Ресницы Арабеллы затрепетали, что должно было изобразить испуг. Эдвард закатил глаза.

— Для тебя все, что угодно. А теперь езжай домой, ладно? Я хочу есть.

Арабелла тут же отпустила его рукав.

— Ох, Эдвард, ты всегда был грубияном. Я жду вас всех ровно в восемь. А вы двое постарайтесь приехать трезвыми, договорились? — Она повернулась, чтобы уйти.

— Что? — Грохочущий голос Эдварда заставил ее остановиться на полпути.

Леди Эшбери повернулась у дверей, на ее лице было написано нетерпение.

— Ну, Эдвард, — проговорила она, почти не разжимая губ, — я же просила тебя не говорить «что». Это совершенно…

— Мы сегодня не сможем обедать у тебя, — решительно заявил Эдвард.

— Почему? — спросила Арабелла тусклым голосом. — У вас другие планы?

— Да, — сказал Эдвард. — Разве нет, Картрайт?

Алистер развалился в кресле, обтянутом мягкой кожей, и с отсутствующим видом смотрел на огонь в камине, мечтая, в чем у Эдварда не было никаких сомнений, об упругих белых бедрах Пегги — смешно, конечно, ведь он никогда их не видел. А если бы видел, то у Эдварда не было бы другого выхода, кроме как убить его.

Эдвард быстро пересек комнату и ударил по креслу ногой, пробудив Алистера от любовных грез.

— Разве нет, Картрайт? — угрожающим тоном спросил он.

— Что ты имеешь в виду, старина, — забормотал тот, моргая, будто его только что разбудили. — Планы на вечер? У нас нет никаких планов.

Арабелла радостно хлопнула в ладоши:

— Ну вот и отлично! Тогда я жду всех ровно в восемь. И не забудьте захватить с собой юного герцога. Мне давно хочется поближе познакомиться с этим милым ребенком. До встречи, джентльмены.

Пока Эдвард собирался с духом, чтобы продолжить спор, дама вышла из комнаты. Правда, спорить с Арабеллой всегда было бессмысленно. Если ей было не по душе то, что говорилось, она просто пропускала это мимо ушей.

Черт, что за дурацкая ситуация! Теперь нужно будет сидеть на одном из ее невыносимо скучных обедов. И терпеть, глядя на Картрайта, который весь вечер будет смотреть на Пегги телячьими глазами. Нет уж, он не собирается длить эту пытку. Он объяснится с Картрайтом прямо сейчас, и плевать на обед. Решительно повернувшись, Эдвард начал грубым голосом:

— Послушай, Картрайт…

Дверь в гостиную распахнулась, и на пороге появился Эверс с подносом, уставленным приборами для кофе и тарелками, от которых шел аппетитный пар.

— Ваш завтрак, лорд Эдвард, — объявил он.

— Ладно, ладно. — Эдвард махнул рукой. — Поставь все где-нибудь.

Эверс, не обращая внимания на нетерпеливость хозяина, молча накрыл стол к завтраку. Эдвард с недовольной гримасой наблюдал за ужасно медленными движениями дворецкого.

Алистер, который по-прежнему сутулился в кресле, с отрешенным видом произнес:

— Надеюсь, Арабелла не станет опять подавать эти чертовы заливные перепелиные яйца. Я их терпеть не могу.

Эдвард машинально пожал плечами. До чего некстати появился Эверс! Ничего, он слышал кое-что и похуже…

— Послушай, Алистер. Это по поводу Пегги.

Картрайт прекратил рассматривать собственные ногти.

— Да? Что там по поводу ее? — Впервые обратив внимание на страдальческое выражение лица Эдварда, Алистер поморщился. — О, Роулингз, пожалуйста. Ты же не собираешься по новой заводить речь о том, что я не должен ухаживать за ней? Потому что я больше не вынесу твоего лицемерного хныканья о том, что она еще ребенок, который находится под твоей опекой и…

— Милорд, — Эверс стоял, вытянувшись, будто кол проглотил, — я вам еще нужен?

Эдвард кивком поблагодарил его, и старик вышел, на лице его играла хитрющая усмешка. Так, теперь вся прислуга будет в курсе. Ну и пусть, они и так все узнают. Эдвард решил попробовать еще раз.

— Слушай, старина, — начал он, и тут дверь опять открылась. Теперь в комнате появился сам предмет разговора. Увидев Эдварда, Пегги вздрогнула от неожиданности, лорд смутился не меньше. Румянец моментально залил щеки девушки, Эдвард, в свою очередь, почувствовал, как кровь приливает к голове. Он был не в состоянии взглянуть ей в глаза, поэтому сверлил взглядом зеленое бархатное платье.

— Прошу меня великодушно простить, — сказала она тем хрипловатым голосом, который так не сочетался с ее изящной внешностью. — Я думала… Эверс сказал, что леди Эшбери здесь и хочет меня видеть.

— Она была здесь. — Алистер проворно вскочил с кресла и подбежал к Пегги. — И хотела вас видеть. Но Роулингз выпроводил ее, пообещав отобедать с ней сегодня вечером.

Эдвард поспешно поднял голову, чтобы взглянуть в глаза Пегги, опасаясь, что она все неправильно поймет.

— Она пригласила всех нас, — быстро проговорил он, — в Эшбери-Хаус. Я не мог ничего придумать, чтобы отказаться, а Картрайт…

— Что я-то такого сделал? — обиженно отозвался Алистер. Он взял Пегги за руку и потянул к дивану, явно чтобы усадить ее рядом с собой и нашептывать ей на ухо. Эдвард почувствовал облегчение, когда увидел, что Пегги довольно решительно сопротивляется этой затее.

— Ну, мистер Картрайт, — говорила она, пытаясь вырвать пальцы из цепкого захвата Алистера, — мне нужно вернуться в оранжерею. Меня ждет Энн…

— Пускай надоедливая девчонка подождет. — Алистер решил до конца исполнить партию пастушка, страдающего от неразделенной любви.

Эдвард с угрозой поглядывал на него, и от этого Пегги, которая остро переживала каждый его жест, только сильнее разволновалась.

— Нет, я не могу заставлять ее ждать, — проговорила Пегги. Теперь на ее лице появилось выражение отчаяния, девушка изо всех сил пыталась освободиться. — И в Эшбери-Хаус не смогу поехать, потому что пригласила Энн обедать у нас.

Эдвард больше был не в состоянии выносить это. Одним прыжком он подскочил к Пегги, схватил Алистера за руку и с силой завернул ее за спину другу. Тот скорее от неожиданности, чем от боли, мгновенно отпустил Пегги. Она отдернула пальцы и внимательно посмотрела на них, будто он мог их сломать.

Согнувшись пополам — Эдвард продолжал выворачивать ему руку, — Алистер крикнул:

— Роулингз! Имей милосердие! Ты что, хочешь сломать мне руку?

Держа своего друга в железных тисках, Эдвард рявкнул ему на ухо:

— Неплохая идея. Проучить тебя, чтобы ты не распускал руки, старина.

— О чем это ты говоришь? — Голос Алистера изменился. Ему явно было больно. — Я всего лишь…

— Эдвард! — Пегги перестала баюкать помятые пальцы и подбоченилась. Она уже преодолела смятение, которое охватило ее при виде Эдварда, и теперь голос девушки звучал нетерпеливо: — Не будьте глупцом. Отпустите его.

— Слушай, что она говорит, Эдди, — проныл Алистер.

При слове «Эдди» Эдвард еще сильнее завернул ему руку, и тот вскрикнул от боли.

Пегги бросилась к ним, словно кошка, которая наказывает своих расшалившихся котят.

— Эдвард, — резко бросила она и с удивительной силой влепила лорду подзатыльник, — отойдите от него сейчас же! В самом деле, вы оба…

Эдвард был настолько ошеломлен этим нападением, что выпустил руку Алистера, который поспешил отойти. Что это она? Неблагодарная девчонка! Как будто ему доставляет удовольствие делать больно своему лучшему другу!

Хорошо хоть, что она не бросилась к Алистеру с утешениями. Пегги все еще стояла посреди комнаты, на щеках пылал румянец. Девушка сердито смотрела на них обоих, прекрасные брови сошлись на переносице. Эдварду захотелось поцеловать ее прямо здесь, такой обольстительной выглядела Пегги.

Ее голос, однако, был полон желчи.

— Если джентльмены — я использую этот термин в широком смысле — не возражают, я ухожу в оранжерею к своей подруге. Я не поеду с вами на обед к виконтессе и надеюсь, что вы прекрасно проведете вечер. Всего доброго.

Пегги энергично повернулась, так, что кринолин немного задрался, наградив мужчин видом ее тонких лодыжек, и вышла из комнаты. Эдвард посмотрел на Алистера, который все еще корчился со своей ноющей рукой, и поспешил за девушкой. Он настиг ее в Большом зале, поймал за руку и потянул в тень громадной опорной колонны.

Пегги, зеленые глаза которой стали совсем круглыми, как у загнанного зверя, пятилась, пока не почувствовала спиной гладкую поверхность колонны, но при этом старалась не ударить в грязь лицом: подбородок девушки был высоко поднят, на лице застыло выражение беспечности.

— Что вы хотите? — дерзко спросила она, складывая руки на своей маленькой, но — Эдвард теперь хорошо знал это — совершенной формы груди.

Эдвард уперся своими ладонями в колонну по обе стороны ее узкой талии. Он посмотрел на Пегги сверху вниз, чувствуя, как в груди начинает глухо стучать сердце. Ни одна женщина не действовала на него так, как эта миниатюрная зеленоглазая колдунья. Эдвард не понимал, как такое могло случиться, но она украла у него сердце, и его совершенно не заботило, вернется ли оно опять когда-нибудь к хозяину…

— Послушайте, — сказал он, его голос звучал, как далекие раскаты грома. Эдвард чувствовал запах Пегги: что-то нежное, чистое и свежее, словно аромат полевых цветов. Это сбивало его с мысли. Он заметил, что ее губы соблазнительно сочны, даже когда неодобрительно сжаты.

— Что? — спросила она нетерпеливо — Что вам нужно? Энн Герберт ждет меня в…

— Знаю, знаю, в оранжерее. — Господи, из чего сделана эта девушка, неужели из камня? Как она могла забыть безумную страсть, которую они оба испытали прошлой ночью? — Послушайте, Пегги. Вы кое-что должны сказать Алистеру.

— Я должна что-то сказать Алистеру? — Голос Пегги поднялся на октаву. — Хорошенькое дело!

— Ш-ш! — Эдвард приложил палец к ее скривившимся от негодования губам. — Не так громко, он услышит…

— Он ваш гость. — Палец мешал Пегги говорить. — Почему бы вам самому не сказать ему это кое-что!

— Я уже говорил. — Эдвард убрал руку от лица девушки и быстро положил ее на прежнее место, поскольку Пегги сделала быстрое движение, попытавшись выскочить из ловушки, которую он соорудил. Что с ней? Он думал, после прошедшей ночи в ней не должно остаться ни капли стыдливости. Почему она так холодна? — Алистер не послушает меня, Пегги. Я не хочу делать ему больно…

— Я тоже.

— Придется. Если, конечно, вы не хотите, чтобы я вышиб из него дух.

— Не понимаю, что за ребячество. — Голос Пегги упал до шепота, но продолжал звучать так, будто она отчитывает ребенка. — Вы же понимаете, что случившееся между нами прошлой ночью ничего не меняет.

Эдвард недоверчиво уставился на девушку:

— Ничего не меняет? Это меняет все!

— Нет. — Ее подбородок стал еще упрямее. — Просто мы опять потеряли головы. Лучше все забыть и вернуться к нашим повседневным делам.

— Вернуться к повседневным делам? Пегги, ты в своем уме? Разве ты не видишь? Я люблю…

Эдвард даже не заметил, как все произошло. Как вспышка из тьмы, вдруг возникла ее ладонь, и Пегги ударила его по щеке. Удар был скорее унизительным, чем болезненным. Изумленно глядя на капризную девчонку, Эдвард не проронил ни звука. Он пытался сказать, что любит ее, а она отвесила ему пощечину! Может, девушка и впрямь не в своем уме? Хотя ее глаза полны слез, а не ненависти, к тому же она всхлипнула. Что же с ней?

Пегги так разволновалась, что не могла вымолвить ни слова. Эдвард хотел было поймать ее за плечи, чтобы не дать убежать, но Пегги успела увернуться. Она мелькнула волной бархата и кружев, каблучки застучали где-то в коридоре. Эдвард, совершенно сбитый с толку, смотрел ей вслед, держась рукой за горящую щеку.

Девушка явно не в себе. Он даст ей какое-то время, чтобы успокоиться, а потом попытается еще раз. Что он еще мог сделать?

Глава 27

Убедившись, что дверь в спальню заперта и Люси в комнате нет, Пегги бросилась на кровать. О Господи! Что делать? Слезы душили ее. Почему она вела себя так нелепо?

Разве не об этом она мечтала долгими неделями? Эдвард Роулингз влюблен в нее, а она, что сделала она?

Ударила его!

Рыдая в подушку, Пегги пыталась собраться с мыслями. Ее поведение можно было объяснить только испугом. Она боялась. Но чего? Явно не Эдварда. В конце концов, она всю жизнь мечтала об этом моменте, во всяком случае, ей так казалось. Точнее, с той секунды, как увидела его тогда, очень давно, в Эпплсби. И вот он наконец сказал то, что она так давно хотела от него услышать, а она убежала как дура. О Господи!

Проплакав несколько минут, Пегги села и вытерла глаза бархатным рукавом платья. Теперь она знала, чего испугалась, и внутри все похолодело, словно сердце сжали ледяные щупальца.

Ей придется поведать ему ужасную тайну, которую не знал никто, даже Джереми. Тайну, которая, когда он все узнает, заставит Эдварда ненавидеть, а не любить ее.

Лучше бы ей никогда не приезжать в Роулингз. Еще лучше было бы никогда даже не слышать о Роулингзе! Если бы они с Джереми жили себе в Эпплсби, ничего подобного не случилось бы. Она сожалела о том дне, когда в ее доме появился сэр Артур Герберт. Что же теперь делать?