Видимо, то была магия. Магия в версии Джейли. Я отчаянно пыталась припомнить подробности нашего разговора, состоявшегося в этой самой комнате. Ее больше всего интересовало, как я проходила сквозь камни, это была главная тема. И что я ей сказала? Кажется, что-то о необходимости сосредоточиться на определенной личности. Да, именно так: сказала, что нужно мысленно сосредоточиться на ком-то, живущем в том времени, куда нужно попасть.

Я глубоко вздохнула, обнаружив, что вся дрожу и от страшных событий в гостиной, и от усиливающегося дурного предчувствия. Судя по всему, Джейли решила испробовать описанную мной технику. Получалось, что фотография Брианны потребовалась ей как образ, сосредоточившись на котором можно попасть в двадцатый век.

Но нет, это всего лишь часть ответа. Все не так просто. Достаточно вспомнить стопку рукописей, с которыми работал преподобный Кэмпбелл, все эти тщательно составленные генеалогические таблицы.

Что там говорилось у Брайана-провидца? Что будущий правитель Шотландии будет принадлежать к потомству Фрэзеров из Ловата? Благодаря стараниям Роджера Уэйкфилда я – как и Джейли, увлеченная историей Шотландии, – знала, что прямая линия Ловатов пресеклась в девятнадцатом веке. Так, во всяком случае, следовало из документов. Фактически же в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году жила и здравствовала представительница этого рода – Брианна.

Я не сразу поняла, что это низкое рычание исходит из моего собственного горла, и лишь сознательным усилием воли сумела разжать сведенные челюсти.

Спрятав изуродованную фотографию в карман, я повернулась и выбежала из этой населенной демонами комнаты.

Нужно было срочно найти Джейми.

На берегу никого не было. Пустая лодка тихо покачивалась в тени раскидистого дерева, где ее и оставили, но ни Джейми, ни остальные, похоже, к ней не возвращались.

Одно из тростниковых полей лежало справа, между мной и темным прямоугольником сахарного завода. В воздухе висел слабый карамельный запах жженого сахара. Потом ветер переменился и повеяло свежим, влажным духом моха и сырых камней, к которому примешивался острый запах водных растений.

В том месте берег реки был высоким, обрывистым и переходил в кряж, заканчивавшийся на краю тростниковых зарослей. Я взобралась наверх, перепачкав ладони в мягкой, липкой глине, с трудом отряхнула их и, приглушенно чертыхаясь, вытерла о юбку. Меня изводила тревога. Где, черт побери, болтается Джейми? Ему давно бы пора вернуться!

Перед главными воротами Роуз-холла горели факелы, с такого расстояния казавшиеся маленькими мерцающими световыми точками. Свечение наблюдалось и ближе, слева от сахарного завода. Не нарвался ли Джейми на какие-нибудь неприятности? Оттуда доносилось едва слышное пение, свет же, судя по всему, исходил от большого костра. Сама по себе картина казалась мирной, но что-то в этой ночи – или в этом месте – упорно не давало покоя.

Неожиданно к уже привычным запахам водорослей и жженого сахара добавился новый, тошнотворный, в котором нельзя было не признать смрад гнилого мяса. Я сделала осторожный шаг и столкнулась черт знает с чем.

Впечатление было такое, будто частица самой ночи отделилась, чтобы напасть на меня. Что-то большое, но приземистое, на уровне колен, устремилось ко мне из тьмы, ударило по лодыжкам и свалило меня наземь.

Невольно вырвавшийся крик совпал с другим, воистину пугающим звуком: громким хриплым шипением, подтверждавшим догадку, что я нарвалась на что-то большое, живое и провонявшее падалью. Что это такое, мне выяснять не хотелось. Лишь бы скорее убраться отсюда.

Тяжело приземлившись на мягкое место, я, не теряя времени, вскочила и припустила по грязи, преследуемая тем же хриплым шипением, становившимся все громче. Что-то гналось за мной, продираясь сквозь тростник. Получив удар по ноге, я споткнулась, но удержалась и продолжала свое паническое бегство, не разбирая дороги, пока передо мной вдруг не вырисовалась в ночи мужская фигура.

Я налетела прямо на него, и от толчка он выронил факел, зашипевший от соприкосновения с мокрой травой. Чьи-то руки схватили меня за плечи, позади раздались крики. Мое лицо было прижато к безволосой груди, ноздри вдыхали сильный мускусный запах. Восстановив равновесие и набрав воздуха, я отстранилась и увидела перед собой высокого черного раба, взиравшего на меня сверху вниз в полнейшем недоумении.

– Что миссис здесь делать? – спросил он, но, прежде чем я смогла ответить, его внимание переключилось на нечто происходившее за моей спиной.

Его хватка ослабла, и я тоже повернулась – посмотреть, что там творится.

Шестеро мужчин окружили зверя. Двое высоко поднимали факелы, освещая место событий, еще четверо, всю одежду которых составляли набедренные повязки, держали наготове заостренные колья.

От полученного удара ноги саднило, а когда я увидела, кем был нанесен этот удар, то едва не свалилась снова. Это была тварь длиной не менее двенадцати футов, с бронированным туловищем размерами с бочку из-под рома в обхвате.

Неожиданно огромный хвост, точно кнут, хлестнул в сторону, и ближайший из охотников отпрыгнул с испуганным возгласом. Голова рептилии повернулась, челюсти приоткрылись, чтобы издать очередное шипение, обнажив, словно в усмешке, частокол острых зубов, а потом с громким щелчком захлопнулись.

– Крокодилу улыбаться вам не стоит и пытаться, – тупо пробормотала я строчку из детского стишка.

– Нет, мэм, никто не пытаться, – заверил меня раб, после чего оставил одну, осторожно направившись к остальным.

Мужчины тыкали кольями в зверя, явно стараясь разозлить его. Крокодил вертелся, хлестал хвостом и щелкал страшными челюстями, взрывая землю толстыми, короткими, кривыми лапами, и вдруг с неожиданной для такой неуклюжей с виду твари быстротой бросился на одного из охотников. Тот в страхе взвизгнул, отпрыгнул, но поскользнулся на мокрой глине и упал.

В то же мгновение человек, с которым я столкнулась, прыжком взлетел в воздух и приземлился прямо на спину крокодилу. Люди с факелами приплясывали возле чудовища, подбадривая товарищей возгласами, а один из охотников, оказавшийся храбрее остальных, с размаху треснул своим колом по широкой плоской голове, чтобы отвлечь хищника и дать возможность упавшему загонщику, оставляя в грязи борозды от босых пяток, отползти на безопасное расстояние.

А вот человек, прыгнувший крокодилу на спину, теперь бесстрашно тянулся к зубастой морде. Держась одной рукой за толстую шею, он схватился другой за конец вытянутого рыла и надавил, не давая хищнику разинуть пасть и крича что-то своим товарищам.

Неожиданно из тростника выступила еще одна фигура, ранее мной не замеченная. Человек припал на колено перед зажатой смельчаком крокодильей мордой и молниеносным движением накинул на нее веревочную петлю, стянув челюсти ящера. Остальные отреагировали на это торжествующим ревом.

Человек встал и принялся выкрикивать распоряжения, сопровождавшиеся властными жестами. Говорил он не по-английски, но что его заботило, было понятно без перевода – огромный хвост оставался свободным и крокодил хлестал им из стороны в сторону с силой, способной сбить подвернувшегося под удар человека с ног и переломать ему кости. Глядя на это, я могла лишь удивляться и радоваться тому, что отделалась синяками и мои ноги не сломаны.

По команде вожака охотники с кольями подступили ближе. Вся эта череда событий ввергла меня в некий ступор, состояние отрешенности, пребывая в котором я даже не удивилась, узнав в вожаке охотничьей группы Измаила.

– Хау! – выкрикнул Измаил, сопровождая возглас энергичным движением поднятых вверх ладоней, значение которого представлялось очевидным.

Двое охотников подсунули колья под крокодилье брюхо, а третий, нанеся ловкий удар по мечущейся голове, подпихнул свой шест под грудь за передними лапами.

– Хау! – снова воскликнул Измаил, и все трое с усилием налегли на шесты.

Хлюпнула глина, и тяжелая туша перевернулась на спину. В свете факелов блеснуло чешуйчатое брюхо.

Факельщики снова заорали, да так, что у меня в ушах зазвенело. Но Измаил одним словом призвал их к молчанию и требовательно вытянул руку ладонью вверх.

Не знаю уж, что за слово произнес этот человек, но в тот миг он так напоминал хирурга за операционным столом, обращающегося к ассистентам, что мне едва не послышалось «скальпель». Интонация была той же самой, как и результат.

Один из факельщиков поспешно вытащил заткнутый за набедренную повязку нож для рубки сахарного тростника и вложил его в руку вожаку. Измаил развернулся на пятках и тем же движением, вложив в него весь свой вес, вонзил острие в крокодилье горло, как раз в то место, где челюсти соединялись с шеей.

Хлынула кровь, в свете факелов казавшаяся черной. Все охотники отступили назад, наблюдая за буйной агонией умирающей рептилии с безопасного расстояния; в их взглядах смешивались почтение и глубокое удовлетворение.

Измаил выпрямился, его рубашка выделялась в темноте белым пятном. В отличие от прочих охотников он был полностью одет, хотя и бос. С его пояса свисали кожаные мешочки.

Все это время я стояла столбом, и лишь теперь все более настоятельные сигналы от ушибленных ног достигли мозга и побудили меня торопливо опуститься на землю, раскинув юбку прямо по сырой глине.

Это движение привлекло внимание Измаила: узкая голова повернулась в мою сторону, и его глаза расширилась. Остальные охотники, проследив за его взглядом, повернулись тоже, за чем последовали удивленные комментарии на самых разных языках.

Я на все это особого внимания не обращала. Крокодил еще дышал с бульканьем и хрипом. Примерно так же, как я.

Глаза были прикованы к длинной чешуйчатой морде со щелочками золотисто-зеленых, как турмалин, зрачков, странно безразличный взгляд которых был, казалось, направлен на меня. Крокодил лежал на спине, но его оскал оставался все тем же.

Глина подо мной была холодной и сырой, кровь, струившая из рассеченного горла рептилии, – густой и черной. Удивление в голосах смотревших на меня людей сменилось озабоченностью и тревогой, но я их уже не слышала.


Однако полной потери сознания не произошло; я смутно ощущала, что возле меня столпились люди, освещаемые колеблющимся светом, потом чьи-то крепкие руки подняли меня в воздух. Время от времени я слышала разговор, но воспринимала его лишь обрывками: слово здесь, слово там. Вроде бы у меня имелось туманное желание попросить, чтобы меня положили на землю и чем-нибудь накрыли, но высказать его не имелось никакой возможности, ибо язык мне не повиновался.

Мои сопровождающие проламывались сквозь камыши, раздвигая заросли плечами, и листья задевали меня по лицу. Казалось, будто мы спешим через поле, но без колосьев, одни лишь стебли да шуршащие листья. Разговоры больше не звучали, шелест и треск поглощал даже топот ног.

Но к тому времени, когда мы добрались до открытого пространства перед хижинами рабов, мои способности ощущать и мыслить полностью восстановились. Серьезных повреждений, не считая царапин и ушибов, я не получила, но не сочла нужным доводить это до чьего-либо сведения. Напротив, не открывала глаз и не шевелилась, а когда меня занесли в хижину, отогнала подступавшую панику, твердо вознамерившись до того, как мне все-таки придется «вернуться в чувство», придумать подходящий план.

Но где же, черт их побери, Джейми со всеми остальными? Прошло ли все как надо или нет? Что они будут делать, прибыв на место высадки и обнаружив вместо меня следы отчаянной борьбы?

И как насчет нашего приятеля Измаила? Что, во имя Господа, он там делал?

Снаружи доносились звуки празднования, а в спертом воздухе хижины висел стойкий запах спиртного, не рома, а чего-то более дешевого и вонючего, напоминающего перебродивший ямс. Я разлепила веки и увидела отсвет огня на утоптанной земле: в открытую дверь были видны мечущиеся тени. Выбраться отсюда незамеченной надеяться не приходилось.

Потом раздался извергнутый множеством глоток ликующий вопль, и все фигуры пропали из виду, устремившись, как я поняла, к костру. Предположительно, это имело отношение к крокодилу, которого притащили подвешенным кверху брюхом к шестам охотников.

Я осторожно встала на колени, гадая, не получится ли улизнуть, пока они заняты своими делами, каковы бы те дела ни были? Если только я доберусь до ближайших посадок тростника, можно быть уверенной в том, что меня уже не найдут. Но вот удастся ли в кромешной тьме выбраться назад, к реке? Не лучше ли пробраться в усадьбу в надежде встретиться с Джейми и его товарищами, которые придут мне на выручку? При мысли об этом мрачном молчаливом доме и его гостиной с черным полом меня передернуло. Но что толку гадать, куда идти, если в безлунную ночь, когда снаружи темно, как у черта под мышкой, найти усадебный дом ничуть не легче, чем реку и лодку?

Мои размышления были прерваны появлением в дверном проеме фигуры столь устрашающего вида, что у меня вырвался крик.