Филологи читали «Мойдодыра»,

Цифрологи считали времена.

От женщин душно пахло феминизмом,

Все вышли из «Шанели номер 5»

И подавились собственной харизмой,

Пытаясь необъятное объять.

А мужики глушили миссок с виски,

Накачивая свой постмодернизм.

Дебильные мобильные записки

Шли в кругосветный сотовый круиз.

Тут гул затих, и рухнули подмостки,

И в поисках граальных косяка

Ловили все в далеком отголоске,

Что общий кайф придет наверняка.

Но прописан распорядок в смете,

И неотвратим конец пути.

Я одна. Все тонет в интернете.

Сеть взорвать – не поле перейти.

На следующий день тойота покинула Лас-Вегас и двинулась по направлению к Сан-Диего. Мышкин серьезно подготовился ко второму пришествию трубадурки в Калифорнию.

– В Сан-Диего мои друзья ждут нас на яхте. Мы выйдем на ней в Тихий океан, а потом вернемся, чтобы допраздновать мой день рождения в таком мексиканском пабе, каких ты никогда не видела.

Саша сквозь сон услышала эту благую весть и, не открывая глаз, кивнула Мышкину. Тойота стала для нее почти что родным домом, и Анчарова могла в ней спать, есть-пить и сочинять в свое удовольствие. Она даже приспособилась барабанить ступнями по лобовому стеклу под звуки джаза, как урожденная американка. Постепенно у трубадурки и ее траблмейкера наладился тот самый душевный контакт, который не нуждается в лишних словах. Больше всего Сашу поражало, что Мышкин готов подарить ей весь мир, не имея на это средств. И главное, самые фантастические его замыслы стали чудесным образом воплощаться, вопреки бездарным теориям материалистов и капиталистов. Ни в каких других обстоятельствах эти два человека не смогли бы стать близкими друзьями, настолько они были несовместны. Но на Большой Медведице действуют иные законы притяжения и отталкивания. А Анчарова, к тому же, была существом чувствительным, тревожным и взбалмошным, вскормленным чудовищными дозами великой русской литературы. Женщины Достоевского бурлили в ее душе, и гремучая смесь Сонечки Мармеладовой и Настасьи Филипповны взрывала подкорку, оставляя от нее одни ошметки. Почему-то к Достоевскому примешивался не любивший его Набоков, и тойота траблмейкера напоминала трубадурке автомобиль, на котором американские пути-дороги пересекали герои самого страстного набоковского романа. Хотя, понятное дело, ни у Анчаровой не было ничего общего с Лолитой, ни у Мышкина – с Гумбертом Гумбертом. Впрочем, как и у Достоевского с Набоковым. И тем не менее…

Все это были полусны, переходящие в полуявь. Саше снился отбывший в далекую экспедицию Трубецкой. Он дергал ее за рукав и повторял: «Ты че, забыла, Александрина? Я – герой твоего нового романа!» И Анчарова в смятении просыпалась. Ничего она не забыла. Разве можно забыть Париж?

Ей одиноко за полуночным столом,

Ей надоели неразборчивые речи.

По льду шагая напролом,

Не поскользнуться б за углом,

Но шепчет сумрачно она: «Еще не вечер!»

Желания печать

Прожгла своею метою.

Ей хочется кричать:

«Карету мне, карету мне!»

О как ей хочется с французским говорком

 Промчаться ночью по Парижу с ветерком!

И вот ирония судьбы в который раз

Ее толкает на безумные причуды:

Она садится в тарантас

И прямиком на Монпарнас,

Ей наплевать в такую ночь на пересуды!

Парижские огни

И музыка шарманщика…

Ах, если б не они,

Прекрасные обманщики,

Ей просто бы не выжить в наши дни!

Ах, вы спасли ее, парижские огни!

Она смеется с тайным умыслом в глазах,

Ей Зодиак такую силу дарит в марте:

Когда двенадцать на часах,

Звезда повисла в небесах,

Ее карета ожидает на Монмартре.

И под крылами крыш

Со скоростью неистовой

Летит ее Париж,

Желанный и немыслимый!

И над дворцами и соборами кружа,

Поет и плачет от любви ее душа.

На границе США и мексиканского штата Баха-Калифорния в городе Сан-Диего вечерело. Трубадурка и ее траблмейкер непредвиденно задержались в пути. Пустыня Невада не хотела отпускать их с миром и подстраивала каверзы в самых неожиданных местах. Но притяжение нежной Калифорнии оказалось сильнее. Заждавшиеся друзья держали яхту за хвост. Они улыбались и не проявляли явной агрессии, потому что жили в штате, где запрещено убивать мотыльков. Мышкин не был мотыльком, но похоже, друзья относились к нему приблизительно так же, как и к этому крылатому созданью, и многое прощали за безбытность и летучесть. Саша взошла на борт яхты, беспечно напевая:

– Пароход белый-беленький, черный дым над трубой!

– Дыма не будет, – сказали яхтсмены. – Мы пойдем под парусом.

– Ах ты, палуба, палуба, ты меня раскачай, ты печаль мою, палуба, расколи о причал, – подхватил траблмейкер.

И яхта оторвалась от причала. Трубадурка опять впала в состояние невесомости и пребывала в нем до самого захода солнца. Светило медленно погружалось в океан.

– Все. Он утонул. Можем возвращаться, – прерывая волшебную тишину, громко сказал Мышкин.

– Кто утонул?! – закричали яхтсмены.

– Диск. Солнечный, – уточнил траблмейкер.

От всеобщего хохота яхта чуть не перевернулась, но вовремя была доставлена опытными яхтсменами к месту назначения. И просоленная Тихим океаном компания отправилась праздновать бесконечный день рождения Мышкина.

В мексиканском пабе в Старом городе было шумно, задымлено и бардачно, как в пивной забегаловке советских времен. «Все мы немножко мексиканцы», – примирительно подумала Саша. Она весело рассказывала Левиным друзьям о том, в какие передряги попадала стараниями ее траблмейкера.

– В днем рождения, Лева! Ты не меняешься! – хохотали друзья. – Саше еще повезло, что она вообще добралась до Сан-Диего живой и невредимой с таким драйвером!

– А теперь я прошу минуточку внимания, – торжественно произнес Мышкин. – Я хочу, чтобы мы выпили за пассажирку, которую я ждал всю жизнь!

Левины друзья подавились пивом от смеха. После ужасов, которые живописала честной компании гастролерка, этот тост прозвучал феерически и достоин был премии Золотого Остапа. Все присутствующие за столом потянулись к Мышкину с огромными двухлитровыми мензурками, в которых плескалось местное мексиканское пиво. В этот момент грянуло бессмертное «бесамемучо» и отозвалось многократным эхом в чувственной тихоокеанской ночи.

* * *

Основное калифорнийское действо намечалось в горном кемпинге под Лос-Анджелесом, избранном Мышкиным за благозвучное название «Бандито». Наутро после пивного именинного путча траблмейкер собирался укатить в кемпинг для подготовки вечерних торжеств, оставив трубадурку на попечении своих друзей. Психиатр из Лас-Вегаса, опоздавший на яхту и прибывший прямо в мексиканский паб, пообещал Мышкину вовремя транспортировать гастролерку на концерт. Под воздействием двух мензурок пива и разнообразно аранжированного «бесамемучо» Мышкин экспрессивно вещал Саше о завтрашнем роскошном ночлеге в «Бандито». Глядя подозрительно ясными глазами на трубадурку, ее траблмейкер расписывал, как из Канзас-сити уже выезжает трейлер, внутри которого разместился пятизвездочный люксовский номер для Александрины. Яхтсмены в сомнении качали головами.

На следующий день по дороге в «Бандито» психиатр восстанавливал тонус гастролерки посредством насильственного прослушивания психотропных музыкальных записей. Собственные сочинения врача-экспериментатора в стиле тяжелого рока весьма своеобразно действовали на тонус пациентки. Ей неудержимо хотелось выброситься из автомобиля, остаться в живых и навсегда уйти в горы. Но Саша проявляла чудеса сдержанности. «Мы – бандито, гангстерито», – напевала она про себя и кисло улыбалась.

Наконец, впереди забрезжил промаркированный поворот на кемпинг. Автомобиль психиатра лихо въехал на территорию «Бандито» и остановился у ног Мышкина.

– Лева, когда начало моего выступления? – спросила трубадурка у своего траблмейкера.

– Через полчаса. Пошли, я принес тебе концертную одежду.

И Мышкин вытащил из нарядного пакета горнолыжные штаны ярко-красного цвета.

– Я очень тронута твоим вниманием, Лева, но с красным получается перебор. Плаща, гитары и шляпы вполне достаточно. И потом, вызывающая горнолыжность этих концертных штанов – слишком смелое дизайнерское решение для моего камерного жанра.

Мышкин не стал спорить, заметив взрывоопасные искры в Сашиных глазах. Он уже знал, чем чреват этот разгорающийся зеленый огонь. Траблмейкер повел трубадурку к приготовленной сцене, расчехлил валенсийскую гитару, установил микрофоны и предусмотрительно испарился.

Вечер, можно сказать, удался. Концерт Александрины прошел без эксцессов и продолжился выступлениями многочисленных друзей Мышкина. Они поздравляли его с бесконечным днем рождения, пели песни, читали экспромты – в общем, веселились от души. Неожиданно Саша услышала нечто интригующее. Ей уже докладывали, что в горах Калифорнии периодически звучат песни на ее стихи. Одно стихотворение оставалось для Анчаровой до сих пор неопознанным. Она не могла вспомнить в своем репертуаре вещицы под названием «Подушка». Но кто-то с этой самой «Подушкой» неоднократно становился призером на американских трубадурских фестивалях. И вот на сцене «Бандито» появляется некая дама и говорит:

– А сейчас я прочитаю пародию на «Подушку».

И прочитала. По пародии Саша вычислила, какие стихи имелись в виду. Ей ничего не оставалось делать как выйти в свой черед к микрофону и продекламировать первоисточник, объяснив новокалифорнийскому народу, что вообще-то писала она совсем не про подушку:

Руки обнимали плечи,

Губы прикрывали веки,

И казалось, что вовеки

Люди так друг друга лечат.

По-иному не бывает,

Истинное только в этом:

В тишине перед рассветом,

В звуках первого трамвая.

На двоих – одна подушка,

На двоих – одно дыханье,

На двоих – для полыханья

Браги горьковатой кружка.

Лунный серп над головами

Высветлил ночные лица,

Отраженные в страницах

Обнаженными словами.

Это было в жизни прежней,

Это снится в жизни новой,

Сумеречной и суровой,

И безлюдной, и безнежной.

И сильнее нет на свете

Жажды верить в этот холод

В то, что мир еще так молод,

В то, что мы – всего лишь дети…

В темноте трубадурка наткнулась на своего траблмейкера.

– Мышкин, ты тоже считаешь, что я написала стихи про подушку?

– Я так не считаю. Но лучше выкинь вообще эту подушку на фиг и читай: «На двоих – одна планета». Красиво, правда?

– В том-то и дело, что красиво. А мне нужно не красиво, а точно.

– Точное слово и Сашке приятно?

– Ты у меня дошутишься! Где мой трейлер с номером «люкс»?

– Пока не прибыл. Но из Канзас-сити выехал еще вчера.

– Опять ты, кот Базилио, чует мое сердце, обманул меня. Еще скажи, что в этом мифическом трейлере лежит красная подушка на красной кровати, стоящей на красном паркете.

В общем, ночевать Саше пришлось не в люксе, а в тойоте ее траблмейкера. Сам хозяин машины удалился на ночевку на безопасное расстояние. Рано утром Мышкин постучал в ветровое стекло.

– Сашка, просыпайся! Нам пора ехать в Голливуд.

– Куда?! Мы что, опаздываем на встречу со Спилбергом?

– Ты все не так поняла. У меня друзья в Западном Голливуде. Я договорился, что мы приедем к ним принимать душ.

– Что, прямо на съемочной площадке?

– Да нет. Западный Голливуд – это жилой район Лос-Анджелеса.

Саша окончательно проснулась. Мышкин, выгрузив ее из машины вместе с чемоданом, отправился отдавать последние распоряжения по всему «Бандито». Он ездил по кругу на тойоте и начальственным голосом выкрикивал команды. Продолжался этот аттракцион часа два. Трубадурка успела позавтракать и несколько раз выпить кофе с невозмутимыми друзьями ее траблмейкера. Наконец, тойота была подана и Саша на прощанье, давясь смехом, сказала остающимся:

– Вот вам и Голливуд в чистом виде. Мышкин, из окна машины отдающий распоряжения, – это незабываемое зрелище! Чарли Чаплин просто отдыхает.

И они, наконец, уехали. Звонок из далекого дома застал Сашу у Левиных друзей.

– Мазер, ты где? У тебя телефон со вчерашнего дня не отвечает. Мы с фазером волнуемся.

– Кара фиглия, то бишь дорогая дочь, это трудно себе представить, но в американских горах нет мобильной связи. А сейчас я спустилась с гор и принимаю душ в Голливуде.

– Чего?! – Стася залилась смехом. – Мало того, что с меня спадают твои часовые пояса, так ты еще и душ нигде не можешь принять, кроме Голливуда?

– А у меня тут в распоряжении личный траблмейкер. Он все и устроил. Говорит, что нам пора ехать дальше. Так что до следующей связи в Санта-Барбаре!

И тойота, пляшущая канкан под управлением Мышкина, покинула Голливуд и отправилась по самой кромке Тихого океана через Малибу в Санта-Барбару. Виллы миллионеров и миллионерш заслоняли океанские дали и раздражали пассажирку. Чтобы разрядить чересчур голливудистую атмосферу, Мышкин многозначительно заметил: