Мэг Кэбот - Пьянящий аромат

— Так и есть. — Эдварду вдруг представилось, что он подобен коршуну, а девушка — добыча, которую он схватил когтями. Роулингз откинулся на спинку сиденья, но его хищный взгляд не отрывался от ее лица. — Он мой лучший друг. Я знаю его лучше, чем кто-либо другой. Именно поэтому запрещаю всякие ухаживания. А вы! Забудьте, что я вообще упоминал об этом.

Пегги очень хотелось указать Эдварду на то, что если уж у него такие сильные возражения против ее возможных отношений с его другом, то ему не следовало затевать весь этот разговор. Почему он все же сделал это?

Пегги размышляла над этой проблемой весь остаток дня. Поездка к фермеру-арендатору прошла спокойно, если не считать, что здоровенный двенадцатилетний парень — сын фермера — чуть не сломал Джереми нос. Этим были сцементированы узы дружбы между мальчишками, потому что Джереми заводил приятельские отношения только с теми, кто был сильнее его. Дальнейший спор об Алистере Картрайте стал невозможным — обратно Джереми ехал внутри экипажа с носовым платком, который Пегги прижимала к распухшему носу племянника.

Очевидно, поэтому новость, которую сообщил Эверс, вводя их в Большой зал и принимая накидку и шляпу хозяина, не вызвала у лорда Эдварда большого энтузиазма.

— Мистер Картрайт прибыл совсем недавно, сэр, — сказал дворецкий. — Миссис Прейхерст устроила его в Голубой комнате. Сейчас, я полагаю, он играет на бильярде.

Роулингз выругался. Пегги взглянула на него, вскинув брови, но Эдвард, казалось, просто позабыл о ее присутствии. Он бросился к себе, гремя сапогами по каменным плитам пола. Даже Джереми обратил внимание на то, что Эдвард сильно раздражен, он пробубнил из-под платка Пегги.

— Что это случилось с дядей?

— Не знаю, — вздохнула девушка. — Если узнаешь, не забудь рассказать.

Арабелла Эшбери никогда не позволила бы себе глупость вслух заявить, что ей в Лондоне скучно без Эдварда Роулингза. Однако она остро ощущала его отсутствие; это рождало крепнущее раздражение, которого было достаточно, чтобы стать темой пересудов ее приятелей. Конечно, ей совсем не нравилось, когда, находясь в городе, Эдвард заявлял, что слишком занят «делами по имущественным вопросам» и не мог их отложить даже ради того, чтобы пообедать с виконтессой. А теперь он вообще скрылся из города, и у нее не осталось даже шанса, чтобы случайно встретиться с ним в театре.

Нельзя, правда, сказать, что в самом начале сезона в театре шло что-то стоящее внимания. А ведь Арабелла и ее друзья по настоянию Эдварда раньше времени приехали в Лондон! «Имущественные дела». Никогда в жизни ею не пренебрегали так явно и публично.

Конечно, теперь, когда Эдвард, судя по всему, возвратился в Роулингз, все начало приобретать смысл. Не было у него никаких «имущественных дел» в Лондоне. Ему просто нужно было отделаться от них — от Арабеллы, от графа Дерби, от Алистера. И еще многих. И все, разумеется, из-за девицы. Арабелла не могла думать о мисс Пегги Макдугал иначе, как о «девице».

Проклятая девица с ее проклятыми зелеными глазами и черными, как сажа, ресницами, с нежной, как персик со сливками, кожей, с блестящими черными волосами и семнадцатидюймовой талией. Какой мужчина откажется от такой? Но раз так, почему Эдвард провел столько времени в Лондоне? Почему он просто не отделался от гостей и тотчас же не вернулся в Роулингз? Арабелла не находила ответов. Что ж, Эдвард Роулингз всегда был непрост. Ей никогда не удавалось с достаточной долей вероятности догадываться, о чем он думает.

Но она знала, что все ближе подходит к разгадке. Теперь, когда Эдвард вернулся в Роулингз, стало ясно, что он считает роман с леди Арабеллой Эшбери законченным. И ничего не прислал в знак прощания! Даже самая ничтожная из женщин — ну, из светских дам — всегда получала некий знак благодарности — по меньшей мере, бриллиантовый браслет, когда ее любовник переключался на кого-нибудь другого. У Эдварда даже не хватило порядочности сказать, что все кончено! Ну ладно, была та сцена в Белой комнате замка Роулингз. Она могла бы послужить знаком, что не все хорошо в их отношениях. Арабелла не смогла уловить этот сигнал. Это совершенно не было похоже на Эдварда, всегда такого высокомерного и легкомысленного.

Попытки разузнать, что происходит, у Алистера тоже не дали результатов. Кстати, Арабелле Алистер Картрайт никогда не нравился. Ей казалось, что он неизменно пренебрегает ею, нет, не в сексуальном плане — это она могла бы понять, — а так, словно считает, что она глупа. Когда она в ту ночь в Сент-Джеймсском дворце спросила его, что в последнее время случилось с Эдвардом, он еще более пренебрежительно, чем обычно, усмехнулся и сказал, что понятия не имеет. Арабелла знала, что он лжет, и, что бывало с ней крайне редко, в порыве эмоций, схватив его за рукав, она спросила:

— Ведь это та девица, да? Он влюбился в ту девицу.

Алистер посмотрел на нее в своей шутовской манере и невинно поинтересовался:

— Что такое, Арабелла, что вы имеете в виду?

— Вы прекрасно знаете что! Но жениться на ней он скорее всего не сможет. Вы ведь знаете, что люди говорят о ее сестре?

Ухмылка Алистера стала шире.

— Нет. Арабелла. Молю, расскажи мне. Что же люди говорят о ее сестре?

Леди Эшбери не понравилось, как он выделил голосом слово «люди», но она продолжала, полагая, что Алистер не в курсе, что почти все слухи родились в ее гостиной.

— Что она убила Джона Роулингза, как если бы сама нажала на курок. Что на той дуэли он дрался, чтобы защитить ее честь, но победил любовник. И что последние десять лет она прожила где-то в Средиземноморье со своим любовником…

— Люди всегда болтают невесть что о вещах, которых точно не знают, правда, Арабелла?

Пренебрежительный тон Алистера был невыносим, и тут-то Арабелла поняла, что Картрайт, этот глупец, тоже находится под воздействием чар девицы. Казалось невероятным, что такая вздорная малышка покорила сердца сразу двух самых завидных женихов Британии, но ведь и ее сестрице удалось нечто похожее, разве нет? Кто же тот любовник Кэтрин Роулингз? Если бы только Арабелла смогла узнать…

Виконтесса была не единственной, кого заинтересовало странное поведение Эдварда Роулингза. Граф Дерби, тяжело переживавший потерю своего партнера по игре, время от времени горько вздыхал в рюмку, чем вызывал негодование своей жены. Он мало помнил из того, что произошло в оранжерее в ночь бала, но то немногое, что удалось вспомнить, его смутно тревожило. Что-то было в этой девушке, дочери священника. Что-то знакомое. Если бы лорду Дерби удалось понять, что именно! Он был совершенно уверен, что информация, какой бы она ни была, взбодрит бедную Арабеллу.

И вот однажды вечером ему удалось разгадать этот ребус.

Несмотря на присущую ему распущенность, граф Дерби не был сознательно жестоким человеком. Ему бы и в голову не пришло делиться своим открытием с кем бы то ни было, если бы в тот вечер он не был пьян и по свойственной ему бесталанности не оказался в руках, гораздо более умных и умелых, чем его.

Арабелла не особенно жаловала графа Дерби и его супругу. И если бы не тот факт, что они владели в городе домом по соседству с ней, а также то, что, пока лорд Дерби в физическом плане не деградировал окончательно, у нее с ним была интрижка, она бы вообще не обращала на них внимания. Правда, они были дворяне, но такие скучные… со всеми своими детьми. Однако, когда лорд Дерби однажды вечером вскоре после Нового года оказался у ее дверей, он был настолько пьян, что вряд ли был в состоянии без приключений добраться до дома. Поэтому виконтесса велела впустить ею к себе и поинтересовалась, где он был.

— У Кэти, — проскрипел лорд Дерби, упершись ногами в мраморную приступку камина.

Арабелла закатила глаза. Кэти Портер содержала один из пользовавшихся дурной славой лондонских борделей. Если Дерби думал, что ее заинтересует, чем он там занимался, то его ждало разочарование.

— Ну? — сухо произнесла виконтесса. Наверху ее ждал господин, которого она наметила на место отбившегося от рук Эдварда Роулингза, и у нее не было времени для всяких пьяных графов. — Можете остаться на ночь, если считаете, что это необходимо. Я прикажу лакею приготовить вам комнату. А Берте скажем, что вы остались ночевать в своем клубе.

— Вы так добры, — проговорил Дерби, и Арабелла с отвращением заметила, что под его воспаленными веками закипают слезы. Дерби в пьяном состоянии всегда рыдал. — Вы так прелестны, Арабелла. Почти как та маленькая дочка священника.

Арабелла слушала его вполуха. Она оглядывала себя в зеркале, поправляя сапфировое ожерелье.

— Какая маленькая дочка священника? — без всякого интереса повторила она.

— Та, что в Роулингзе. Ну, которая так похожа на Кэти.

Арабелла стрельнула в него таким взглядом, что если бы граф был в состоянии era увидеть, то непременно испугался бы. Она быстро прошла к его креслу и склонилась над Дерби, ее лицо было всего в нескольких дюймах от него.

— Девушка, похожая на Кэти? Вы имеете в виду, что Пегги Макдугал похожа на Кэти Портер?

Крупная слеза сползла из глаза лорда Дерби. Он печально кивнул:

— Вылитая, только меньше, как бы уменьшенная копия, понимаете, о чем я говорю? Они могли бы быть сестрами. Кэти будет постарше этак лет на десять и потяжелее на несколько стоунов, а если бы не это, то их можно принять за близнецов. — Лорд Дерби вздохнул. — Я так долго ломал над этим голову. Знал, что девушка напоминает мне кого-то, но никак не мог понять, кого именно. Конечно, до сегодняшнего вечера.

Пальцы Арабеллы впились в парчовые подлокотники. Ее глаза загорелись опасным огнем.

— Кэтрин Роулингз и есть Кэти Портер. Просто прекрасно.

Граф Дерби внезапно протрезвел. С ним временами такое бывало, и Арабеллу всегда удивляло, как быстро он становился вполне рассудительным, когда это действительно необходимо.

— Арабелла, — он протянул руку, которая, несмотря на его габариты, была сильной, как тиски, — вы что подумали? Я сказал, что они выглядят так, будто сестры, я не говорил, что знаю наверняка, что они сестры.

— О, замолчите, Фредди, — бросила Арабелла. Ее голубые глаза затуманились. Хоть лорд Дерби и начал приходить в себя, но был еще слишком пьян, чтобы осознать значение своего открытия. А поскольку Арабелла больше не упоминала имени Кэти Портер, он расслабился, обратив внимание лишь на то, что виконтесса была с ним более любезной, чем обычно.

Эдвард Роулингз был знаком с Алистером Картрайтом большую часть своей жизни, и все это время приятели редко ссорились. Единственный раз, когда они сцепились не на шутку, был из-за одной молодой дамы, у которой хватило смелости уйти в монастырь и связать свою жизнь с Господом, а не с кем-нибудь из них. Таким образом дело решилось само собой.

По мнению Эдварда, одной из главных черт характера Алистера была уступчивость. Его легко можно было убедить в чем угодно, и такая покладистость делала его бесценным компаньоном для человека вроде Эдварда, который хотел верховодить в любой ситуации.

Именно поэтому Эдварда так удивил — и разозлил — отказ Алистера ретироваться в деле об ухаживании за Пегги. Почему из всех мыслимых вопросов Алистер выбрал именно этот, чтобы показать свою непреклонность, Эдвард понять не мог. Он даже предположил, что, может, его беззаботный друг и впрямь влюбился в девушку. А если так, Эдвард опасался, что у него не будет другого выхода, кроме как попросить Алистера навсегда забыть дорогу в Роулингз.

Его угнетало то, что неминуемо пришлось бы предпринять. Эдвард ценил дружбу Алистера. Картрайт был одним из немногих людей, которых он мог выносить больше пяти минут. Но он просто не мог позволить своему лучшему другу ухаживать за Пегги. Сама мысль об этом отзывалась в его душе нестерпимой мукой. Вот и сейчас, когда эти двое спорили из-за какой-то книги, Эдварда так мутило, что он не сомневался, что вот-вот расстанется с обедом. Прямо здесь, в Золотой комнате.

Казалось, что его дни как хозяина поместья сочтены. Пегги вполне любезно указала, что у него нет никаких прав запрещать Алистеру встречаться с ней, а поскольку и она не против этого, пусть он лучше не вмешивается не в свои дела. И Эдвард, в душе соглашаясь с ней, честно пытался этого не делать. Он действительно пытался. Но вид двух голов, одной такой светлой, а другой такой темной, склоненных над какой-нибудь книжкой дурацких стихов, необъяснимым образом приводил его в ярость.

Эдвард подумал, что он уже достаточно долго побыл посмешищем. Они втроем провели почти неделю в относительном согласии: Пегги воздерживалась от колких замечаний, без которых, казалось, не могла обходиться в его присутствии, а Алистер делал вид, что не замечает враждебных взглядов приятеля. Поскольку погода стояла ужасная, вопрос о прогулках даже не стоял, хотя, будь на дворе хоть на пару градусов теплее, Эдвард все-таки вытащил бы Алистера поохотиться или еще для чего-нибудь — только бы убрать его от Пегги.