Диана Гэблдон - Путешественница

– Она выстрелила в него. Дядя послал меня за тобой, потому что он умирает.

– Если ты солгал мне, Айен Муррей, – повторила я в двенадцатый раз, – ты будешь жалеть об этом до конца своих дней, каковые будут недолгими!

Чтобы он услышал меня, мне пришлось повысить голос: поднявшийся ветер свистел в ушах, трепал мои волосы, плотно прижимал юбки к ногам. Сама погода прониклась драматизмом момента: огромные черные тучи наползли на горные перевалы, клубясь над утесами, словно морская пена, а отдаленный гром рокотал, как прибой, набегающий на плотный прибрежный песок.

Айен, которому ветер сбивал дыхание, лишь покачал наклоненной вперед головой. Он шел пешком, ведя обоих коней под уздцы по узкой коварной тропке на краю небольшого озерца. Я машинально бросила взгляд на свое запястье, но часов «Ролекс» там, увы, не было.

Тучи затягивали западную половину неба. Было трудно сказать, где находилось солнце, но верхний край мрачных, брюхатых облаков светился белой с золотистым оттенком каймой. Определить время по солнцу в таких условиях было затруднительно, но мне казалось, что сейчас еще не вечер.

Лаллиброх находился в нескольких часах езды; я сомневалась, что мы успеем добраться туда до наступления темноты. Следовало признаться, что, направляясь к Крэг-на-Дун, я не слишком спешила: чтобы добраться до лесочка, где меня настиг Айен-младший, мне потребовалось почти два дня, а вот ему на погоню – только один. Правда, он примерно представлял себе, куда я могу направиться, а поскольку сам подковал лошадь, на которой я ехала, то легко узнавал заметные на глинистых проплешинах среди вереска следы копыт.

Два дня с моего отъезда и один – или больше – на обратный путь. Значит, три дня с тех пор, как был подстрелен Джейми.

Подробностей от Айена удалось выведать не много: он свою задачу выполнил и в дальнейших разговорах смысла не видел, поскольку стремился как можно скорее вернуться в Лаллиброх.

Правда, он сказал, что Джейми ранен в левую руку, но пуля попала еще и в бок, что уже гораздо хуже. Когда парнишка уезжал, Джейми был в сознании, но у него начинался жар. В ответ же на вопросы о возможных последствиях шока, серьезности горячки или применявшихся способах лечения юный Айен только пожимал плечами.

Так что, может быть, Джейми умирает, а может быть, и нет. Это не тот довод, на который я могла бы купиться, как прекрасно понимал и сам Джейми. У меня даже мелькнула мысль, не мог ли он сам выстрелить в себя, сочтя это способом вынудить меня вернуться. Другие не годились: наш последний разговор наверняка оставил его в сомнении относительно перспективности попытки догнать меня и уговорить или вернуть силой.

Пошел дождь, мои ресницы и щеки сделались мокрыми, словно из-за слез. Миновав болотистый участок, юный Айен снова сел верхом, направляясь к последнему перевалу перед Лаллиброхом.

Да уж, Джейми хватило бы хитрости, чтобы придумать такой план, и, безусловно, смелости, чтобы его осуществить. С другой стороны, я никогда не знала за ним безрассудства. Он нередко смело шел на риск (тут мне пришло на ум, что, увы, одним из таких рискованных поступков была его женитьба на мне), но всегда учитывал возможную цену и был готов ее заплатить. Неужели он решил, что ради моего возвращения в Лаллиброх стоит рискнуть жизнью? Это казалось далеким от какой-либо логики, а логике Джейми Фрэзер был весьма привержен.

Я натянула капюшон плаща пониже, чтобы усиливавшийся ливень не попадал на лицо. Плечи и бедра Айена были темны от влаги, дождь стекал с опущенных полей его шляпы, но он сидел в седле прямо, не обращая внимания на непогоду со стойкостью истинного шотландца.

Ладно. Допустим, Джейми не стрелял в себя. Тогда стреляли ли в него вообще? Возможно, он просто сочинил эту историю и отправил своего племянника ко мне? Все, конечно, возможно, да только не тот из юного Айена актер, чтобы ему удалось так убедительно преподнести мне эту ложь.

Я пожала плечами, отчего спереди под плащ затек холодный ручеек, и стала настраивать себя на то, чтобы не гадать попусту, а дождаться приезда на место. Годы медицинской практики научили меня не поддаваться предчувствиям; каждый случай по-своему уникален, и такой же должна быть моя реакция. Правда, одно дело – профессиональная реакция, а другое – личные чувства, держать которые под контролем гораздо труднее.

Каждый раз, покидая Лаллиброх, я думала, что никогда туда не вернусь. И вот я снова здесь. Я уже дважды покидала Джейми, уверенная, что больше никогда его не увижу. Однако я возвращаюсь к нему, как прикормленный голубь на свою голубятню.

– Я скажу тебе одну вещь, Джейми Фрэзер, – проворчала я себе под нос. – Если ты не будешь стоять одной ногой в могиле, когда я до тебя доберусь, ты об этом пожалеешь!

Промокшие до нитки, мы добрались до усадьбы уже через несколько часов после наступления темноты. В доме было тихо и темно, не считая двух тускло освещенных окон внизу, в гостиной. Одна из собак предупреждающе залаяла, но Айен шикнул, она быстро и осторожно обнюхала мое стремя и черно-белым пятнышком скрылась в темноте двора.

Когда юный Айен провел меня в холл, дверь в гостиную открылась и оттуда выглянула осунувшаяся от беспокойства Дженни. Увидев сына, она выскочила в прихожую с радостью, тут же, впрочем, сменившейся праведным материнским гневом.

– Ах ты негодник! – принялась выговаривать она чаду. – Где тебя носило все это время? Мы тут с отцом с ума сходили! – Она с тревогой оглядела его. – У тебя все нормально?

Когда он кивнул, Дженни снова поджала губы.

– Ну ладно. Тебе это припомнится, парень, обещаю! И где же все-таки тебя черти носили?

Долговязый, нескладный и насквозь промокший Айен-младший больше всего походил сейчас на пугало, но своей высокой фигурой полностью загораживал меня от глаз матери. Вместо ответа на упреки Дженни он лишь неловко пожал плечами и отступил в сторону, оставив меня лицом к лицу со своей удивленной матерью.

Похоже, мое возвращение смутило ее даже больше, чем воскрешение из мертвых, во всяком случае, голубые, чуть раскосые, как у брата, глаза округлились так, что превратились в плошки. Долгое время Дженни молча смотрела на меня, потом ее взгляд снова переместился на сына.

– Кукушонок, – сказала она почти обыденным тоном. – Вот ты кто, парень, – здоровенный кукушонок в гнезде. Господь ведает, чьим сыном ты должен был стать, но не моим.

Юный Айен густо покраснел, опустив глаза, и тыльной стороной ладони убрал с лица слипшиеся мокрые волосы.

– Я… в общем, я просто… – начал он, глядя на свои сапоги. – Я не мог…

– Ой, только не надо сейчас никаких оправданий! – отрезала его мать. – Иди наверх и ложись в постель, твой отец разберется с тобой утром.

Айен беспомощно взглянул на дверь гостиной, потом на меня. Он снова пожал плечами, посмотрел на промокшую шляпу в его руках, как будто удивляясь, как она там оказалась, и медленно побрел по коридору.

Дженни осталась стоять, не сводя с меня глаз, пока обитая дверь с мягким стуком не затворилась за юношей. Лицо ее осунулось от тревог и бессонницы последних дней, черты обострились. Все еще стройная и прямая, она заметно сдала – выглядела на свои годы, и даже старше.

– Итак, ты вернулась, – бесцветным голосом констатировала Дженни.

Не видя смысла отвечать на очевидное, я кивнула. В доме было тихо и полно теней, прихожую освещал лишь тройной подсвечник, стоявший на столе.

– Не тревожься сейчас на этот счет, – сказала я тихо, чтобы не будоражить спящий дом. В конце концов, сейчас по-настоящему важно было только одно. – Где Джейми?

Немного помедлив, она кивнула, согласившись на данный момент с моим присутствием, и махнула рукой в сторону двери в гостиную.

– Там.

Я направилась было к двери, но остановилась, кое о чем вспомнив.

– Где Лаогера?

– Ушла, – ответила Дженни без всякого выражения.

Я кивнула и вошла в гостиную, тихо, но решительно закрыв за собой дверь.

Слишком длинный, чтобы его можно было уложить на диван, Джейми лежал на походной койке, разложенной перед огнем. Он спал или находился в беспамятстве: темный, четко очерченный на фоне света от тлеющих угольков профиль был неподвижен.

Однако он определенно не был мертв, по крайней мере пока. Как только мои глаза привыкли к сумрачному свету очага, я увидела, как медленно поднимается и опускается его грудь под одеялом. Графин с водой и бутылка с бренди стояли на маленьком столике рядом с кроватью. На спинку мягкого стула у огня была наброшена шаль: там, приглядывая за братом, сидела Дженни.

Похоже, сейчас спешить было некуда. Я развязала тесемки у ворота плаща и разложила промокшее одеяние на спинке стула, взяв взамен шаль. Руки замерзли, и я сунула их себе под мышки, чтобы немного согреть, прежде чем коснуться его.

Когда я все же решилась положить ладонь на его лоб, то чуть было не отдернула ее. Лоб был горячим, как только что выстреливший пистолет, и под моим прикосновением Джейми тут же начал метаться и стонать. Да уж, жар у него был, и нешуточный. Некоторое время я стояла и смотрела на него сверху вниз, потом осторожно подвинулась к кровати и села на стул Дженни. Было сомнительно, чтобы с такой температурой он проспал долго, и будить больного без необходимости, просто чтобы осмотреть его, не хотелось.

Вода с моего плаща капала на пол, и мне вдруг вспомнилось старое шотландское поверье о «смертной капели». Будто бы, если в доме кому-то предстоит умереть, восприимчивые к подобным вещам люди слышат звук капающей воды.

Я подумала, что у меня, слава богу, нет такого интереса к сверхъестественному, и тут же усмехнулась. Мне ли говорить такое, после всех этих путешествий сквозь трещины во времени? Усмешка пошла на пользу, позволив избавиться от вызванного мыслью о «смертной капели» озноба.

Впрочем, мне и без всякой мистики было не по себе. Совсем недавно я несла бдение у другого смертного ложа, размышляя о смерти и тщете брака. Мысли, возникшие в лесу, не оставляли меня во время поспешного возвращения в Лаллиброх и всплывали теперь независимо от моего желания.

Чувство долга подтолкнуло Фрэнка к его решению – принять меня в качестве своей жены и воспитать Брианну как собственную дочь. Чувство долга и нежелание отказаться от ответственности, которую он счел своей. Что ж, здесь, передо мной, лежал еще один достойный человек.

Лаогера и ее дочери, Дженни и ее семья, пленные шотландцы, контрабандисты, мистер Уиллоби и Джорджи, Фергюс и арендаторы – сколько обязательств взвалил на свои плечи Джейми за те годы, которые мы провели в разлуке?

Смерть Фрэнка освободила меня от одного из моих несомненных обязательств, выросшая Брианна – от другого, а администрация больницы помогла перерезать последнюю по-настоящему важную нить, привязывавшую меня к той жизни. Но у меня было время на то, чтобы с помощью Джо Абернэти решительно освободиться от более мелких обязательств, снять с себя и делегировать свои полномочия.

А вот Джейми заранее предупрежден не был. Подготовиться к моему повторному появлению, принять какие-то решения или уладить конфликты он не мог. А он не из тех, кто отказывается от своих обязательств даже ради любви.

Да, он солгал мне. Не смог поверить, что я вникну в его обстоятельства, что поддержу его. Или решил, что брошу его. Он боялся. Ну а я, я ведь тоже боялась, что он предпочтет не меня, столкнувшись с необходимостью выбирать между любовью двадцатилетней давности и нынешней семьей. Поэтому я сбежала. Устремилась к Крэг-на-Дун со всей скоростью и решимостью обреченного на казнь, приближающегося к ступенькам эшафота. И ничто не могло меня вернуть, кроме надежды на то, что меня остановит Джейми.

Верно, угрызения совести и уязвленная гордость пришпоривали меня, но стоило Айену-младшему сказать: «Он умирает», как все это показалось ерундой.

Брак с Джейми был для меня подобен повороту ключа в сложном замке, когда каждое движение приводит к перемещению замысловатых внутренних защелок. Бри тоже могла поворачивать этот ключ, приблизившись к тому, чтобы отпереть мои двери, но последний щелчок был отложен до того момента, когда я вошла в печатную мастерскую в Эдинбурге. Теперь дверь была полуотворена, свет неведомого будущего сиял сквозь щель. Но чтобы открыть ее полностью, требовалось больше сил, чем имелось у меня одной.

Я смотрела, как вздымается и опадает его грудь, любовалась игрой света и тени на сильных, четких линиях его лица, понимая, что на самом деле ничто между нами не имеет значения, кроме того факта, что мы оба живы. И вот я здесь. Снова. И в какую бы цену это ни обошлось ему или мне, я остаюсь.

Джейми открыл глаза, но я заметила это, лишь когда он заговорил.

– Значит, ты вернулась, – прозвучал тихий голос. – Я знал, что ты вернешься.

Я открыла рот, чтобы ответить, но он продолжал говорить, впившись взглядом в мое лицо; его расширенные зрачки уподобились озерцам темноты.