Даниэла Стил - Путешествие

На следующее утро она не поехала на работу вместе с Джеком. Он ушел очень рано. Мэдди сказала, что ей до ухода надо кое-кому позвонить. Он не задавал никаких вопросов. О вчерашней сцене он даже не упомянул и не извинился. Она тоже ничего ему об этом не сказала. Однако как только он ушел, она набрала номер телефона Эугении Флауэрс. Они договорились, что доктор примет ее завтра. Как же ей пережить еще один вечер в обществе Джека. Теперь ей стало ясно, что, если ничего не предпринять, дело может принять серьезный оборот. Джеку уже недостаточно унижать ее словами, называть голодранкой. Кажется, он отбросил все ухищрения и начал действовать в открытую. Теперь она уже почти не сомневалась в том, что он испытывает к ней лишь ненависть и презрение.

Как только она пришла на студию, позвонил Билл:

– Как дела?

– Не очень, – честно призналась она. – Кажется, становится хуже.

– И будет еще хуже, если вы от него не уйдете. Мэдди. Вы слышали, что говорила доктор Флауэрс.

– Я встречаюсь с ней завтра.

Потом она рассказала Биллу о том, как на нее напали накануне вечером. Она знала, что эта история все равно появится сегодня в газетах. Ей еще придется опознавать подозреваемого.

– О Господи, Мэдди, он же мог вас убить!

– Он пытался меня изнасиловать. Джек, оказывается, обо всем знал, но не предупредил меня. Он считает, что я недостаточно умна для того, чтобы самостоятельно принимать решения. Я, видите ли, не училась в колледже.

– Мэдди, вы одна из самых умных и ярких женщин, каких я знаю. Что вы собираетесь делать?

– Не знаю. Мне страшно. Я боюсь того, что может произойти, если я от него уйду.

– А я боюсь того, что может произойти, если вы не уйдете от него. Он может вас убить.

– Да нет, он на это не пойдет. А если я не найду другую работу? И снова окажусь в Ноксвилле?

– Да никогда этого не случится! Вы найдете лучшую работу. Ноксвилл для вас остался позади. Неужели вы сами этого не видите?

– А вдруг Джек прав? Что, если я и в самом деле слишком глупа и нигде не смогу устроиться? Я ведь и правда не училась в колледже.

Сейчас она чувствовала себя чуть ли не обманщицей.

– Ну и что из этого? Вы прекрасны и талантливы. У вас самые высокие рейтинги на телевидении. Мэдди, даже окажись Джек прав и вам действительно пришлось бы скрести где-нибудь полы – чего, конечно же, никогда не случится, – все равно это лучше, чем оставаться с ним. Он втаптывает вас в грязь. Он может прибегнуть к физическому насилию.

– Он никогда этого не делал.

Однако она вспомнила о шраме на груди у соска. Да, он не избивает ее, как Бобби Джо, его методы насилия более изощренные, более извращенные, чем у ее первого мужа, но они не менее опасны, не менее разрушительны для психики.

Они поговорили еще немного, потом Билл предложил вместе пообедать. Но как раз на время ленча ее пригласили на опознание преступника.

Во второй половине дня позвонил Грег. И говорил то же самое, что и Билл.

– Ты играешь с огнем, Мэдди. Этот сукин сын ненормальный. Однажды он тебя прикончит. Не жди этого, Мэд. Поскорее сматывайся от него.

Но непонятно почему, она чувствовала, что не в состоянии уйти от мужа. Ее мучили сомнения. Что, если Джек придет в настоящую ярость? А вдруг он ее все-таки любит? И потом, после всего, что он для нее сделал, как можно вот так просто взять и уйти...

Это классические отношения мучителя и жертвы, сказала ей доктор Флауэрс по телефону. Однако она понимала, что Мэдди парализована страхом, и в отличие от Билла и Грега не слишком на нее давила. Она знала, что требуется время, чтобы Мэдди окончательно созрела. После разговора с ней та почувствовала большое облегчение. Все время перерыва на ленч она размышляла о словах доктора. Поэтому, входя в студию, даже не обратила внимания на молодую женщину, внимательно наблюдавшую за ней с противоположной стороны улицы. Молодая, хорошенькая, в черной мини-юбке и в туфлях на высоких каблуках, она не сводила глаз с Мэдди, пока та не скрылась за дверью студии.

На следующий день девушка снова появилась на улице у студии в тот момент, когда Мэдди выходила, чтобы отправиться на ленч с Биллом. Они пошли на Пенсильвания-авеню, ни от кого не скрываясь и не таясь. Оба считали, что им нечего скрывать. Они ведь вместе работают в комитете у первой леди. Тут даже Джеку нечего будет возразить.

За ленчем, который прошел очень приятно, они беседовали на разные темы. Мэдди рассказала о разговоре с доктором Флауэрс, о том, что та все понимает.

– Надеюсь, что она сумеет вам помочь.

Биллу стало по-настоящему страшно за Мэдди. Он видел, что она в крайне опасной ситуации.

– Я тоже на это надеюсь.

Она стала объяснять Биллу, одновременно пытаясь объяснить и самой себе, что происходит, и не могла. В их отношениях с Джеком появилась жестокость, которой она раньше никогда не ощущала. Доктор Флауэрс объяснила, что Джек почувствовал, как она от него отдаляется, и сказала, что он не остановится ни перед чем, чтобы ее запугать и снова вернуть под свою полную власть. Чем независимее и здоровее психически она становится, тем больше он злится. Доктор Флауэрс предупредила, что Мэдди должна быть очень осторожна. Даже те насильники, которые, казалось, не склонны к побоям, могут в любое время изменить свою тактику. Мэдди уже и сама ощущала, что дело может дойти до рукоприкладства.

Они долго разговаривали с Биллом. Он сказал, что на следующей неделе собирается поехать в имение к дочери, но не хотел бы оставлять Мэдди одну.

– Прежде чем уехать, я вам дам свой номер телефона. Если понадобится, я приеду по первому вашему звонку.

Он, казалось, чувствовал себя за нее ответственным. Наверное, оттого, что у нее совсем нет друзей. Кроме Грега, который уже уехал в Нью-Йорк.

– Все будет в порядке, – неуверенно произнесла Мэдди, не желая слишком обременять Билла своими проблемами.

– Хотелось бы в это верить.

Он собирался пожить у дочери недели две и за это время закончить книгу. Кроме того, он мечтал походить на лодке с внуками. Билл оказался страстным мореходом.

– Может быть, вы все-таки туда приедете? Я уверен, вам там понравится. Место очень красивое.

– Да, мне бы очень хотелось. Мы намечали поехать на некоторое время к себе на ферму в Виргинию, но в последнее время Джек так занят своими делами с президентом, что мы почти никуда не выезжаем. Вот только съездили в Европу.

Билл ее слушал и поражался тому, как может человек, близко знакомый с президентом и работающий с ним, быть насильником. И как может такая женщина, настоящая звезда в своей области, красивая, умная, талантливая, обеспеченная, ему это позволять. Доктор Флауэрс права: насилие – настоящий бич, который настигает любого, независимо от классовой принадлежности, образования, обеспеченности и положения в обществе.

– Надеюсь, ко времени моего возвращения вы уже уйдете от мужа. Я не успокоюсь, пока вы этого не сделаете.

Он смотрел на нее не отрываясь. Сколько в ней очарования, сколько теплоты... и какая она цельная натура. Он наслаждался ее обществом. Между ними сама собой возникла тесная дружеская связь. Невозможно себе представить, чтобы кто-то мог обращаться с ней так, как она рассказывает.

– Если ваша дочь когда-нибудь приедет навестить вас в Вашингтон, я бы хотела с ней познакомиться.

– Думаю, она вам понравится.

Они ведь примерно одного возраста! Эта мысль пронзила его. Внезапно он осознал, что относится к Мэдди совсем не по-отцовски. Он видит в ней не ребенка, а женщину. Во многом она взрослее его дочери. Более утонченная, более... светская. Она гораздо больше повидала в жизни, и отнюдь не самого приятного. В общем, ему она казалась скорее другом и приятной собеседницей, чем ровесницей дочери.

Они вышли из ресторана в три часа. Вернувшись на студию, Мэдди заметила в вестибюле хорошенькую девушку с длинными черными волосами, в черной мини-юбке. Та смотрела прямо на нее. У Мэдди возникло странное чувство, будто она ее где-то раньше видела. Но она не могла вспомнить где. Девушка резко отвернулась, словно боясь, что ее узнают. После того как Мэдди поднялась наверх, она спросила охранника, на каком этаже находится офис миссис Хантер. Но вместо ответа охранник направил ее к Джеку. Таковы были правила. Если кто-то спрашивал миссис Хантер, его направляли к Джеку, который «сортировал» всех посетителей жены, хотя она этого не знала. Никто ей об этом не говорил. И посетителей это не удивляло – обычное дело, в конце концов.

Девушка в мини-юбке поднялась на лифте.

– Я бы хотела видеть миссис Хантер, – отчетливо произнесла она на вопрос секретарши.

Та записала ее имя – Элизабет Тернер. На вид ей было лет двадцать с небольшим.

– Вы по делу или по личному вопросу?

Девушка колебалась несколько секунд, прежде чем ответить:

– По личному.

– Миссис Хантер сегодня никого не может видеть, она очень занята. Можете изложить мне ваше дело, или оставьте записку, я прослежу, чтобы ей передали.

Девушка с разочарованным видом кивнула. Взяла у секретарши листок бумаги, быстро написала несколько слов. Секретарша развернула листок, взглянула на записку, потом на девушку. Занервничала и поднялась:

– Подождите, пожалуйста, минутку, мисс... э-э-э... Тернер. Меньше чем через минуту записка оказалась в руках у Джека. Он прочитал ее. В ярости перевел взгляд на секретаршу:

– Где она? Какого черта ей здесь нужно?

– Она в приемной, мистер Хантер.

– Пришлите ее сюда.

Он лихорадочно пытался сообразить, что ему делать. Остается только надеяться, что Мэдди не успела ее увидеть. Впрочем, не имеет значения. Все равно она не могла бы ее узнать.

Девушка вошла и остановилась у дверей. Джек внимательно смотрел на нее холодным взглядом. Его губы раздвинулись в улыбке, которая о многом говорила. Можно не беспокоиться. Эту девушку Мэдди не знает.

Мэдди выскользнула из студии и отправилась к доктору Флауэрс. Никто не знал, куда она пошла, кроме Билла Александра.

Эугения Флауэрс встретила ее спокойно и по-матерински приветливо:

– Ну, как вы, дорогая?

Накануне в телефонном разговоре Мэдди вкратце изложила ей суть дела.

Они сели в удобные кожаные кресла. Кабинет выглядел очень уютным, хотя всю обстановку, казалось, купили на дешевой распродаже. Отдельные предметы мебели не сочетались по цвету, кресла были потерты, а картины на стенах... казалось, будто их рисовали дети. Однако здесь было чисто и тепло. Мэдди сразу почувствовала себя как дома.

– Тогда, на нашей встрече в Белом доме, я многое от вас узнала, – начала она. – Я из семьи, где отец бил мать всякий раз после получки, напившись допьяна. В семнадцать лет я вышла замуж за человека, который так же вел себя со мной.

Глаза доктора Флауэрс, строгие и внимательные, представляли резкий контраст с ее материнским тоном. Казалось, они видят и понимают абсолютно все.

– Мне очень печально это слышать, моя дорогая. Я знаю, как это больно, и не только физически. Насилие оставляет страшные шрамы в душе. Сколько лет вы прожили с ним?

– Девять лет. За это время он сломал мне ногу и обе руки, я сделала шесть абортов.

– Как я понимаю, вы с ним развелись? Всезнающие глаза напряженно в нее всматривались. Мэдди кивнула.

Стоило ей только заговорить о прошлом, как снова нахлынули мучительные воспоминания. Перед ее мысленным взором предстал Бобби Джо, такой, каким она видела его в день отъезда.

– Я сбежала от него. Мы жили в Ноксвилле. Джек Хантер меня спас. Он купил телестудию, где я работала, и предложил мне работу здесь. Он приехал за мной в Ноксвилл на лимузине. Я сразу же подала на развод. Два года спустя, через год после того как я получила официальный развод, мы с Джеком поженились.

Доктора Флауэрс интересовали не только слова, и слышала она гораздо больше, чем ей рассказывали. Сорок лет она лечила женщин, над которыми издевались мужья и любовники. Она моментально распознавала все признаки насилия еще до того, как ее пациентки их осознавали.

Она долго молча смотрела Мэдди в глаза.

– Расскажите мне о своем нынешнем муже.

– Мы с Джеком женаты уже семь лет. Он всегда прекрасно ко мне относился. Помог сделать карьеру. Мы живем роскошно. У нас есть дом, ферма в Виргинии... правда, она принадлежит ему... есть собственный самолет... У меня прекрасная работа благодаря мужу...

Ее голос замер. Доктор Флауэрс внимательно наблюдала за ней. Она уже знала ответы на все свои невысказанные вопросы.

– У вас есть дети?

– У него два сына от первого брака. Когда мы поженились, он сказал, что не хочет больше иметь детей. Мы очень серьезно об этом поговорили, и он решил... мы решили, что мне следует стерилизоваться.