Диана Гэблдон - Путешественница

– Не делай этого, – машинально сказал Джейми. – Разве я не говорил тебе вести себя потише рядом с Милли? Она пугливая.

– Почему?

– Ты бы тоже стал пугливым, прижми я тебе колено.

Он вытянул руку и ущипнул мальчика как раз над коленом. Уилли пискнул, отпрянул и рассмеялся.

– А можно мне поездить на Милли, пока тебя не будет, Мак?

– Нет, – терпеливо ответил Джейми который раз за день. – Я тебе тысячу раз говорил, что пока она слишком велика для тебя.

– Но мне хочется поездить на Милли!

– Я слышал.

– Тогда оседлай ее для меня! Сейчас!

Девятый граф Эллсмир высокомерно задрал голову, но вызов в его глазах как-то померк, когда он перехватил холодный взгляд Джейми. Фрэзер медленно поставил вниз копыто лошади, так же неспешно поднялся, подбоченился, выпрямившись во весь свой рост, и, взглянув с высоты шести футов четырех дюймов на графа, едва дотягивавшего до трех футов шести дюймов, тихо, но твердо сказал:

– Нет.

– Да! – Уилли затопал ножкой по усыпанному сеном полу. – Ты должен делать то, что я тебе скажу!

– Нет, не должен.

– Должен, должен!

– Нет, я…

Покачав головой так, что рыжие волосы разметались вокруг ушей, Джейми поджал губы, потом присел на корточки перед мальчиком.

– Послушай меня, – сказал он. – Я не должен делать то, что ты говоришь, потому что я больше не служу здесь конюхом. Я же сказал тебе: завтра я уезжаю.

На лице Уилли отразилось полное недоумение, и даже веснушки на носу потемнели.

– Ты не можешь! – сказал он. – Ты не можешь уехать.

– Приходится.

– Нет!

Маленький граф сжал челюсти, отчего действительно сделался очень похожим на прапрадедушку со стороны отца. Джейми возблагодарил судьбу за то, что никто в Хэлуотере никогда не видел Саймона Фрэзера, лорда Ловата.

– Я не позволю тебе уехать!

– Увы, милорд, тебе уже сказано, что позволять или не позволять мне что-то больше не в твоей воле, – решительно ответил Джейми; его печаль от предстоящей разлуки несколько смягчилась тем, что он наконец мог сказать мальчику то, что хотел.

– Если ты уедешь… – Уилли беспомощно огляделся по сторонам, ища, чем бы пригрозить, и ухватился за первое попавшееся. – Если ты уедешь, – повторил он более уверенно, – я буду визжать, кричать и пугать всех лошадей!

– Только попробуй пискни, маленький негодник, и я хорошенько тебя отшлепаю!

Уже не связанный обязательствами своего положения и всерьез встревоженный мыслью о том, что этот избалованный паршивец, пожалуй, и вправду напугает породистых и ценных лошадей, Джеймс не на шутку рассердился.

От злости маленький граф вытаращил глаза и покраснел. Он набрал полную грудь воздуха, а потом развернулся и помчался по конюшне, оглашая ее воплями и размахивая руками.

Миллз Флер, уже нервничавшая из-за того, что ей опиливали копыта, с громким ржанием вскинулась на дыбы. Ее нервозность передалась лошадям в соседних стойлах, откуда доносились пронзительное ржание и удары копытами; Уилли выкрикивал все бранные слова, которые знал, – запас немалый – и яростно пинал ногами дверцы стойл.

Джейми удалось подхватить узду Миллз Флер и с трудом вывести кобылу наружу, не причинив вреда ни себе, ни лошади. Он привязал ее к изгороди загона, а потом направился обратно на конюшню, чтобы разобраться с Уилли.

Граф вопил во всю мощь мальчишеских легких, выкрикивая ругательства, которые мальчику из хорошей семьи знать вроде бы не полагалось.

Не говоря ни слова, Джейми схватил мальчишку за шиворот, оторвал от земли, отнес, брыкающегося и извивающегося, к колоде, которую использовал для подковки лошадей, сел, перебросил графа через колено и раз пять или шесть основательно шлепнул по заднице. Потом рывком поставил Уилли на ноги.

– Я ненавижу тебя!

Раскрасневшееся лицо было в разводах слез, сжатые кулачки дрожали от ярости.

– Что ж, я тоже от тебя не в восторге, маленький бастард! – отрезал Джейми.

Уилли напрягся и побагровел.

– Я не бастард! – выкрикнул он. – Нет! Забери свои слова обратно! Никто не может называть меня так! Забери свои слова обратно, я сказал!

Джейми в шоке уставился на мальчика. Значит, был разговор и Уилли услышал его. Он слишком долго тянул с отъездом.

Шотландцу пришлось сделать глубокий вдох, потом еще один в надежде, что его голос не будет дрожать.

– Я беру свои слова назад, – тихо сказал он. – Мне не следовало называть вас так, милорд.

Ему хотелось встать на колени и обнять мальчика или взять его на руки и прижать к своему плечу, но это было бы непозволительной вольностью со стороны конюха, пусть бывшего, по отношению к графу, хоть и юному.

Тем более что Уилли знал, как должен вести себя граф: он усиленно шмыгал носом, стараясь сдержать слезы, и пытался утереть лицо рукавом.

– Позвольте мне, милорд, Джейми все-таки опустился на колени и нежно вытер лицо мальчика своим грубым носовым платком. Глаза Уилли смотрели на него, покрасневшие и печальные.

– Ты правда должен уехать, Мак? – тихо спросил он.

– Да, должен.

Джейми заглянул в темно-голубые глаза, до боли в сердце похожие на его собственные, и неожиданно ему сделалось безразлично, правильно ли это и увидит ли кто. Он резко притянул мальчика к себе и крепко прижал к груди так, чтобы лицо Уилли уткнулось в плечо и сын не увидел слез, которые падали на его густые шелковистые волосы.

Уилли обнял его за шею, прильнул к нему, и Джейми ощутил, как маленькое упругое тело дрожит от подавляемых рыданий. Он гладил Уилли по узкой спине, разглаживал ему волосы и бормотал по-гэльски слова утешения.

Наконец он разнял руки мальчика и мягко отстранил его.

– Пойдем со мной в мою комнату, Уилли, я дам тебе кое-что на память.

Он давно уже переехал с сеновала, заняв каморку отошедшего от дел пожилого главного конюха Хью. Комнатушка у кладовки была крохотной и очень скромно обставленной, но имела два преимущества – тепло и уединение.

Кроме койки, табурета и ночного горшка там имелся маленький столик, на котором лежало несколько его книг, большая свеча в глиняном подсвечнике и свеча поменьше, толстая и приземистая, которая стояла сбоку перед статуэткой Богоматери. Фигурка, присланная ему Дженни, была деревянной, недорогой, но ее изготовили во Франции, и весьма искусно.

– А для чего эта маленькая свечка? – спросил Уилли. – Бабушка говорит, что только вонючие паписты жгут свечи перед языческими образами.

– Значит, я и есть вонючий папист, – сказал Джейми с кривой ухмылкой. – Однако это не языческий образ, это статуэтка Девы Марии.

– Правда? – Это заинтересовало мальчика. – А почему паписты жгут свечи перед статуями?

Джейми запустил руку в волосы.

– Ну как тебе сказать… может быть, это способ молиться – и помнить. Ты зажигаешь свечу, читаешь молитву и вспоминаешь тех, кого любишь. И пока свеча горит, пламя запоминает их для тебя.

– А кого ты вспоминаешь?

Уилли поднял на него глаза. Он все еще оставался растрепанным и взъерошенным, но любопытство заставило забыть о недавнем огорчении.

– О, очень многих. Моих родных, живущих в горной Шотландии: сестру и семью, друзей, мою жену.

А иногда свеча горела в память о юной и безрассудной девушке по имени Джинива, но этого он говорить не стал.

Уилли наморщил лоб.

– У тебя нет жены.

– Нет. Больше нет. Но я всегда ее помню.

Уилли протянул короткий палец и осторожно коснулся маленькой фигурки. Руки Девы были приветливо протянуты, прелестное лицо выражало материнскую нежность.

– Я тоже хочу быть вонючим папистом, – решительно заявил Уилли.

– Тебе нельзя! – воскликнул Джейми, одновременно удивленный и растроганный. – Твои бабушка и тетя сойдут с ума.

– А у них пойдет изо рта пена, как у той бешеной лисы, которую ты убил? – деловито осведомился Уилли.

– Я бы не удивился, – сухо ответил Джейми.

– Хочу в паписты! – Личико Уилли выразило решимость. – Я не скажу бабушке или тете Изабель, я никому не скажу. Пожалуйста, Мак! Пожалуйста, разреши мне! Я хочу быть таким, как ты!

Джейми заколебался: он был тронут искренним порывом мальчика, и ему неожиданно захотелось оставить своему сыну что-то большее, чем резную деревянную лошадку, которую он сделал в качестве прощального подарка. Он попытался вспомнить, что рассказывал им отец Макмуррей в школе о крещении. В крайнем случае и если рядом нет священника, обряд может совершить и верующий мирянин.

Пожалуй, было бы натяжкой назвать эту ситуацию крайним случаем, но… Повинуясь неожиданному порыву, он нагнулся за кувшином с водой, который держал на подоконнике.

Глаза, так похожие на его собственные, были широко открыты и серьезны. Джейми осторожно отвел шелковистые каштановые волосы назад с высокого лба. Он окунул в воду три пальца и тщательно начертил крест на лбу мальчика.

– Я нарекаю тебя Уильям Джеймс, – произнес он тихо, – во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь.

Уилли поморгал, скосил глаза, когда капелька воды скатилась с носа. Он высунул язык, чтобы поймать ее, и Джейми невольно рассмеялся.

– Почему ты называл меня Уильямом Джеймсом? – с любопытством спросил Уилли. – Мои другие имена Кларенс Генри Джордж.

Он скорчил рожицу: очевидно, имя Кларенс было ему не по душе.

Джейми спрятал улыбку.

– При крещении ты получаешь новое имя. Джеймс – это твое особое папистское имя. Это и мое имя.

– Правда? – обрадовался Уилли. – Теперь я вонючий папист, как и ты?

– Да, насколько я в этом разбираюсь.

Он улыбнулся Уилли и, поддавшись другому порыву, потянулся за ворот своей рубашки.

– На. Сохрани и это. На память обо мне.

Он аккуратно надел Уилли через голову четки из букового дерева.

– Только смотри никому этого не показывай, – предупредил он. – И ради бога, никому не говори, что ты папист.

– Не скажу, – пообещал Уилли. – Ни единой душе.

Он запихнул четки под рубашку и пригладил ее, желая убедиться, что они незаметны.

– Хорошо.

Джейми протянул руку и на прощание взъерошил Уилли и без того растрепанные волосы.

– А теперь тебе лучше бы поспешить, чтобы не опоздать к чаю.

Уилли пошел было к двери, но на полпути остановился, неожиданно снова расстроившись, и прижал руку к груди.

– Ты сказал, чтобы я хранил это в память о тебе! Но мне нечего подарить тебе на память обо мне!

Джейми слегка улыбнулся. Сердце его сжалось так, что он сомневался, сможет ли вымолвить хоть слово, но все же ему это удалось.

– Не переживай, – сказал он. – Я буду помнить о тебе.

Лох-Несс, август 1968 года

Прищурившись, Брианна отвела назад подхваченную ветром яркую паутину волос.

– Я почти забыла, как выглядит солнце, – сказала она, всматриваясь в солнечный диск, сиявший с непривычной свирепостью над темными водами Лох-Несса.

Ее мать с наслаждением потянулась, радуясь легкому ветерку.

– Не говоря уже о том, каков свежий воздух. Я чувствую себя как поганка, которая неделями растет в темноте, – этакая хлипкая и бледная.

– Из вас обеих вышли бы прекрасные ученые, – сказал Роджер и при этом усмехнулся.

На самом деле вся троица пребывала в прекрасном настроении. После напряженной и упорной работы над тюремными архивами, в результате которой поиски сузились до Ардсмура, им наконец улыбнулась удача. Архивы Ардсмура оказались, с одной стороны, весьма полными, а с другой (по сравнению с большинством других подобных архивов) – удивительно четко организованными. В качестве тюрьмы Ардсмур просуществовал всего пятнадцать лет. После того как силами заключенных якобитов он был обновлен и перестроен, его превратили в гарнизонную крепость, узников же перевели для отбывания наказания в другие места. Бо́льшую их часть отправили в американские колонии.

– Никак не возьму в толк, почему Фрэзера не отправили в Америку с остальными, – сказал Роджер.

По этому поводу он даже слегка запаниковал, снова и снова просматривая список заключенных, переведенных из Ардсмура, изучая имена одно за другим, почти буква за буквой, и не находя среди них Фрэзера. Он был уверен, что Джейми умер в тюрьме, и его бросало в дрожь при одной мысли о том, как сказать об этом матери и дочери Рэндолл, пока, перевернув страницу, он не увидел отметку о направлении Фрэзера в место под названием Хэлуотер.

– Я не знаю, – отозвалась Клэр, – но очень удачно, что не отправили. Он… он был, – быстро поправилась она, но недостаточно быстро, и Роджер успел заметить оговорку, – сильно подвержен морской болезни. – Она указала на слегка волнующуюся поверхность озера. – Даже плавание по такой спокойной воде могло заставить его позеленеть.

– А ты страдаешь от морской болезни? – спросил Роджер, с интересом взглянув на Брианну.

Девушка покачала головой, и рыжие волосы разметались по ветру.