В середине дня середины недели, когда, по его прикидкам, большинство населения Америки занималось скучной и неблагодарной работой в офисах, Тайер Кор вышел из метро на Пятьдесят пятой улице и пешком отправился в отель «Времена года», где намеревался поесть икры и выпить шампанского под предлогом подготовки статьи о том, как привилегированные бездельники заполняют свой многочасовой досуг.

Это был его третий визит на официальный ленч, который устраивали раз в неделю для рекламы фильма (независимого, нередко хорошего, но всегда скучного). Гостям полагалось обсуждать премьеру — как участницам книжного клуба, куда ходила мать Тайера, романы, — но вместо этого собравшиеся пели друг другу в уши, как прелестно каждый выглядит, что особенно возмущало Тайера. Он считал их старыми, испуганными и никчемными. Тем не менее Тайер регулярно получал приглашения, поскольку еще не писал об этих ленчах в Snarker. До бесконечности тянуть не получалось, но на данном этапе Тайера больше волновала возможность бесплатно и вкусно поесть.

Он всегда приезжал одним из первых, чтобы пройти незамеченным. Сняв куртку, он уже хотел отдать ее гардеробщику, когда сзади подошел Билли Личфилд. При виде Билли в Тайере вскипела желчь. Личфилд, по мнению Кора, мог служить наглядным примером того, что может произойти с человеком, попавшим в омут Нью-Йорка. Чем он живет? Нигде не работает, но не пропускает ни одной вечеринки. Его устраивает роль дополнения при богатых и привилегированных. Как ему не надоело? Тайер посещал светские тусовки всего два года и уже ощущал смертельную скуку. Если он не остановится, то со временем превратится во второго Билли Личфилда.

А теперь Билли еще и увидел его куртку.

— Здравствуйте, молодой человек, — галантно сказал Личфилд.

— Здрасьте, — пробормотал Тайер, злясь, что этот человек наверняка не помнит его имени. Он агрессивно ткнул Билли руку для приветствия, не оставив выбора. — Меня зовут Тайер Кор, я пишу для Snarker.

— Я отлично знаю, кто вы, — ответил Билли.

— Ну и хорошо, — отмахнулся Тайер. Украдкой осмотревшись, он резво взбежал по лестнице, чтобы Билли позавидовал юной прыти и энергии, и уселся, как обычно, возле бара, откуда мог все видеть и слышать, оставаясь незамеченным до самого начала ленча.

Билли отдал пальто гардеробщику, жалея, что не смог уклониться от обмена рукопожатиями с рыжим юнцом. «Каким ветром его сюда занесло?» — гадал Личфилд. Тайер Кор вел блог на одном из скандальных сайтов, расплодившихся в последние годы и исходящих беспрецедентной для цивилизованного Нью-Йорка ненавистью и язвительностью. То, что писали блоггеры, казалось Билли бессмыслицей, комментарии читателей — тоже. Не верилось, что и то и другое написано людьми. По крайней мере насколько Билли их знал. В этом недостаток Интернета: чем глубже узнаешь мир, тем неприятнее кажутся люди.

Это была одна из причин, по которой Билли начал принимать прозак.

— Это лекарство применяется уже четверть века. Его даже детям прописывают, — сказал психотерапевт. — У вас ангедония — равнодушие к радостям жизни, потеря чувства удовольствия.

— Дело не в равнодушии к удовольствиям, — возразил Билли. — Скорее, это ужас перед жизнью.

Офис психотерапевта находился в трехкомнатной квартире в таунхаусе на Одиннадцатой улице.

— Как же, помню, помню, — сказал доктор, едва Билли вошел.

— Мы знакомы? — Билли приподнял бровь, надеясь, что это недоразумение и у него с врачом нет общих знакомых.

— Вы добрый приятель моей матери.

— Правда? — спросил Личфилд, стараясь держаться официального тона, но против воли польщенный.

— Си-Си Лайтфут, — подсказал доктор.

Билли не удержался от удивленного восклицания. Он хорошо знал Си-Си, музу знаменитого модного дизайнера, скончавшегося от СПИДа, в те дни, когда у кутюрье еще водились музы. «Как я скучаю по тем временам», — подумал Личфилд.

— Как поживает ваша матушка?

— О, ее ничто не берет, — ответил доктор, причем в голосе смешивалось отчаяние и веселое удивление. — Здесь у нее двухкомнатная квартира, в Беркшире дом, там она в основном и живет.

— Чем же занимается миссис Лайтфут?

— Мама ведет удивительно активную жизнь для своего возраста — занимается благотворительностью, спасает лошадей…

— Как благородно, — отметил Билли.

— А вы как себя чувствуете? — спохватился доктор.

— Не очень, — ответил Личфилд.

— Тогда вы пришли по адресу. Мы в два счета приведем в норму ваши чувства.

Таблетки действительно помогли. Конечно, они не решали всех проблем, зато Билли перестал себя изводить — ему все стало безразлично.

Присев у барной стойки, Личфилд заказал стакан воды. Поглядывая на Тайера Кора, он отчасти пожалел юнца: что за ужасный способ зарабатывать себе на жизнь! Молодой человек наверняка полумертв от унижения. Кор сидел совсем рядом, в нескольких футах, но их разделял океан тридцатилетнего опыта. Билли решил не морочить себе голову чужими проблемами и со стаканом воды в руке пошел обрабатывать зал.

Через полчаса ленч был в полном разгаре.

— Я обожаю вашу героиню! — кричала женщина в вышитом костюме, перегнувшись через Билли, желая дотянуться до кумира — Шиффер Даймонд.

Шиффер подмигнула Личфилду.

— Я надеялась, хоть здесь не будут говорить о сериале, — комически пожаловалась она. — Мне обещали.

С начала показа «Госпожи аббатисы» на канале «Шоутайм» на Шиффер со всех сторон сыпались приглашения, и сегодня она решила побаловать себя на маленькой «поляне» нью-йоркского общества. Ее опекали и всячески обхаживали. Пока в активе Шиффер был роман со знаменитым миллиардером, оказавшимся умнее и приятнее, чем можно было ожидать (правда, после трехчасового ужина он заявил, что они не подходят друг другу и вместе им делать нечего), и известным кинорежиссером, который был не прочь жениться в третий раз. Сегодня Шиффер пришла вместе с шестидесятитрехлетним Дереком Браммингером, корявым и морщинистым, как дуб, да еще исклеванным оспинами от старых прыщей. Его два года назад уволили с поста президента крупной медиакорпорации, выплатив восемьдесят миллионов компенсации. Браммингер недавно вернулся из годичного кругосветного круиза, за время которого безуспешно пытался найти себя.

— Я почувствовал, что пока не готов быть пенсионером, — утверждал он. — Мне еще рано уходить со сцены.

— И я пока не собираюсь уходить со сцены, — весело сказала Шиффер.

За соседним столиком рядом с Тайером Кором сидела Аннализа Райс.

— Наверное, вести блог — очень интересное занятие, — сказала она.

— Вы сами пробовали? — спросил Тайер.

— Я рассылала е-мейлы.

— Вести блог любой может. Всего-то и дела, что засирать Интернет, — заметил Тайер с презрительным смешком.

— О, я уверена, это неправда.

— Правда, правда, — устало сказал Тайер. — Это самый дерьмовый способ зарабатывать на жизнь.

— Ну, не хуже, чем у адвокатов, — пошутила Аннализа.

— Разве что, — согласился он. — Я мечтал стать писателем. А вы?

— Я всегда хотела стать юристом. Это ведь не профессия, а диагноз, как говорится. Сегодня я пришла увидеть произведение искусства, о котором говорит весь Нью-Йорк, а это оказалась пара кроссовок и пластмассовый динозавр, приклеенный к детскому одеяльцу. За полмиллиона долларов!

— Вас это не бесит? Меня бесит. Мы живем в мире обманщиков и ничтожеств.

— Ну, может, детское одеяльце одного человека — произведение искусства для другого, — улыбнулась Аннализа.

— Неоригинально, — скривился Тайер, залпом допив третий бокал шампанского.

— О, я не оригинальничаю, — сказала Аннализа без всякой злости. — Здесь и без меня полно оригиналов. Просто все еще пытаюсь понять Нью-Йорк.

Тайер невольно подумал, что эта рыжеволосая женщина — одна из самых приличных людей, которых он встречал на подобных тусовках.

— Если бы вы были символом эмоций, то каким? «Смайликом»? — спросил он.

Аннализа засмеялась:

— Нет, недоумевающей рожицей.

— Ага, в отзывах о детском одеяльце за пол-лимона. Надеюсь, вы его не купили?

— Нет. Мне хватает огромного аквариума, который приобрел муж.

— Аквариума? Где же вы живете? — небрежно поинтересовался Тайер.

— Пятая авеню, дом один.

Тайеру оставалось сложить два и два: перед ним сидела Аннализа Райс, которая поселилась в квартире миссис Хотон. Ее муж — Пол Райс, кровосос из хеджевого фонда, который к тридцати двум годам сколотил многомиллионное состояние. Покупка триплекса удостоилась упоминания в разделе недвижимости The New York Observer.

Вернувшись домой после ленча, Тайер испытал особенно сильный приступ депрессии — контраст жалкой дыры, в которой он жил, с изяществом и чистотой «Времен года» угнетал до невозможности. Окна были закрыты, пар с шипением вырывался из дыры в старой батарее. Джош дрых на куче одежды, которую называл своей постелью, с разинутым ртом, хрипло дыша в предельно сухом воздухе.

Кого он обманывает? Джош — патологический неудачник, он никогда ничего не добьется. Большой куш здесь срывают только гады вроде Пола Райса, сидящего в своей гигантской квартире на Пятой авеню, глядя на редких рыб, пока его красивая и добрая жена, мизинца которой он не стоит, вынуждена ходить по выставкам псевдоискусства с этим мерзким Билли Личфилдом. Накрутив себя до состояния праведного гнева, Тайер прошел в свою комнату и сел за компьютер. Он был готов беспощадно припечатать всех этих райсов, личфилдов, а заодно и ленч во «Временах года». Обычно его возмущения хватало на пять сотен слов оголтелой критики, но вдруг его гнев улегся и на смену ему пришла редкая гостья — сдержанность. Тайер вспомнил лицо Аннализы, улыбавшейся ему с явной симпатией, вызванной, как Кору хотелось думать, его обаянием. Она не подозревала о его истинных намерениях. Да, он старательно ненавидел представителей нью-йоркского света, но разве он приехал сюда не для того, чтобы стать одним из них?

Он новый Ф. Скотт Фицджеральд, напомнил себе Кор. Однажды он напишет своего «Великого Гэтсби», и все почтительно склонятся перед его гением. А пока Аннализа Райс будет его Дейзи Бьюкенен.

«Иногда человеку повезет встретить существо женского пола столь естественное и прелестное, что эта встреча удерживает его от немедленного бегства из адского гадюшника, коим является наш Нью-Йорк», — напечатал он. Через два часа новая запись в блоге Тайлера появилась в Snarker, принеся ему двадцать долларов.

Тем временем Минди Гуч, сидя в своем безликом кабинете в тихом центре Манхэттена, тоже азартно строчила в своем интернет-дневнике. «Когда родился мой сын, — писала она, — я поняла, как далеко мне до суперженщины, особенно в эмоциональной сфере. Я обнаружила, что у меня не хватает эмоциональной энергии на окружающих, включая мужа: все чувства были отданы сыну. Я убедилась, что объем человеческих эмоций не безграничен, а ограничен. Все до капли уходило на ребенка, и мужу ничего не оставалось. Я сознавала, что мне должно быть стыдно, и чувствовала себя виноватой, но не из-за этого. Я стыдилась собственного огромного счастья».

Сбросив файл помощнице, Минди принялась просматривать другие блоги — The Huffington Post, Slate, The Green Thumb (скромный сайт о садоводстве, который оказывал на Минди неожиданно успокаивающее действие) — и наконец, приготовившись к шоку, унижению и остракизму, — Snarker.

Каждую неделю Snarker в пух и прах разносил ее блог в разделе, названном «Кризис мамаши среднего возраста». Читать сочившиеся злобой отзывы посетителей было форменным мазохизмом (некоторые доброхоты откровенно писали: «Я ее ненавижу. Хоть бы она сдохла»), но Минди подсела на это, как на наркотики. Чужая ненависть питала ее демонов самоуничижения и неверия в себя; чтение комментариев стало чем-то вроде виртуального нанесения себе порезов. Чувствовать себя ужасно все-таки лучше, чем вообще ничего не чувствовать.

Однако сегодня в Snarker о ней не оказалось ни строчки. Минди вздохнула с облегчением, хоть и была слегка разочарована: отсутствие комментариев гарантировало на редкость скучный вечер в семейном кругу — не из-за чего будет даже попикироваться с Джеймсом. Она уже хотела закрыть сайт, когда на экране выскочила новая ссылка. Минди открыла статью, прочла первую фразу и нахмурилась: речь шла об Аннализе Райс, ее муже Поле и его аквариуме.

«Вот этого нам совсем не нужно», — озабоченно подумала Минди Гуч. Когда дело касалось дома номера один по Пятой авеню, хорошей рекламой считалось ее отсутствие.

На следующее утро Минди Гуч спозаранку топталась у дверного глазка, поджидая Пола Райса. У ее ног вертелся подросший кокер-спаниель, который из-за нездоровой атмосферы в доме хозяев или вследствие дефектной наследственности взял в привычку бросаться на людей без видимых причин, хотя за минуту до этого дружелюбно вертел хвостом.