузки, прибытия и отбытия судов, о местах, где покупатели могут приобрести колониальные товары, а сошедшие на берег моряки отдохнуть и развлечься так, как того просит душа. В Гавре ими были обклеены стены каждой припортовой таверны.

– Ну, – Джейми задумчиво хмыкнул, – если бы нам удалось это устроить…

Он засунул дольку в рот и принялся неторопливо жевать.

– А как насчет тебя? – неожиданно спросил он.

– Что насчет меня?

Его глаза сосредоточились на моем лице.

– Подходит ли это тебе – отправиться в такое место? – Джейми снова опустил глаза, старательно отделяя следующую дольку. – Ведь у тебя есть и свое дело, а? – Он снова взглянул на меня и криво улыбнулся. – Я еще в Париже усвоил, что не могу удержать тебя от этого. Вопрос в том, сможешь ли ты быть целительницей в колониях.

– Думаю, что смогу. В конце концов, больные и раненые встречаются везде, куда ни отправишься, – медленно ответила я и посмотрела на него с любопытством. – Ты очень странный мужчина, Джейми Фрэзер.

Он рассмеялся и проглотил остаток апельсина.

– Странный, вот как? И что ты под этим подразумеваешь?

– Фрэнк любил меня, – медленно произнесла я. – Но во мне были… некоторые стороны, что ли… с которыми он не знал, что делать. Нечто такое, неотделимое от меня, чего он не мог понять, а может быть, это просто его пугало. Ты – совсем другое дело.

Он склонился над следующим апельсином, ловко очищая кортиком кожицу, однако от меня не укрылась легкая улыбка, тронувшая уголки губ.

– Нет, англичаночка, в тебе меня ничто не пугает. Точнее, пугает, но только одно: как бы ты не погубила себя своей неосторожностью.

Я фыркнула.

– Меня, между прочим, пугает в тебе то же самое, но, по моему разумению, с этим все равно ничего нельзя поделать.

– И ты считаешь, что раз с этим ничего не поделаешь, то не стоит и волноваться?

– Никто не говорит, что не стоит волноваться, – или ты думаешь, что я не волнуюсь? Но ведь ты и правда ничего не можешь поделать.

Он явно хотел выразить несогласие, но потом передумал, снова рассмеялся и сунул мне в рот дольку апельсина.

– Может, и так, англичаночка, а может, и нет. Но я живу на свете уже достаточно долго, чтобы понять, что на самом деле это не столь уж важно. До тех пор, пока я могу любить тебя.

Поскольку мой рот был полон апельсинового сока, я лишь удивленно вытаращилась на него.

– А я тебя люблю, – тихо сказал Джейми.

Он наклонился над койкой, поцеловал меня нежными теплыми губами и ласково прикоснулся к моей щеке.

– Отдохни, – велел он. – А потом я принесу тебе поесть.


Я проспала несколько часов и проснулась по-прежнему в лихорадке, но ужасно голодная. Джейми притащил мне какое-то варево, состряпанное Мерфи, – густую, маслянистую зеленую похлебку с сильным запахом шерри – и, невзирая на мои протесты, настоял на том, чтобы кормить меня с ложки.

– У меня есть совершенно здоровая рука, – сердито возражала я.

– Ага, я видел, как хорошо ты ею владеешь, – отозвался Джейми, заткнув мне рот ложкой. – Если ты станешь орудовать ложкой так же ловко, как той иголкой, то прольешь все себе на грудь, кулинарный шедевр пропадет понапрасну и Мерфи за такое транжирство проломит мне башку черпаком. Давай открывай рот.

Что мне оставалось делать? Возмущение постепенно таяло, превращаясь с каждой ложкой супа в нечто вроде теплого, убаюкивающего оцепенения. Пустой желудок, благодарно откликаясь на наполнение, даже каким-то образом способствовал облегчению боли в руке.

– Ну что, может, добавки? – спросил Джейми. – Тебе нужно набираться сил.

Не дожидаясь ответа, он открыл присланную Мерфи супницу и снова наполнил плошку.

– Где Измаил? – осведомилась я, воспользовавшись коротким перерывом.

– На задней палубе. Создается впечатление, что под палубами ему не по себе, и мне трудно его винить, памятуя о рабах, виденных в Бриджтауне. Я велел Мейтленду повесить ему гамак.

– Думаешь, это безопасно – оставлять его без присмотра? И что это за суп?

После первой ложки на языке осталось приятное, тающее ощущение, со второй я ощутила вкус в полной мере.

– Черепаховый. Прошлой ночью Штерн поймал большую морскую черепаху. Он обещал сохранить панцирь: из него можно сделать прекрасные гребни для твоих волос.

Джейми слегка нахмурился, задумавшись то ли о любезности Лоренца Штерна, то ли об Измаиле.

– Что же до Измаила, то он не оставлен без присмотра. За ним приглядывает Фергюс.

– У Фергюса медовый месяц, – напомнила я. – Не стоило заставлять его делать это. А что, суп и вправду черепаховый? Никогда раньше не пробовала. По-моему, просто чудесно.

Джейми ничуть не растрогало упоминание об особом статусе Фергюса.

– Думаю, парень женился надолго и успеет еще натешиться, – заявил он. – Ничего с ним не случится, если он проведет одну ночку, не снимая штанов. Говорят, что воздержание добавляет сердцу стойкости.

– Вздор! – возразила я, уклоняясь от ложки. – Тщетная надежда. Если воздержание и добавляет чему-то стойкости, то вовсе не сердцу, а тому, чему и положено стоять.

– Слова, совершенно неподобающие уважаемой замужней женщине, – с укором сказал Джейми, засовывая ложку мне в рот. – И добавлю, опрометчивые.

– Опрометчивые? – удивилась я.

– Это небольшое испытание моей стойкости, – спокойно пояснил он, зачерпывая из тарелки. – Сидишь тут, понимаешь, с распущенными волосами и торчащими сосками размером с вишни.

Я непроизвольно посмотрела вниз, и следующая ложка угодила мне в нос. Джейми щелкнул языком и, подхватив тряпицу, быстро промокнул мне грудь. Вообще-то моя рубашка и вправду была из очень тонкого хлопка и, даже будучи сухой, ничего особенно не скрывала.

– Можно подумать, будто ты их раньше не видел, – огрызнулась я.

– Я пью воду каждый день с тех пор, как меня отняли от груди, – напомнил Джейми. – Однако из этого не следует, что я никогда не испытываю жажды. – Он взялся за ложку. – Хочешь еще немножко?

– Нет, спасибо, – ответила я, увертываясь. – Чего мне хочется, так это услышать побольше о твоей стойкости.

– Сейчас не время, ты ведь больна.

– Мне гораздо лучше, – заверила я Джейми. – Можно взглянуть?

На нем были просторные, похожие на подштанники холщовые матросские штаны, в которых запросто можно было спрятать три мертвые кефали без всякого вреда для мужской стойкости.

– Нет, нельзя! – смущенно пробормотал он. – Ты что, сюда же в любой момент кто-то может войти. И потом, я не думаю, что от этих погляделок будет хоть какой-то толк.

– Но ты не можешь утверждать это, пока я не поглядела. Кроме того, никто не мешает тебе закрыть дверь на засов.

– Запереть дверь? Интересно зачем? Неужто я похож на мужчину, способного воспользоваться беспомощностью женщины, которая мало того что ранена и горит в лихорадке, так еще и пьяна? – спросил он, но тем не менее встал.

– Это кто это «пьяна»? – возмутилась я. – Ничего подобного! Где это видано, чтобы кто-нибудь напился пьян с черепахового супа?

Правда, даже утверждая это, я чувствовала, что приятное тепло в животе распространяется куда-то вниз, в область между ног, а в голове появилась необычайная легкость, вроде бы не относящаяся к симптомам лихорадки.

– Любой напьется, если отведает черепахового супа, состряпанного Алоизием О’Шонесси Мерфи. Судя по запаху, он влил туда самое меньшее бутылку шерри. Больно уж они падки на спиртное, эти ирландцы.

– Я, во всяком случае, не пьяна, – заявила я, вытягиваясь на подушках, насколько могла себе позволить. – Помнится, ты сам говорил, что, если кто-то может стоять на ногах, он не пьян.

– Но ты-то как раз стоять не можешь, – заметил Джейми.

– Зато ты можешь. И я смогу, если понадобится. И нечего менять тему. Мы говорим о твоей стойкости.

– Ну так ты можешь просто закончить этот разговор, потому что…

Он осекся и даже слегка ойкнул, когда мне удалось удачно ухватить его левой рукой.

– Значит, я беспомощная? Неуклюжая? – В моем голосе звучало удовлетворение. – Признайся, что проблема в первую очередь у тебя!