– Добрый день, мистер Хаскелл. Добро пожаловать в Париж! Мы очень рады снова вас видеть!

– И я тоже очень рад, что приехал сюда, – улыбнувшись, сказал Питер молодому портье, которому было поручено обслужить его. Для него приготовили номер на третьем этаже. По мнению Питера, в «Ритце» не могло быть плохих номеров. Куда бы его ни поселили, он будет счастлив.

– У вас все как обычно, – сказал он, имея в виду арабского короля и маленькую армию его телохранителей: Впрочем, эта гостиница всегда была наполнена подобными людьми.

– Comme d'habitude… как всегда… – Портье улыбнулся и протянул Питеру бланк, который он заполнил. – Пойдемте, я покажу вам вашу комнату.

Проверив паспорт вновь прибывшего гостя, портье сообщил номер комнаты одному из носильщиков и дал Питеру знак следовать за ним.

Они прошли через бар и ресторан, полный прекрасно одетых людей, которые приходили сюда, чтобы пообедать, провести деловые встречи или обсудить нечто более интригующее. Теперь-то Питер заметил красавицу Денев, со смехом беседовавшую с каким-то мужчиной за угловым столиком. Это он и любил в «Ритце» – знакомые лица людей, населявших его. Пройдя по длинному коридору вдоль многочисленных витрин бутиков с самыми дорогими товарами от лучших модельеров и ювелиров Парижа, они достигли лифта. Питер мельком заметил золотой браслет, который мог бы понравиться Кэти, и подумал, что вернется сюда и купит его. Он всегда привозил жене всякие мелочи из своих путешествий в качестве утешительного приза за то, что она с ним не поехала. Раньше, когда она была беременна, кормила детей или возилась с ними, Питер тоже заваливал ее подарками. Теперь же она просто не хотела ездить с ним, и Питер это знал. Ей вполне хватало собраний комитетов и встреч с подругами. Старшие дети учились в интернате, дома оставался только младший, так что она не была слишком загружена. Тем не менее Кейт всегда находила какую-нибудь причину, чтобы отказаться от поездки, и Питер решил больше на нее не давить. Но он все равно привозил ей подарки – и мальчикам тоже, если они были дома.

Наконец они сели в лифт. Араба нигде не было видно – видимо, он уже унесся наверх, в свою дюжину комнат. Он часто приезжал сюда – у его жен вошло в привычку проводить май и июнь в Париже, а иногда оставаться до июля. И зимой они тоже обычно приезжали сюда.

– Тепло у вас в этом году, – сказал Питер, чтобы сгладить паузу в ожидании лифта.

Снаружи стояла великолепная погода, жаркая и успокаивающая нервы. В такой день нужно было лежать под деревом где-нибудь на опушке и смотреть в небо на клубящиеся облака. Заниматься делами сегодня было кощунством. Но Питер в любом случае намерен был позвонить Полю-Луи Сушару, чтобы выяснить, может ли он встретиться с ним раньше назначенного времени.

– Всю неделю стоит жара, – охотно откликнулся портье.

Казалось, у всех кругом было отменное настроение из-за наступившего тепла. Поскольку во всех помещениях отеля стояли кондиционеры, от духоты никто не страдал.

Мимо них прошла американка с тремя йоркширскими терьерами, и мужчины улыбнулись. Собаки были разодеты в пух и прах и украшены бантиками, так что Питеру и портье ничего не оставалось, как обменяться насмешливыми взглядами.

И вдруг за его спиной возникло какое-то движение, и Питер ощутил, что сама атмосфера словно наэлектризовалась. Даже женщина с собаками с удивлением подняла глаза. Что это – снова араб со своими телохранителями или какая-нибудь кинозвезда? Оглянувшись, он увидел нескольких мужчин в темных костюмах, которые шли в их сторону. Кого они закрывали собой – а то, что они телохранители, можно было понять по их рациям, – видно не было. Если бы не было так жарко, они, наверное, надели бы плащи.

Почти в ногу они подошли к тому месту, где стояли Питер и портье, и в образовавшемся просвете Питер увидел горстку мужчин в светлых летних костюмах, которых и охраняли вышколенные стражи. У них был вид американцев, один из них был выше остальных. Он действительно был похож на кинозвезду, и его взгляд почему-то притягивал людей. Окружавшая его свита, казалось, ловила каждое его слово и с готовностью смеялась, когда он шутил.

Питер всерьез заинтересовался этим человеком и принялся напряженно его разглядывать, уверенный, что он где-то его видел. Внезапно он вспомнил, что это был сенатор из Виргинии Эндерсен Тэтчер, очень неоднозначный и динамичный политик. Ему было сорок восемь лет, несколько раз его коснулись обычные для таких людей скандалы, но угрожавшая его карьере молва всякий раз быстро рассеивалась. Более того – его имя было связано с серьезными трагедиями. Его брат Том шесть лет назад баллотировался в президенты и был убит перед самыми выборами. Он был самым перспективным кандидатом, и у следствия возникло множество версий по поводу того, кто мог это сделать; про его гибель даже было снято два очень плохих фильма. Но в конце концов оказалось, что его застрелил одинокий сумасшедший. В течение последующих лет Эндерсен Тэтчер, или Энди, как его называли приверженцы, стал видным политиком, поднялся вверх по шаткой лестнице рейтинга, приобретая как друзей, так и врагов, и теперь был серьезным претендентом на пост президента страны. Он еще не объявил о своем желании баллотироваться, но знающие люди говорили, что он сделает это с недели на неделю. В последнее время Питер внимательно следил за ним. Несмотря на некоторые малоприятные подробности его личной жизни, о которых ему приходилось слышать, он был достаточно интересным кандидатом на следующий срок. И, с некоторой долей восхищения глядя на этого окруженного советниками и телохранителями человека, Питер подумал, что в нем определенно есть какая-то харизма.

Во второй раз сенатора постигла трагедия, когда его двухлетний сын умер от рака. Об этом Питер знал меньше, но хорошо запомнил душераздирающие фоторепортажи с похорон в «Тайм». На одной из фотографий была запечатлена его жена, которая шла с кладбища в одиночестве, – ее муж поддерживал под руку собственную мать. Боль, застывшая на лице молодой женщины, навсегда отпечаталась в памяти Питера. Пережитое ими горе окончательно расположило сердца людей к Тэтчеру.

Лифт так и не пришел; группа телохранителей подалась немного в сторону, и только в этот момент Питер заметил еще одного человека – ту женщину с фотографии, чье лицо ему так запомнилось. Ее глаза были опущены, она производила впечатление невероятной утонченности. Маленькая, хрупкая, словно готовая вот-вот улететь, очень худая, с огромными глазами… В ней было что-то, что заставляло разглядывать ее с восхищением. В небесно-голубом костюме от Шанель, она казалась чрезвычайно мягкой и самодостаточной. Никто из свиты ее мужа, казалось, не замечал ее, даже телохранители; она тихо стояла за их спинами, ожидая лифта. Женщина подняла глаза на рассматривавшего ее Питера, и их взгляды встретились. Он подумал, что никогда еще не видел таких печальных глаз; тем не менее ничего патетичного в ней не было. Жена сенатора была одета очень просто. Когда она убрала в свою сумочку темные очки, Питер заметил, какие у нее тонкие и изящные руки. Даже когда лифт приехал, никто из окружавших ее мужчин не заговорил с ней и не обратил на нее внимания. Все они рванулись в лифт, и женщине ничего не оставалось, как тихо войти туда вслед за ними. Несмотря на все это, в ней словно сверкало чувство собственного достоинства; она жила в своем мире и была леди до кончиков ногтей.

Питер восторженно разглядывал ее, прекрасно сознавая, кто это. Ему не раз попадались ее фотографии – более счастливых времен, когда она только вышла замуж, и даже раньше, с ее отцом. Это была Оливия Дуглас Тэтчер, жена Энди Тэтчера. Как и ее супруг, она родилась в семье политиков. Ее отец был губернатором Массачусетса, пользовавшимся в своем штате большим уважением, а брат – младшим конгрессменом от Бостона. Кажется, ей было около тридцати четырех лет; она была одной из тех, кого преследует пресса, не оставляя в одиночестве ни на секунду, хотя она никогда и не давала повода интересоваться ею. Разумеется, Питер не раз читал интервью с Энди, но не мог вспомнить ни одной беседы с Оливией Тэтчер. Казалось, она стремится оставаться на заднем плане. Завороженный ее обликом, Питер вошел в лифт вслед за ней. Оливия стояла, повернувшись к нему спиной, но так близко, что он мог бы без труда обнять ее. Одна мысль об этом заставила его вздрогнуть. У Оливии были очень красивые волосы – темно-русые с отливом. Словно почувствовав, что Питер думает о ней, она повернулась и посмотрела на него, и когда их глаза снова встретились – всего лишь на мгновение, – ему показалось, что время остановилось. Печаль в ее взгляде снова поразила его; она словно бы говорила ему о чем-то, не произнося ни слова. Это были самые выразительные глаза, которые он когда-либо видел, а потом Питер внезапно спросил себя, не выдумал ли он все это. Так же неожиданно Оливия отвернулась и больше не смотрела на него, пока он не вышел из лифта, потрясенный и взволнованный.

Портье уже отнес его чемодан в номер, а горничная осмотрела комнату, чтобы проверить, все ли готово. Питер вошел внутрь, чувствуя себя так, как будто он умер и вознесся на небеса. Стены были оклеены тканью цвета персика, мебель – антикварная, камин – из абрикосового мрамора. Окно и кровать были убраны шелком и атласом подходящих оттенков. В номере была мраморная ванна и все необходимое для усталого путника. Это выглядело как ожившая мечта, и Питер, провалившись в удобное кресло, обитое атласом, посмотрел в окно на безупречно ухоженный сад. Да, это было само совершенство.

Дав на чай портье, Питер медленно обошел свой номер и облокотился о подоконник, наслаждаясь видом цветущего сада и думая об Оливии Тэтчер. В ее лице и глазах было что-то пленительное; такое впечатление сложилось у него еще от ее фотографий, но сейчас, после этого обмена взглядами, он понял, что никогда не видел в глазах женщины такой духовной мощи, такой боли – и одновременно силы. Словно она хотела сказать ему – или любому, кто заглядывал ей в глаза, – что-то очень важное. Она была гораздо сильнее и неотразимее своего мужа – в своем роде, разумеется. Питер не мог избавиться от мысли о том, что она не похожа на человека, который будет вести какую-нибудь политическую игру. И действительно, она этого никогда не делала, насколько он знал; даже сейчас, когда ее муж вот-вот должен был стать кандидатом в президенты.

Интересно, какие тайны скрывает она под непроницаемой пеленой своего взгляда? Или он все это придумал? Может быть, никакая она не печальная, а просто очень спокойная? В конце концов, никто с ней не разговаривал. Но почему она на него так посмотрела? О чем она думала?

Все эти мысли преследовали его, когда он умывался и набирал номер Сушара. Ему не терпелось встретиться с ним. Было воскресенье, и Сушар без особого энтузиазма отнесся к этой неожиданной перемене планов. Тем не менее он согласился встретиться с Питером через час. Питер стал нетерпеливо мерить шагами свой номер, позвонил Кейт, но ее, разумеется, дома не оказалось. В Америке было только девять часов утра, и Питер решил, что она гуляет или встречается с друзьями. После девяти и до половины шестого Кейт трудно было застать. Она всегда была занята. Теперь, когда у нее прибавилось еще несколько видов деятельности, когда она была членом совета школы, а дома жил только один из сыновей, она задерживалась все чаще.

Наконец час прошел, и Питер с радостным нетерпением устремился на встречу с Сушаром. Этого момента он ждал много лет. «Зеленая улица», которая позволит ему двинуть «Викотек» вперед. Он знал, что это всего лишь формальность, но формальность важная – более того, необходимая для ускорения процедуры одобрения препарата ФДА. Сушар был наиболее знающим и уважаемым человеком среди глав всех исследовательских команд и отделов фирмы. Его голос в пользу «Викотека» перевесит множество голосов других людей.

На этот раз лифт приехал гораздо быстрее, и Питер скорым шагом вошел в него. На нем был тот же темный костюм, но рубашку он сменил на свежую – голубую, с белыми манжетами и воротничком. Он выглядел безупречно. Спустя мгновение Питер увидел в углу лифта тоненькую фигурку. Это была женщина в черных льняных брюках и черном джемпере. На ней были темные очки. Волосы были зачесаны назад. Когда она повернулась и взглянула на него, Питер понял, что это Оливия Тэтчер.

После того как он в течение нескольких лет периодически читал о ней, он вдруг в течение часа дважды увидел ее. На этот раз она выглядела совсем иначе – еще тоньше и моложе, чем в костюме от Шанель. На мгновение Оливия сняла очки и взглянула на него. Питер был уверен в том, что она тоже его узнала; но никто из них не сказал ни слова, и он даже попытался не смотреть на нее. Однако в этой женщине было что-то такое, что притягивало его. Питер не мог понять, в чем дело. Глаза, конечно же, но не только. В том, как она двигалась и смотрела, были отзвуки всего того, что он о ней слышал. Оливия казалась очень гордой, очень уверенной в себе, спокойной и замкнутой. И Питер вдруг поймал себя на желании подойти к ней и задать ей тысячу глупейших вопросов, таких, какие обычно задают журналисты. «Почему вы выглядите такой уверенной? Такой далекой? Но и такой печальной. Вам грустно, миссис Тэтчер? Что вы чувствовали, когда умер ваш мальчик?» Именно такими вопросами ее всегда мучили, и она никогда не отвечала на них. Глядя на нее, Питер понял, что хочет услышать эти ответы, подойти к ней, дотронуться до нее, узнать, что она чувствует, почему от ее глаз к его глазам протянулись лучики понимания, словно она вложила свои ладони в его. Он хотел знать, какая она, хотя и понимал, что этого никогда не произойдет. Они были обречены на то, чтобы остаться чужими людьми, не сказав друг другу ни единого слова.