Стягивая рубашку через голову, Джейми поморщился.

– Одному господу ведомо, что она сделает, когда получит его, и слава богу, что в это время я буду в море, – добавил он с кривой усмешкой.

Ему было непросто рассказать обо всем сестре, но когда он все же сделал это, я надеюсь, ему стало чуточку легче. Он сел, чтобы снять башмаки и чулки, и я подошла к нему сзади распустить собранные в хвост волосы.

– Я рад, что написал его, – сказал Джейми, вторя моим мыслям. – Страшно было до одури, в жизни ничего так не боялся.

– Ты написал ей правду?

Он пожал плечами.

– Я всегда всем говорил правду.

«Не считая меня», – подумала я, но вслух ничего не сказала, а принялась растирать его плечи, массируя узловатые мускулы.

– А что сделал Джаред с мистером Уиллоби? – спросила я, поскольку массаж навел меня на мысль о китайце.

Мистер Уиллоби сопровождал нас во время переправы через Ла-Манш и не отходил от Джейми ни на шаг, словно маленькая тень из голубого шелка. Джаред, видевший в порту всякое, ничуть китайцу не удивился, приветствовал его с серьезным видом и перекинулся с ним парой слов на мандаринском наречии, но вот его домоправительница отнеслась к необычному гостю с подозрением.

– Наверное, он пошел спать на конюшню. – Джейми зевнул и с удовольствием растянулся на постели. – Матильда сказала, что не привыкла держать в доме язычников и привыкать не собирается. Представляешь, она окропила кухню святой водой после того, как он там поужинал.

Подняв глаза, он заметил черневшее на фоне затуманенного стекла нарисованное мной сердечко и улыбнулся.

– Что это?

– Просто глупость, – сказала я.

Джейми потянулся и взял мою руку; подушечка его большого пальца ласкала маленький шрам у основания моего большого пальца, инициал «J», оставленный острием его ножа перед Куллоденом, перед нашим расставанием.

– Я не спрашивал, – сказал он, – хочешь ли ты отправиться со мной. Я мог бы оставить тебя здесь, Джаред оказал бы тебе радушный прием, хоть здесь, хоть в Париже. И ты могла бы вернуться в Лаллиброх, если бы захотела.

– Нет, ты не спрашивал, – подтвердила я. – Потому что, черт возьми, знал, каков будет ответ.

Мы переглянулись, улыбнулись друг другу, и в этой улыбке растворились и тревога, и усталость. Он наклонился – отчего волосы на макушке заискрились в свете свечей – и нежно поцеловал мою ладонь.

Ветер все еще посвистывал в трубе, струи дождя стекали по стеклу, как слезы по щекам, но это уже не имело значения. Теперь я могла заснуть.

* * *

К утру небо прояснилось. Оконные рамы кабинета Джареда дребезжали под напором резкого, холодного ветра, но проникнуть в уютную комнату холод не мог. Дом в Гавре был гораздо меньше, чем роскошная парижская резиденция дяди Джейми, но и это трехэтажное строение воплощало в себе идею солидности и комфорта.

Я вытянула ноги поближе к потрескивавшему огню и обмакнула перо в чернильницу. Я составляла список аптечки, всего того, что, по моим прикидкам, могло понадобиться во время двухмесячного морского путешествия. Важнейшим пунктом был чистый спирт, но как раз с ним дело обстояло просто: Джаред пообещал добыть для меня бочонок в Париже.

– Правда, нам лучше написать на бочонке что-то иное, – сказал он мне. – Иначе моряки выдуют весь спирт еще до того, как вы выйдете из порта.

«Очищенный лярд, – медленно выводила я, – зверобой, десять фунтов чеснока, тысячелистник».

Написав «огуречник», я, однако, покачала головой и вычеркнула его, заменив более старым названием, под которым его знали нынешние аптекари, – воловик.

Дело продвигалось медленно, хотя я еще в прошлый раз познакомилась с возможностями применения большинства распространенных лекарственных трав и даже многих не столь широко известных. Собственно говоря, у меня не было другого выхода, ведь современных лекарств в наличии не имелось. Впрочем, многие растительные средства были весьма эффективны. К удивлению – а то и испугу – коллег и наставников в Бостонской клинике, я использовала свой шотландский опыт в больнице для лечения пациентов двадцатого века, и не без успеха. Но конечно, я и сама не стала бы обрабатывать раны тысячелистником или окопником при наличии йода или бороться с системной инфекцией с помощью пузырчатки вместо пенициллина.

Многое с тех пор подзабылось, но по мере того, как я записывала названия лекарственных трав, вид и запах каждой из них воскрешался в памяти: темное, как битум, приятно пахнущее березовое масло; мята, с ее терпким ароматом; сладковатая пыльца ромашки; вяжущий горлец.

Сидевший за столом напротив меня Джейми с трудом заполнял правой рукой собственные списки: то и дело он останавливался, дотрагивался до заживавшей раны на левой руке и тихо чертыхался.

– Англичаночка, а лимонный сок в твоем списке есть? – поинтересовался он, подняв голову.

– Нет. А должен быть?

Он убрал прядь волос за ухо и нахмурился, глядя на листок, лежащий перед ним.

– Это как посмотреть. Обычно заказ на лимонный сок исходит от корабельного хирурга. На маленьких судах вроде «Артемиды» такового, как правило, нет и обеспечение съестными припасами выпадает на долю эконома. Другое дело, что эконома у нас тоже нет, равно как и времени, чтобы подобрать на эту должность надежного, ответственного человека, так что эти обязанности тоже придется исполнять мне.

– Что ж, если ты берешь на себя роли эконома и суперкарго, то уж я как-нибудь сойду за корабельного хирурга. И лимонный сок раздобуду.

– Спасибо.

Мы снова занялись писаниной и не отрывались от этого дела до тех пор, пока горничная Жозефина не явилась доложить, что к нам посетитель. Причем, судя по тому, как сморщился ее длинный нос, посетителя этого она не одобряла.

– Он ждет на пороге. Дворецкий пытался его прогнать, но он настаивает, что у него встреча с вами, месье Джеймс.

– Что за человек? – спросил Джейми.

Жозефина поджала губы, будто у нее и слов не находилось. Мне стало любопытно, и я решилась подойти к окну. Увы, высунув голову, я разглядела только верхушку очень пыльной черной шляпы с опущенными полями.

– С виду смахивает на бродячего торговца, на спине у него какой-то сверток, – сообщила я, высунувшись еще дальше и держась руками за подоконник.

Джейми оттащил меня назад, обняв за талию, и высунулся сам.

– О, это же тот меняла, о котором говорил Джаред! – воскликнул он. – Пригласи его сюда.

С красноречивым выражением лица Жозефина удалилась и вскоре вернулась с нескладным, долговязым юношей лет двадцати. Он был одет в откровенно старомодный плащ, широкие, без пряжек, штаны, болтающиеся вокруг тощих ног, свисающие чулки и самые дешевые деревянные сабо.

Грязная черная шляпа, вежливо снятая, открыла худощавое умное лицо, украшенное негустой каштановой бородкой. Поскольку бороду в Гавре не носил почти никто, кроме нескольких моряков, еврея в этом визитере можно было бы узнать даже без блестящей черной ермолки.

Юноша неловко поклонился мне, потом Джейми, одновременно возясь с лямками своей торбы.

– Мадам, – сказал он с быстрым кивком, отчего заплясали кудрявые локоны на его висках. – Месье. С вашей стороны очень любезно принять меня.

Он говорил по-французски странно, с напевной интонацией, поэтому было трудно следить за его речью.

Хотя я полностью поняла предубеждение Жозефины против этого визитера, но у него были такие большие и бесхитростные голубые глаза, что я невольно улыбнулась, невзирая на его непрезентабельный вид.

– Это мы должны быть благодарны тебе, – сказал Джейми. – Я не ожидал, что ты прибудешь так скоро. Мой кузен сказал, что тебя зовут Мейер?

Меняла кивнул, над жиденькой юношеской бородкой расцвела улыбка.

– Да, Мейер. Мне не составило труда: я уже находился в городе.

– И все же ты приехал из Франкфурта, верно? Неблизкий путь, – вежливо сказал Джейми.

Он улыбнулся, оглядев наряд Мейера, который выглядел так, словно был извлечен из мусорной кучи.

– И пыльный к тому же, – добавил он. – Хочешь вина?

Мейер смутился, но, открыв и закрыв рот несколько раз, кивнул в знак согласия.

Его смущение, однако, исчезло, стоило ему развязать торбу. Судя по внешнему виду, этот бесформенный мешок мог содержать в лучшем случае смену потрепанного белья или скудный походный обед, но когда его открыли, оказалось, что внутри находится деревянная рамка с ловко устроенными гнездами, где примостились крохотные кожаные мешочки.

Мейер достал сложенный квадратный кусок ткани, развернул его и торжественно расстелил на столе. Открывая один за другим мешочки, он стал бережно выкладывать блестящие кругляши на синий бархат.

– Aquilia Severa aureus, золотой орел Севе́ра[18], – произнес он, коснувшись маленькой монеты, которая отливала на бархате насыщенным блеском старинного золота. – А вот сестерций рода Кальпурниев[19].

Его голос звучал мягко, а руки то уверенно поглаживали край слегка потертой монеты, то покачивали ее на ладони, демонстрируя ее полновесность. Когда он поднял глаза, в них отражался блеск драгоценного металла.

– Месье Фрэзер сказал мне, что вы желаете осмотреть как можно больше греческих и римских раритетов. Конечно, я захватил не все, но у меня их немало. И я могу послать во Франкфурт за остальными, если пожелаете.

Джейми улыбнулся, покачав головой.

– Боюсь, что у нас нет времени, мистер Мейер. Мы…

– Просто Мейер, месье Фрэзер, – перебил молодой человек весьма учтиво, но с нажимом в голосе.

– Конечно. – Джейми слегка поклонился. – Я надеюсь, что мой кузен не ввел тебя в заблуждение. Я с радостью оплачу дорожные расходы, но сам не имею желания покупать что-то из твоих запасов… Мейер.

Брови молодого человека вопросительно поднялись.

– Что мне нужно, – медленно произнес Джейми, подавшись вперед и пристально всматриваясь в образцы, – так это сравнить твои монеты с теми, которые мне доводилось видеть, и, если увижу похожие, разузнать о них побольше. В частности, выяснить, не знаком ли ты или твои родные – сам-то ты для этого слишком молод – с тем, кто приобретал такие монеты двадцать лет назад.

Он с улыбкой поднял глаза на молодого еврея, который, естественно, пребывал в изумлении.

– Понимаю, что, наверное, хочу слишком многого, но мой кузен рекомендовал мне вашу семью как одну из немногих, занимающихся старинными монетами, и на данный момент самую знающую. А если ты сможешь свести меня с имеющими схожие интересы людьми в Вест-Индии, я буду весьма признателен.

Какое-то время Мейер смотрел на него, наклонив голову. Солнечный свет поблескивал на крохотных гагатовых бусинках, окаймлявших его ермолку. Было очевидно, что юноша весьма заинтригован, но он лишь сдержанно коснулся своей торбы и сказал:

– В ту пору монетами торговали мой отец и дядя, но у меня при себе реестр всех сделок и каталог монет, прошедших через наши руки за тридцать лет. Постараюсь помочь вам, чем смогу.

Он подвинул кусок бархата ближе к Джейми.

– Вы видите здесь что-то подобное монетам, которые вы помните?

Джейми внимательно изучил все кругляши и легонько щелкнул ногтем по серебряной монетке размером примерно с американский двадцатипятицентовик. По ободу были отчеканены три прыгающих дельфина, в центре – колесничий.

– Эта, – сказал он. – Таких было несколько. Были и с небольшими отличиями, но с дельфинами – точно.

Затем Джейми снова осмотрел монеты, взял истертый золотой диск с неразличимым профилем, потом серебряный, чуть побольше и в лучшем состоянии, с головой человека, изображенной анфас и в профиль.

– Эти, – сказал он. – Четырнадцать золотых и десять тех, что с двумя головами.

– Десять! – Яркие глаза Мейера расширились от изумления. – Я и подумать не мог, что их так много в Европе.

Джейми кивнул.

– Я совершенно уверен: я видел их близко, даже держал в руках.

– Это две головы Александра, – сказал Мейер, с почтением коснувшись профиля. – Монета действительно очень редкая: тетрадрахма, отчеканенная в память о сражении при Амфиполисе и об основании города на том месте, где находилось поле битвы.

Джейми внимательно слушал с легкой улыбкой на губах. Сам он не питал особого интереса к старинным монетам, но очень ценил людей, страстно увлеченных чем-либо.

Еще четверть часа, еще одна сверка с каталогом, и дело было завершено. К коллекции были добавлены четыре греческие драхмы, несколько маленьких золотых и серебряных монет и квинтинарий – римская монета из тяжелого золота.

Мейер опять полез в свою котомку и достал несколько страниц, свернутых в рулон и обвязанных ленточкой. Развязанные и расправленные на столе, они оказались покрыты убористыми еврейскими письменами, похожими на птичьи следы. Мейер медленно переворачивал страницы, время от времени хмыкал и возобновлял это занятие. Наконец он положил страницы на колено и, склонив голову набок, поднял глаза на Джейми.