Даниэла Стил - Пять дней в Париже

Оливии все это казалось похожим на линчевание.

– Да, – тихо ответила она, не отводя глаз, – я отказываюсь от лжи и разочарования. Я уже испытала достаточно и того и другого, и я думаю, что прекрасно без них обойдусь. Да, и еще я отказываюсь от того, чтобы меня использовали.

– Нечего строить из себя Бог знает что! – с отвращением сказал отец. Он был политиком старой школы, не таким высокомерным, как Энди. – Это великая жизнь и великие возможности, и ты это прекрасно знаешь.

– Для тебя, может быть, и да, – возразила Оливия, глядя на отца с нескрываемой печалью. – Для большинства же это жизнь, полная одиночества и разочарования или нарушенных обещаний. Я хочу, чтобы у меня была настоящая жизнь с настоящим мужчиной или в одиночестве – как сложится. На остальное мне наплевать. Я просто хочу как можно дальше отбросить от себя политику и никогда больше не слышать этого слова.

Оливия украдкой взглянула на мать и увидела, что та улыбается.

– Дура ты! – взъярился отец.

Энди, покидая их дом, был полон яда и пообещал ей, что она еще поплатится за то, что она с ним сделала. И он не солгал. Через три дня, когда она улетала во Францию, в бостонских газетах появилась статья, которую мог оплатить только он. В ней говорилось, что после трагического и неожиданного несчастного случая, в котором погибли трое членов ее семьи, Оливия пережила несколько тяжелых стрессов и была снова помещена в больницу с нервным расстройством. В статье также говорилось, что ее муж беспокоится о ней, и звучал осторожный намек на то, что их отношения стали иными из-за ее психического состояния.

Целью материала было вызвать сочувствие к Энди из-за того, что на его плечи легла такая обуза. Он виртуозно заметал следы. Если пустить слух, что она сошла с ума, то тогда ему не составит труда избавиться от нее. Раунд первый – Энди… или второй? Или десятый? Прогнал ли он ее, или она просто сбежала, чтобы спасти свою жизнь, пока ее муж на минуту отвернулся? Теперь она уже ни в чем не была уверена.

Питер тоже читал эту статью и заподозрил, что ее вдохновителем является Энди. Это было слишком уж непохоже на Оливию, хотя он знал ее так недолго. На этот раз проверить ничего было нельзя, поскольку не сообщалось, в какой больнице она была. От невозможности выяснить правду он лишился сна.

Днем в четверг, через несколько дней после того, как Оливия сообщила Энди о своем уходе, мать отвезла ее в аэропорт. Был уже конец августа, Питер с семьей все еще были в загородном доме. Дженет Дуглас посадила свою дочь в самолет и не уходила из аэропорта, пока тот не взлетел. Ей хотелось убедиться в том, что Оливия в безопасности и действительно улетела. Она знала, что ее дочь избежала участи, худшей, чем смерть, и с облегчением смотрела, как лайнер мягко разворачивается в воздухе, беря курс на Париж.

– Храни тебя Бог, Оливия, – прошептала она, надеясь, что дочь вернется в Штаты очень не скоро. Здесь ее ждали только боль, ужасные воспоминания и испорченные, эгоистичные мужчины. Дженет была счастлива, что Оливия вернулась во Францию. Когда самолет пропал из виду, Дженет сделала знак своим телохранителям и со вздохом покинула аэропорт. Ее дочь была в безопасности.

Август кончался, и сведения о состоянии исследований по «Викотеку» продолжали поступать каждый день. Отношения Питера с тестем все сильнее портились. К Дню труда напряжение между ними стало таким заметным, что даже мальчики почувствовали его.

– Что происходит между папой и дедушкой? – спросил Пол в субботу утром, заставив Кейт нахмуриться.

– Твой отец проявляет характер, – сдержанно ответила она, но ее сын мог заметить, что она считала Питера виноватым в этом противостоянии.

– Они что, поссорились? – Он уже был достаточно взрослым, чтобы разбираться в таких вещах, а его мать всегда была с ним достаточно искренней, хотя к ссорам их семейство привычно не было. Все равно Пол уже успел понять, что его отец и дед не могут о чем-то договориться.

– Они разрабатывают новый препарат, – объяснила Кейт, хотя на самом деле все было гораздо сложнее, и она это понимала. Она постоянно просила Питера бережнее обращаться с ее отцом, который все лето был занят этой проблемой, что было не слишком-то полезно в его возрасте. Правда, Кейт не могла не признать, что Фрэнк выглядел лучше, чем когда-либо. В свои семьдесят он все еще каждый день по часу играл в теннис и каждое утро проплывал целую милю.

– А-а… – промычал Пол, вполне удовлетворенный объяснением. – Тогда это не слишком серьезно.

Так проблема «Викотека», стоившая много миллионов долларов, была отметена с шестнадцатилетней беспечностью.

Вечером этого дня должна была состояться большая вечеринка в честь конца лета. На ней соберутся их друзья, а через два дня все уже начнут разъезжаться. Патрик и Пол возвращались в свои школы, Майк отправлялся в Принстон. Старшие переезжали в Гринвич в понедельник.

У Кейт была масса дел, потому что оба дома – их и ее отца – нужно было прибрать перед тем, как закрывать. Она как раз убирала вещи, когда Питер забрел в комнату и уставился на нее.

Это лето выбило почву у него из-под ног. Двойной удар от неудачи с «Викотеком» и необходимости отказаться от Оливии почти в тот самый момент, когда он понял, как она ему нужна, оказался ему не по силам, и отдых в августе ничего не изменил. А если добавить к этому постоянное давление со стороны Фрэнка и не менее постоянное участие Кейт в том, что ее совершенно не касалось… Она слишком настойчиво следила за тем, что происходило между Питером и ее отцом, слишком озабочена была тем, чтобы защитить Фрэнка. Кроме того, то, что произошло во Франции, в корне изменило мир Питера, хотя он этого и не хотел. После Парижа у него было твердое намерение вернуться в свою жизнь и продолжать ее в том же духе, но этого просто не могло случиться. Это было все равно что открыть окно, увидеть прекрасный пейзаж, а затем снова захлопнуть его и вернуться в душный, темный дом.

Он продолжал стоять на том же месте, смотреть на закрытые ставни и вспоминать то, что было за ними. То, что он пережил с Оливией, было незабываемо, и вопреки его воле жизнь для него изменилась навсегда. Питер не собирался ничего менять и никуда уходить. Он не пытался связаться с ней, если не считать тех звонков в больницу после катастрофы. Случившееся с ней несчастье привело его в ужас; то, что она чуть было не погибла, казалось ему ужасным возмездием. Но почему она, а не он? За что была наказана Оливия?

– Прости, что лето вышло каким-то дурацким, – грустно сказал Питер, садясь на кровать.

Кейт бросила в коробку стопку свитеров вместе с шариками от моли.

– Никакое оно не дурацкое, – добродушно отозвалась она, глядя на него через плечо со своей стремянки.

– Для меня – дурацкое, – честно сказал он. – Мне слишком о многом приходилось думать, – добавил он, пытаясь худо-бедно объяснить ей происходящее с ним.

Кейт снова улыбнулась ему, но потом ее взгляд стал серьезным – она думала о своем отце.

– И для папы. Ему тоже было трудно.

Кейт думала о «Викотеке», а Питер – о потрясающей женщине, которую он встретил в Париже. Оливия сделала возвращение домой к Кэти невыносимым. Его жена была такой независимой и невозмутимой, ей так хотелось самостоятельности. Казалось, у них нет больше никаких совместных занятий за исключением встреч с друзьями и игры в теннис с Фрэнком. Но Питер нуждался в чем-то большем. В его сорок четыре года ему вдруг захотелось романтики, близости со своей женой, уюта, дружбы, неожиданности. Вжаться в нее, ощутить прикосновение ее плоти…

Но они были знакомы уже двадцать четыре года, и никакой романтики между ними не осталось. У них были очень уравновешенные отношения, основанные на взаимном уважении, много общих интересов, но у Питера не закипала кровь, когда Кэти ложилась рядом с ним в постель, а когда в нем просыпалось желание, ей всегда нужно было кому-нибудь позвонить, с кем-нибудь встретиться или пообщаться с отцом. Казалось, они упускают все возможности заняться любовью, побыть наедине, даже посмеяться вместе, просто посидеть и поговорить, и Питеру было без этого одиноко.

Оливия дала ему именно то, чего ему не хватало. По правде говоря, его отношения с Оливией ничем не напоминали его семейную жизнь. Когда он был с ней, у него постоянно захватывало дух. Жизнь с Кэти всегда была похожа на выпускной вечер в провинциальной школе. А его роман с Оливией напоминал бал у сказочной принцессы. Это было глупое сравнение, и Питер невольно рассмеялся, заставив Кэти в изумлении воззриться на него.

– Чему ты улыбаешься? Я говорю о том, каким тяжелым это лето оказалось для моего отца.

Погрузившись в сладостные воспоминания, Питер не слышал ее последних слов.

– Плата за такой бизнес, как у нас, неизбежна, – невозмутимо ответил Питер. – Это – тяжелое бремя и огромная ответственность. Кто тебе сказал, что это должно быть легко? – Он уже устал постоянно говорить об ее отце. – Но раньше я никогда об этом не задумывался. Слушай, давай куда-нибудь съездим? Нам нужно отдохнуть. – Мартас-Виньярд в этом году оказался не слишком подходящим местом для отдыха. – Что ты скажешь насчет Италии или другого места? Карибы? Гавайи?

Это позволит несколько изменить обстановку, и – кто знает – может быть, даже вернуть прежнюю романтику, вдохнуть жизнь в их брак.

– Сейчас? Зачем? На дворе сентябрь. У меня тысяча дел, и у тебя тоже. Я должна подготовить мальчиков к школе, а в следующую субботу мы повезем Майка в Принстон.

Кейт смотрела на него так, будто он сошел с ума, но Питер на этот раз решил настоять на своем. После стольких лет совместной жизни он должен был по крайней мере попытаться снова склеить их начавшую разваливаться семью.

– Тогда после того, как дети разъедутся по своим школам. Я не говорю – немедленно, но может быть, в ближайшие недели? Как ты считаешь?

Питер смотрел на жену с надеждой. Она спустилась со стремянки, и Питер поймал себя на мысли, что хочет испытывать к ней нечто большее, чем испытывает сейчас. Но как это ни ужасно, он ничего не чувствовал. Может быть, путешествие на Карибы что-нибудь изменит?..

– В сентябре ты должен ехать на слушания ФДА. Разве тебе не нужно к ним как следует подготовиться?

Питер еще не говорил ей, что независимо от мнения ее отца он не собирался ехать туда сам и позволять это Фрэнку. Нельзя было успокаивать себя тем, что все проблемы будут решены до того, как «Викотек» будет выброшен на рынок.

– Это моя забота, – сдержанно ответил он, – просто скажи мне, когда ты более или менее свободна, и я все организую.

Единственное, что предстояло ему в сентябре, – это слушания в конгрессе по вопросу цен, на которые он в конце концов согласился поехать. Но его появление в Вашингтоне при желании можно было отложить, и Питер это знал. Это был скорее вопрос вежливости и престижа, чем жизни и смерти. Отношения с Кэти были для него куда более важной проблемой.

– У меня масса встреч в этом месяце, – отмахнулась Кейт, открывая еще один ящик с вещами.

Некоторое время Питер тупо наблюдал за тем, как она работает, а потом до него дошло, что она, собственно, говорит.

– То есть ты предпочла бы никуда не уезжать?

Если дело было в этом, то ему хотелось бы об этом знать. Может быть, ее тоже что-нибудь угнетало? Внезапная мысль пронзила его, как молния.

Может быть, она ему изменила? И у нее есть любовник? Она что, избегает его? В конце концов, и с ней это вполне могло произойти, хотя Питеру никогда не приходило в голову ничего подобного. Он почувствовал себя идиотом. Его жена была привлекательной и достаточно молодой женщиной, так что не приходилось сомневаться в том, что она может нравиться. Правда, Питер понятия не имел, как узнать, произошло ли это на самом деле. Она всегда была такой невозмутимой и немного чопорной, что спросить ее в лоб, есть ли у нее любовник, было невозможно. Вместо этого, сузив глаза, Питер задал ей другой вопрос – самым резким голосом, на который был способен:

– Что, существует какая-то причина, по которой ты не хочешь отдыхать со мной вдвоем?

Кейт, рассовывавшая шарики от моли в очередные коробки, наконец оторвалась от своего занятия и ответила так, что Питер немедленно почувствовал раздражение.

– Мне просто кажется, что сейчас это будет несправедливо по отношению к моему отцу. Он так расстроен из-за «Викотека». На нем лежит такая ответственность. Мне кажется, что мы с тобой поведем себя как эгоисты, если будем валяться где-нибудь на пляже, в то время как отец будет сидеть в своем кабинете и волноваться.

Питеру с большим трудом удалось скрыть свою досаду. Его уже тошнило от этого постоянного беспокойства о Фрэнке, продолжавшегося все восемнадцать лет.

– Может быть, нам и стоит сейчас побыть эгоистами, – настаивал Питер. – Неужели тебя не беспокоит то, что мы женаты уже восемнадцать лет и при этом не обращаем на самих себя, на собственные нужды и собственный брак достаточно внимания?