Но все-таки было в этой женщине нечто, вызывавшее у меня беспокойство. По всей видимости, она была француженкой, но по-английски говорила хорошо, что, впрочем, не представляло собой ничего особенного для Эдинбурга, морского порта и вообще космополитического города. Платье ее при всей скромности фасона было ладно скроено и сшито из дорогого, тяжелого шелка, а пудры и румян на лице было куда больше, чем у обычной шотландской горожанки. Но беспокоило не это, а то, что смотрела она на меня с нескрываемой неприязнью.

– Месье Фрэзер, – сказала она, коснувшись плеча Джейми с собственническим видом, который мне вовсе не понравился, – можно мне переговорить с вами с глазу на глаз?

Джейми, передавший свой плащ быстро появившейся служанке, бросил на меня быстрый взгляд и сразу понял, что к чему.

– Конечно, мадам Жанна, – любезно ответил он и, протянув руку, привлек меня к себе. – Но сначала позвольте мне представить вам мою жену, мадам Фрэзер.

Мое сердце замерло на момент, потом забилось вновь так громко, что его стук был, наверное, слышен всем находившимся в маленькой прихожей. Джейми встретился со мной взглядом и улыбнулся, крепко сжав мои пальцы.

– Вашу… жену? – Трудно было сказать, какое чувство превалировало в выражении лица мадам Жанны – изумление или ужас. – Но, месье Фрэзер… вы привели ее сюда? Я думала… женщина… этого уже более чем достаточно, чтобы оскорбить наших собственных jeune filles, молодых девушек. Это нехорошо… но чтобы жена…

Она некрасиво разинула рот, открыв взгляду несколько порченых зубов. Но в следующее мгновение она совладала с собой и слегка поклонилась в попытке проявить учтивость.

– Bonsoir… мадам. Добрый вечер.

– Уверена, более чем добрый, – вежливо ответила я.

– Моя комната готова, мадам? – спросил Джейми и, не дожидаясь ответа, пошел к лестнице, увлекая меня за собой. – Мы проведем там ночь.

Он оглянулся на мистера Уиллоби, который, зайдя следом за нами, сразу же примостился на полу с мечтательным выражением на маленьком плоском лице, в то время как с его промокшей одежды стекала вода.

– Э-э…

Взглянув на мадам Жанну, Джейми махнул рукой в сторону мистера Уиллоби и вопросительно поднял брови. Та уставилась на китайца, как будто недоумевая, откуда он взялся, потом пришла в себя и хлопнула в ладоши, призывая служанку.

– Полин, узнай, пожалуйста, свободна ли мадемуазель Джози, – распорядилась она. – А потом принеси воды и свежие полотенца для месье Фрэзера и его… жены.

Последнее слово было произнесено таким тоном, будто она до сих пор не могла поверить услышанному.

– О, и вот еще что, если вы будете так добры, мадам. – Джейми перегнулся через перила, глядя на нее сверху с широкой улыбкой. – Моей жене потребуется чистая одежда, у нее случилось досадное происшествие. Вы смогли бы раздобыть что-нибудь подходящее к утру? Благодарю вас, мадам Жанна. Bonsoir!

Я молча последовала за ним по четырем пролетам винтовой лестницы на верхний этаж дома, ошалевая от кружившихся в голове мыслей. Тот парень в пабе обозвал его сводником. Тогда я не обратила внимания на это определение, ведь подобное слово не могло иметь отношения к Джейми Фрэзеру.

«Точнее, – поправилась я, глядя на обтянутые темно-серой саржей камзола широченные плечи, – к тому Джейми Фрэзеру, которого я когда-то знала. Но что мне известно об этом человеке?»

Трудно сказать, что я рассчитывала увидеть, но комната оказалась самой обыкновенной, маленькой и чистой, хотя последнее обстоятельство, если вдуматься, можно было счесть необычным. Обстановку составляли табурет, простая кровать и комод, на котором стояли тазик, кувшин и глиняный подсвечник со свечой из пчелиного воска. Ее Джейми зажег от маленькой свечки, которую принес с собой.

Стянув свой мокрый камзол, он небрежно бросил его на табурет, потом сел на кровать, чтобы снять мокрые башмаки.

– Господи, – сказал он, – я умираю с голоду. Надеюсь, повариха еще не легла спать.

– Джейми… – начала было я.

– Сними свой плащ, англичаночка, – сказал он, заметив, что я продолжаю стоять, прислонившись к двери. – Ты промокла до нитки.

– Да. В общем… да. Но сначала… э-э… Джейми, почему это вдруг у тебя имеется постоянная комната в борделе? – вырвалось у меня.

Он потер подбородок со слегка смущенным видом.

– Прости, англичаночка. Конечно, мне не стоило приводить тебя сюда, но это единственное место, где, как я подумал, мы могли быстро привести в порядок твой наряд, не говоря уж о возможности получить горячий ужин. И кроме того, мне надо было поместить мистера Уиллоби туда, где он не попал бы в большую беду, и раз уж мы сюда пришли… что ж, – он бросил взгляд на кровать, – эта постель куда удобнее, чем моя койка в печатной мастерской. Но может быть, это была неудачная идея. Мы можем уйти, если тебе кажется, что это не…

– Я не возражаю, – перебила я его. – Вопрос в том, почему у тебя есть собственная комната в борделе. Неужели ты такой хороший клиент, что…

– Клиент?

Он уставился на меня, подняв брови.

– Здесь? Господи, англичаночка, за кого ты меня принимаешь?

– Черт меня побери, если я это знаю, – сказала я. – Потому и спрашиваю. Ты ответишь на мой вопрос?

На миг он уставился на свои обтянутые чулками ноги, поводил пальцами по полу, поднял голову, посмотрел на меня и спокойно ответил:

– Пожалуй. Я не клиент Жанны, но она моя клиентка, и хорошая. Она держит для меня комнату, потому что я часто допоздна бываю в отлучке по делам, и почему бы мне не иметь места, куда я могу заявиться когда угодно и где мне будут обеспечены еда, постель и уединение? Эта комната – часть моей договоренности с ней.

Я слушала, затаив дыхание, и лишь теперь облегченно выдохнула.

– Ладно. Тогда задам следующий вопрос: какое дело может связывать хозяйку борделя с печатником?

В моей голове промелькнула нелепая мысль, что он, может быть, печатает рекламные плакаты ее заведения, но, разумеется, я тут же ее отбросила.

– Что ж, – медленно произнес он. – Нет, я думаю, это не вопрос.

– Нет?

– Нет.

Одним плавным движением он встал с кровати и оказался так близко от меня, что я могла заглянуть ему в лицо. У меня вдруг возник порыв отступить на шаг, и если он остался неосуществленным, то главным образом оттого, что отступать было некуда.

– Настоящий вопрос, англичаночка, состоит в том, почему ты вернулась?

– Ага, конечно, легче задавать вопросы мне, чем отвечать самому. – Мои ладони плотно прижались к шероховатому дереву двери. – Ну а как ты думаешь, почему я вернулась?

– Я не знаю.

Мягкий шотландский говор звучал невозмутимо, но я даже в полумраке видела, как бьется пульс над открытым воротом его рубахи.

– Ты вернулась, чтобы снова стать моей женой? Или только затем, чтобы рассказать мне о дочери?

Неожиданно, словно осознав, что такая близость меня нервирует, Джейми отвернулся и двинулся к окну, где поскрипывали на ветру ставни.

– Ты мать моего ребенка, англичаночка, и за одно это я обязан тебе – за знание того, что моя жизнь была не напрасной и что мой ребенок в безопасности.

Он повернулся и посмотрел на меня. В голубых глазах застыло напряжение.

– Но прошло много времени с тех пор, как мы с тобой были вместе. Потом у тебя была своя жизнь, а у меня здесь – своя. Ты ничего не знаешь о том, что я делал или кем был. И вот теперь ты вернулась. Потому что захотела или потому что почувствовала себя обязанной?

У меня перехватило горло, но я посмотрела прямо в глаза Джейми.

– Я вернулась теперь, потому что раньше… раньше я думала, что ты умер. Я думала, что ты погиб при Куллодене.

Джейми уставился на подоконник и подобрал с него какую-то щепочку.

– Ну понятно… Что ж… я и должен был умереть. – Он невесело улыбнулся, пристально изучая щепочку. – Приложил к этому уйму стараний. – Он снова посмотрел на меня. – А как ты узнала, что я не умер? Или где я нахожусь, если на то пошло?

– Мне помогли. Молодой историк Роджер Уэйкфилд нашел архивные записи, он проследил каждый твой шаг до Эдинбурга. И, увидев имя А. Малькольм, я поняла… подумала, что… это можешь быть ты.

Мои объяснения были невнятными, но время для подробностей можно будет найти и позже.

– Ага, понятно. И потом ты пришла. Но все же… почему?

Несколько мгновений я смотрела на него молча. Джейми, словно ему стало трудно дышать, а может быть, просто ради того, чтобы чем-то себя занять, нашарил засов и наполовину распахнул ставни, заполнив комнату шумом падающей воды и холодным, свежим запахом дождя.

– Ты пытаешься намекнуть мне, что не хочешь, чтобы я осталась? – вырвалось у меня. – Потому что если… я хочу сказать, мне понятно, что жизнь твоя теперь… может быть, у тебя… другие узы…

Невероятно обострившееся восприятие позволяло мне улавливать едва слышные звуки, доносившиеся с нижнего этажа, и это несмотря на шум дождя и оглушительный стук собственного сердца. Мои ладони вспотели, и я тайком вытерла их о юбку.

Джейми отвернулся от окна и уставился на меня.

– Господи! – вздохнул он. – Да чтобы мне вдруг захотелось расстаться с тобой? – Его лицо было бледным, а глаза неестественно блестели. – Я страстно желал тебя двадцать лет, англичаночка. Боже мой, неужели ты этого не понимаешь?

Ветерок забросил выбившиеся пряди волос ему на лицо, и Джейми раздраженно откинул их назад.

– Но я не тот человек, которого ты знала двадцать лет назад, верно? – Он отвернулся, с досадой махнув рукой. – Сейчас мы знаем друг друга хуже, чем тогда, когда поженились.

– Ты хочешь, чтобы я ушла?

Кровь гулко стучала у меня в висках.

– Нет!

Он стремительно развернулся ко мне и крепко схватил за плечи, отчего я непроизвольно отпрянула.

– Нет, – проговорил он более спокойно. – Я не хочу, чтобы ты ушла. Я уже сказал тебе это, и сказал честно. Но… я должен знать.

Джейми опустил голову, но по выражению его лица было понятно, насколько важен для него этот вопрос.

– Я нужен тебе? – прошептал он. – Англичаночка, ты примешь меня? Ты готова рискнуть и принять человека, которым я являюсь, ради человека, которого ты знаешь по общему прошлому?

Я ощутила мощную волну облегчения, смешанного со страхом. Она пробежала от его руки по моему плечу и к кончикам пальцев ног, снимая напряжение.

– Немного поздно спрашивать об этом, – сказала я и, потянувшись, коснулась его щеки, где начинала пробиваться щетина, ощущавшаяся под моими пальцами не колючей, а мягкой, словно плюш. – Потому что я уже рискнула всем, что у меня было. Но кем бы ты ни был теперь, Джейми Фрэзер, – да. Да, я хочу быть с тобой.

Пламя свечи голубым светом отражалось в его глазах, когда он протянул ко мне руки. Я молча ступила в его объятия и уткнулась ему лицом в грудь, наслаждаясь возможностью ощущать рядом это большое, сильное тело. Настоящее – после стольких лет тоски по призраку, которого я не могла коснуться.

Спустя мгновение Джейми высвободился, нежно коснулся моей щеки и улыбнулся.

– Ты все-таки чертовски храбрая, англичаночка. Впрочем, так было всегда.

Я попробовала улыбнуться ему в ответ, но губы дрожали.

– А как насчет тебя? Откуда тебе знать, какая я? Ты ведь тоже не знаешь, чем я занималась последние двадцать лет. Может быть, я такой ужасный человек, что тебе и не вообразить!

Его глаза засветились от лукавства.

– Конечно, все возможно, англичаночка. Дело, однако, в том, что меня это не волнует.

Некоторое время я молча смотрела на него, потом вздохнула так глубоко, что, кажется, несколько швов на моем платье лопнули, и сказала:

– Меня тоже.

Казалось нелепым смущаться чего-то наедине с ним, но меня не оставляла робость. Приключения сегодняшнего вечера и его слова, обращенные ко мне, открыли пропасть реальности – эти двадцать лет, которые мы провели в разлуке, зияли между нами провалом, за которым лежало неизвестное будущее. Теперь мы заново начнем узнавать друг друга, чтобы понять, станем ли снова единой плотью, которой были когда-то.

Возникшую напряженность прервал стук в дверь. Миниатюрная служанка принесла поднос с ужином: холодное мясо, горячий бульон, теплые овсяные лепешки с маслом. Она сноровисто разожгла очаг и ушла, пожелав нам доброго вечера.

Ели мы медленно, говорили осторожно, только на нейтральные темы. Я рассказала ему, как добиралась от Крэгна-Дун до Инвернесса, и насмешила его рассказом о мистере Грэме и мастере Джорджи. Он, в свою очередь, рассказал мне о мистере Уиллоби, о том, как нашел мертвецки пьяного и умиравшего с голоду китайца, валявшегося за штабелем бочек на причале Бернтисленда, одного из портов неподалеку от Эдинбурга.

Мы ничего не говорили о себе, но, пока ужинали, меня все больше начинало смущать его тело. Невозможно было не смотреть на изящные длинные кисти рук, когда он наливал вино и резал мясо, не замечать его мощного торса под рубашкой или четкой линии шеи и плеч, когда он наклонялся, чтобы поднять упавшую салфетку. Пару раз мне показалось, что его взгляд задерживается на мне таким же образом – что-то вроде алчного, но нерешительного желания, – но всякий раз он быстро отводил глаза, прикрывая их так, что о его чувствах и стремлениях мне оставалось только гадать. Когда ужин закончился, главной в обеих наших головах осталась одна и та же мысль. Иначе, наверное, и быть не могло, учитывая место, в котором мы оказались. Меня неожиданно проняла дрожь, дрожь страха и предвкушения.