Николь Спектор - Пятьдесят оттенков Дориана Грея

– Хочешь, чтобы я еще поимел тебя?

Розмари простонала в ответ, с трудом заставляя себя улавливать смысл его слов.

– Хочешь, чтобы я наказал тебя? – спрашивал он, погружая в нее свой член, увеличивая темп, двигаясь так быстро, что ей казалось, что она в буквальном смысле рассыплется на части. Затем внезапно она почувствовала шлепок. Ее ягодицы напряглись от боли. Второй шлепок, и еще один. Он продолжал наносить удары. Она была слишком потрясена – он бил ее! Поэтому не сразу поняла, что плачет в подушки.

– Перестань! Хватит! – простонала она от боли.

Он перестал, но теперь сжал рукой ее шею, как будто пытаясь задушить. Она пыталась разжать его пальцы своими маленькими ручками и чувствовала, что ей не хватает воздуха.

Дориан издал громкий стон, она почувствовала, что по его члену прошла дрожь, и он резко достал его. Струя теплой жидкости потекла по ее покрасневшим ягодицам, и она наконец смогла вздохнуть.

– Да, да, – повторял Дориан, целуя ее и скользя руками вдоль ее тела. – Розмари, ты так прекрасна! Такая тесная, такая новая. Я бы мог заниматься с тобой любовью вечно.

Розмари молчала, набираясь храбрости, чтобы сказать что-то… Чтобы что-то сделать. Она была потрясена. Ее сны полностью воплотились в жизнь. Дориан хотел причинить ей боль. Дориан сделал это. Тяжело дыша, он упал на кровать рядом с ней, касаясь ее плеча, чтобы она перевернулась на спину, но она не отнимала головы от подушки.

– Розмари? – позвал он.

Она не хотела, чтобы он видел ее слезы. Или, напротив, хотела. Она не понимала, чего сейчас хочет. Наверное, ничего. Единственное желание – убежать отсюда.

Прижимая полотенце к груди, она встала. Ноги дрожали, мышцы слишком долго были напряжены. Внутри ее что-то саднило, как будто ее насадили на усеянный шипами кулак, и каждый шаг давался с трудом. Она посмотрела вниз и увидела следы крови на внутренней стороне бедер. Розмари уронила полотенце. Насыщенный красный цвет ткани скрывал пятна девственной крови, но они все равно бросались в глаза.

– Розмари? – вопросительно произнес Дориан с ноткой беспокойства в голосе.

– Что? – спросила она, немного оправившись от рыданий.

– Куда ты?

Она быстро одевалась, не позаботившись надеть все нижние юбки. Нельзя было показаться на людях в таком виде, ей нужен был экипаж.

– Пожалуйста, попроси Виктора – его ведь так зовут? – взять для меня экипаж. Мне срочно нужно ехать.

– Но, Розмари, – он вскочил с кровати и бросился к ней. Он все еще был раздет, и она не решалась взглянуть на него и на то, что несколько секунд назад находилось внутри ее.

Дориан схватил ее руки и поднес их к губам, покрывая поцелуями и умоляюще глядя на нее. Исчезла мрачная отчужденность, его глаза снова были живыми и яркими. Они напоминали глаза, которые она писала.

– Скажи что-нибудь, – просил он.

– Ты жесток, – пробормотала она.

– Что? – переспросил Дориан удивленно.

– Жестокий! – выкрикнула она. – Ты жестокий! Ты варвар!

– Но, Розмари…

– Нет. Ничего не говори. Ничего. Я не хочу обсуждать это сейчас. Я должна уйти отсюда.

Она пыталась справиться со слезами и даже не взглянула на его красивое лицо, на котором отразилась обида, – лицо ее господина, ее бога. Она слишком много пережила сегодня, и ей казалось, что если она сейчас же не уйдет, то потеряет сознание. Человек, который был источником любви и обожания, оказался безжалостным дикарем.

– Не провожай меня, – сказала она. Дориан был слишком потрясен, чтобы спорить.

По пути в прихожую она в приоткрытую дверь увидела портрет, забытый у камина. «Сжечь его», – подумала она, но прошла мимо. Краем глаза она заметила Виктора, который открыл ей дверь, и с вымученной улыбкой сквозь пелену слез выскользнула на оживленную улицу, где только ее восприимчивый глаз мог заметить, как дождь смазал привычные очертания, на первый взгляд оставшиеся неизменными.

Театр был полон в тот вечер. Директор встретил Дориана и Хелен в дверях робкой, подобострастной улыбкой. Он проводил их в ложу со смешанным выражением торжественности и смирения на лице, указывая дорогу толстой рукой, унизанной крупными перстнями, и не переставая болтать пронзительным голосом.

Они разместились в собственной ложе прямо напротив сцены, и Дориан оглянулся с видимым удовлетворением. Его поражала страсть Хелен к упаднической роскоши. Удивительно, что еще остались женщины, способные его поразить. Все это, конечно, обеспечивал ее муж. За те несколько недель, которые прошли со времени знакомства с Хелен, он не раз размышлял над тем, сколько денег уходило у лорда Уоттона на то, чтобы потворствовать желанием его жены. В чем причина его благосклонности? Дориан хотел спросить об этом Розмари, предвкушая, что здесь кроется какая-то непристойная история.

– Вы говорили, что ваш муж не интересуется театром? – спросил он, нащупывая почву.

– Я говорила, что мой муж не интересуется ничем, достойным внимания, – отрезала она.

– Вот как, – произнес он, отказавшись от всяких попыток заговорить о лорде Генри Уоттоне. Возможно, в его интересах было знать как можно меньше о нем, чтобы не поддаться сочувствию к человеку, с чьей женой он недавно занимался любовью в ее собственном экипаже.

Еще было рано, и зал был ярко освещен. Некоторые зрители сняли пальто, перекинув их через спинки кресел, и переговаривались друг с другом через весь зал. Несколько безвкусно одетых женщин пронзительно хохотали над чем-то в партере. Из буфета доносился звук хлопающих пробок.

– Вам нравится какая-нибудь? – спросила Хелен.

– Прошу прощения? – переспросил он, лениво просматривая афишу.

– Девушки, – пояснила она, указывая жестом на толпу раскрашенных девиц в партере.

Дориан изобразил непонимание. Ему еще было неловко появляться на людях с этой женщиной, которая, как всем было известно, является источником порока. Обычно они встречались наедине или в такой поздний час, когда никто не смог бы увидеть их вместе. Он боролся с собой. Почему он должен стыдиться этого? Почему бы не признать, что он неуклонно падает вниз? И неужели кому-то было еще неизвестно, что Хелен Уоттон – лучший проводник в пучину греха? Он взял бинокль из рук Хелен и начал изучать публику.

Женщины всех возрастов были разодеты в преддверии веселой ночи. Локоны у всех завиты и высоко подобраны на макушке, в волосах были булавки с драгоценными камнями и бархатные ленты. Среди них были действительно красивые девушки, но, как только его взгляд замечал миниатюрную фигуру и темную головку, сердце начинало учащенно биться – ему казалось, что это Розмари. Но каждый раз, когда она оборачивалась, он видел близко посаженные глаза, или мясистый нос, или слишком тонкие губы и понимал, что это не она – не так красива. Обманутая надежда каждый раз болезненно отзывалась в нем, и он спрашивал себя: пройдет ли это когда-нибудь? Ничто не могло принести ему радости с тех пор, как Розмари ушла. Он писал ей письма, в которых пытался оправдать себя. Однажды он даже отправился к ней домой, но его встретил дворецкий и ледяным тоном сообщил, что Розмари нет дома. Дориан в отчаянии ударил головой в дверь, а затем бродил, как безумный, вокруг дома, произнося ее имя. Он чувствовал, что она здесь, но дворецкий не впустил его, пригрозив, что вызовет полицию, если он не уйдет.

Дориан не хотел поддаваться своим сексуальным фантазиям, бросаясь в объятия первой попавшейся женщины, но в то же время был не намерен растрачивать скоротечную юность и мужественность, иссушая душу романтической тоской по Розмари Холл. Нет, он будет регулярно удовлетворять свои потребности!

– Некоторые из них довольно привлекательны, – сказал он Хелен.

– Довольно? – переспросила она, лениво зевая.

– Некоторые даже красивы, – признал он, продолжая рассматривать зрителей через бинокль. Было что-то низкое в том, чтобы рассматривать женщин так, будто он собирался приобрести одну из них в качестве комнатной собачки.

– Как насчет той рыжей в желтом платье? Не стесняйтесь, пропускайте уродливых, – прошептала Хелен на ухо Дориану: – Старые и морщинистые уже насладились жизнью. И эта жизнь хорошенько их пощипала, пусть теперь чахнут. Как цветы или фрукты, люди тоже портятся и гниют.

Дориан нахмурился, пытаясь разглядеть, какая из рыжеволосых девушек была в желтом платье. И внезапно увидел ее на сцене – высокая, стройная, с удивительно гибкой фигурой и волосами цвета пылающего солнца. Он мгновенно ее узнал.

– Мы знакомы! – воскликнул он.

– Неужели? – спросила Хелен с легкой улыбкой. – Она удивительно красива. Где ты мог ее встретить?

– Я расскажу вам, Хелен, но вы должны обещать, что не будете ревновать, – сказал он, зная, что она могла прийти в ярость, если кто-то превосходил ее в распутстве. – В конце концов, ничего бы не произошло без вашего участия. Вы наполнили меня непреодолимым желанием узнать жизнь. С тех пор, как я встретил вас, что-то постоянно пульсирует в моих венах. Я жаждал волнующих событий. Итак, одним прекрасным вечером, около семи часов, я вышел на улицу в поисках новых ощущений. Я чувствовал, что огромный серый спрут густо населенного Лондона – порождение омерзительных грешников и их восхитительных грехов – таит что-то в себе. Я воображал самые разнообразные вещи. Даже опасности были источником удовольствия. Я запомнил одну важную вещь, которую услышал от вас в тот чудесный вечер, когда мы впервые ужинали вместе: секрет существования мира состоит в вечной погоне за красотой. Не знаю, чего я искал, я бесцельно отправился на восток, вскоре заблудившись в лабиринте мрачных улочек и темных площадей. Спустя полтора часа я наткнулся на нелепый фасад маленького театра, ярко освещенный газовыми рожками и сплошь покрытый кричащими афишами. Вы посмеетесь надо мной, но я зашел внутрь и даже заплатил целую гинею за ложу. Но что за вечер я провел там! Такой вечер нельзя забыть. Именно поэтому я поклялся сделать это, чтобы воспоминание о нем не потускнело со временем.

Он говорил, а Хелен смотрела на него с гордостью, как мать, чей сын вернулся домой после долгого отсутствия, чтобы положить к ее ногами заработанные богатства. Ей он был обязан всеми переменами, произошедшими с ним. Он раскрылся, как цветок, как прекрасный алый бутон. Дориан больше не был застенчивым неопытным мальчиком, которого она встретила когда-то в студии Розмари. Его душа показалась на свет божий из мрачного подземелья, и желание встретило ее при входе. Это тешило самолюбие Хелен и удивительным образом нравилось Дориану. Он чувствовал, что должен подчиняться ей, как богине, милость которой нужно заслужить.

Но с тех пор, как Розмари появилась у него дома, его охватывали противоречивые чувства. Была удивительная притягательность в ощущении безнаказанности, как будто черпаешь из источника вечной молодости. Но какой ценой ему это достается? Он поступил жестоко с Розмари, обесчестив ее с жадной алчностью, как будто воспользовался ее уязвимостью и любовью к нему. Но, к своему удивлению, он понял, что тоже любит ее. Когда они начали заниматься любовью, он чувствовал одно желание – возбудить и удовлетворить ее, но под конец в его затуманенном разуме зазвучал мрачный призыв Хелен – наказать без всякой жалости.

– В вас скрываются удивительные вещи, – сказала Хелен и удовлетворенно вздохнула. – Это только начало. Так кто же эта рыжеволосая красавица?

– Ее зовут Сибила Вейн.

– Я никогда о ней не слышала, – ответила она.

– Боюсь, и не услышите. Она посредственная актриса. Слишком посредственная даже для того, чтобы назвать ее игру ужасной. Впрочем, она вполне соответствует отвратительной режиссуре спектаклей, в которых играет.

Хелен засмеялась, услышав в словах Дориана отзвуки собственных рассуждений. Как любая заразная болезнь, ее образ мыслей легко передавался собеседнику.

– Дорогой мой, – начала она. – Только взгляните на нее – такая безвкусица уже свидетельствует о посредственности. Она просто объект вожделения. Таким, как она, абсолютно нечего сказать, но они говорят это с очаровательной улыбкой.

Дориан задумался над словами Хелен. Он представил себе Розмари – ее глаза, голубые, напоминающие цвет неба, застенчивую улыбку и каштановые волосы, обрамляющие округлое лицо с нежной кожей. Безупречной грацией и испуганным взглядом она напоминала молодую лань. Ее шея была изогнута, как стебель лилии, а прохладные, цвета слоновой кости пальцы были такими нежными и так старательно учились доставлять ему наслаждение.

– Есть красивые женщины, наделенные талантом, – произнес он, возвращая Хелен бинокль. – Неужели вы считаете меня таким же поверхностным?

– Нет, я считаю вас умудренным юношей. Дорогой Дориан, я стараюсь для вашего же удовольствия. Но, кажется, вы намерены завести долгую беседу с каждой из этих прекрасных газелей. В Лондоне есть всего несколько женщин, способных поддержать разговор, и вы разговариваете сейчас с одной из них.