Волк недовольно фыркнул, но комментировать слова Льва Львовича не стал.

– Обязательно буду, мне Бабушку завтра встречать, – сориентировалась Красная Шапочка, но потом спохватилась. – И мы вместе с нею приедем к вам на студию!

– Завтра? Ну наконец-то хорошие новости. Удача-то какая!

– Вообще-то это Волк придумал, – заявила Красная Шапочка, но, похоже, к этому моменту она разговаривала уже не с режиссером, а с компанией сотового оператора.

Телефон замолчал, Красная Шапочка рассеянно положила аппарат на стол, обернулась… и встретилась взглядом с Волком.


Глаза Волка в свете яркого июльского солнца казались золотыми, как у ацтекских изваяний, но, в отличие от них, были живыми. Он смотрел на Красную Шапочку и молчал.

Красная Шапочка смотрела на Волка своими небесно-голубыми глазами и молчала.

Небритый Купидон, сидя на ветке дерева поблизости, деловито раскуривал папироску, смотрел на наших героев и молчал.


Молчали Разумей Занудович и Внутренняя Богиня. Даже Девочка-девочка встала на носочки и вытянулась столбиком, как любопытный суслик при виде участника ралли «Париж – Дакар».

Затихло все: шум тракторов на поле, собаки, разговоры жителей у магазина, внезапно замолкли птицы, дотоле щебетавшие в кронах деревьев, словно по мановению палочки прекратили свои трели, и сами деревья не шелестели привычно листвой. Не стрекотали в траве кузнечики, не жужжали шмели, и даже Стас Михайлов и Григорий Лепс молчали и не звучали из каждого дома.

Весь мир погрузился в такую тишину, которой, наверно, не было в этом месте со времен появления здесь съемочной группы.

И так продолжалось долго, а может, и не очень долго. Трудно сказать, ведь счастливые часов не наблюдают. А иногда люди бывают счастливы, сами того не зная и в тех ситуациях, когда, казалось бы, для счастья нет никаких поводов.

И на волков это тоже распространяется.

Наконец Красная Шапочка не выдержала. Молчать она не любила. Наверно, в каждой женщине есть немного от птички, а в Красной Шапочке этого немного оказалось намного больше, чем положено по норме. Не то чтобы она являлась болтушкой, но точно не была Плотвой, хотя и Плотва порой могла часами источать междометия, заменяющие ей нормальную русскую речь.

– Ну и чего ты на меня так смотришь? – она уперла руки в боки, невольно повторив фирменный жест своей Матушки, удачно копируемый Внутренней Богиней. – Я опять что-то сделала не так? Я не накрашена, не надушена, умывалась исключительно детским мылом, хожу в кроссовках. Что я сделала не так?

Волк ничего не ответил, а лишь продолжал красноречиво смотреть на Красную Шапочку. Она, как и любая из дочерей Евы, не нуждалась ни в каких ответах. Некоторые мужчины наивно полагают, что, не вступая в спор, они могут свести его на нет. Несчастные, как же они глубоко заблуждаются! Легче рассеять девятибалльный шторм, помахав платочком, чем остановить женщину, когда она решила выяснить отношения, расставить точки над «i» или просто устроить истерику.

– Я вообще не понимаю, какие у тебя ко мне могут быть претензии? – ураган по имени Красная Шапочка еще только набирал силу, но флюгера с окрестных крыш уже решили, что они тоже птицы и понеслись вслед за потоком ветра; судя по всему, и сами крыши готовы были последовать их примеру… – Ты ревнуешь меня ко Льву Львовичу? Ха, какой умный нашелся, сидишь себе на…, хм, на стульчике, дуешь чаек и делаешь вид, что тебе все равно. Что тебе плевать! А это, между прочим, обидно!

Волк продолжал смотреть и отмалчиваться, только голову низко опустил. Какое бы место в мире ни занимал мужчина, есть в голосе разгневанной или расстроенной женщины что-то такое, что заставляет его испытывать стыд даже тогда, когда стыдиться вроде бы абсолютно нечего.

– Могу отвезти тебя в Москву, – неожиданно предложил Волк. – С Борисычем я договорюсь, и он даст мне свой «уазик».

– Хорошо, – легко согласилась Красная Шапочка. – Тогда поедем прямо сегодня, Матушка обрадуется. А почему ты прячешь глаза? – Неожиданно спросила она Волка.

Выбравшись из-за стола, Серов-Залесский встал перед девушкой.

– Иди собирайся, я заеду за тобой.

– А накраситься мне можно? – серьезно спросила Красная Шапочка. – Все-таки в Москву едем, а у меня лицо голое.

– Когда же ты поумнеешь? – искренно удивился Владимир.

– Сам дурак, – объявила Красная Шапочка и, выскочив из-за стола так, что зазвенели чашки, приблизилась к Волку.


Волку несомненно нравилась Красная Шапочка. Его странно влекло к ней, настолько, что она даже стала ему сниться. В этих снах они бродили вместе по сумеречному лесу в окрестностях родного для Серова-Залесского Тамбова, говорили ни о чем, точнее, говорила она, а он молчал и слушал, чувствуя ее руку в своей лапе…


– Ты! – Теперь ураган набрал такую силу, что не только крыши, но даже сами дома от чердака до фундамента стали подумывать о том, что, возможно, летать – это весело. – Ты требуешь от меня соблюдений своих правил и сам же меня оскорбляешь! Хочешь, чтобы я никуда ни с кем не ходила, но и сам со мной никуда не ходишь! Ты даже не догадался подвезти меня домой хотя бы раз на своем мотоцикле!

– Ты же боишься мотоциклов, – наконец-то нарушил обет молчания Волк.

– Кто, я?! – возмутилась Красная Шапочка. – Да я, может, только мечтаю, чтобы с ветерком прокатиться! Может, я всю свою жизнь хотела…

Пока она говорила это, Волк тихой серой тенью скользнул в клуб и вернулся еще до того, как Красная Шапочка успела закончить гневную тираду. На нем была короткая кожанка; другая куртка висела у него на сгибе лапы, в которой он нес два бело-красных мотоциклетных шлема.

– Вот сейчас и проверим, – сказал он твердо, водружая один из шлемов на стол меж чашек. – «Уазик» отменяется. Надевай куртку. Правда, она тебе будет велика, это Львовича куртка, но другой нет. Надевай и шлем, а я пока заведу герра Хуана.

– Кого? – не поняла Красная Шапочка.

– Мотоцикл свой, – ответил Волк. – У каждого уважающего себя мотоцикла есть имя собственное. Моего зовут герр Хуан.

– Вот так вот взять и поехать? – удивилась Красная Шапочка. – Не заезжая к Сказительнице?

– А кому ты здесь сегодня нужна? – задал логичный вопрос Волк. – Поехали, а то ты передумаешь.

– Не передумаю, – решилась девушка.


И Красная Шапочка, совершенно неожиданно для самой себя, отправилась в путешествие, от которого раньше ее бросало в дрожь. Она относительно бесстрашно оседлала рычащего зверя со странным испано-немецким именем позади его мохнатого пилота, обняв того руками за поясницу, и они отправились в путь.

Сначала Волк потихоньку провез ее по раздолбанной дороге, давая возможность привыкнуть, и только при выезде на федеральную трассу отважился прибавить скорость.

До Москвы они добрались в три раза быстрее, чем на автобусе. Здесь Волк избегал запруженных машинами проспектов, предпочитая тихие улочки и проезды с не очень интенсивным движением. К тому же он оказался хорошим водителем, так что Красная Шапочка позабыла о своих страхах перед мотоциклами, отдавшись на волю свободе, воспетой в многочисленном байкерском фольклоре.

Красная Шапочка не знала, даже не представляла себе, что поездка по улицам спальных районов может быть столь увлекательной. И такой романтичной!

Но неумолимое время не склонно прислушиваться к просьбам простых людей, и даже сказочных героинь; и вот уже первые звезды составили компанию давно висящей над вершинами Москва-Сити луне, а Красная Шапочка внезапно обнаружила, что находится в знакомом с детства районе, где она прожила всю свою жизнь. И это ее огорчило, но еще больше удивило.

– Откуда ты знаешь, где я живу? – спросила она, когда Волк свернул на бульвар, где стоял ее дом.

– У нас, волков, интуиция куда более развита, чем у вас, – улыбнулся Волк, а затем озорно подмигнул. – Да ладно, у тебя вКонтакте на страничке адрес написан.

– Ты заходил ко мне на страничку? – удивилась Красная Шапочка.

– Ты меня даже в друзья уже успела добавить, – глаза Волка лучились весельем. – Неужели не помнишь? Я тебе интервью отправлял и сценарий, который ты до сих пор не прочитала.

– Еще успею, – заверила Оля Волка. – А кто у тебя на аватаре?

– Как кто? Волк из мультика «Жил-был Пес».

– Логично! – засмеялась Красная Шапочка. – А почему ты не под своим именем?

– Чтобы поклонницы не доставали, – серьезно объяснил Серов-Залесский, но глаза его тоже смеялись. – Шучу. Просто надоел ажиотаж. Сначала все спрашивают: «А правда, ты тот самый чувак, который сыграл оборотня у Бекмамбетова?» А потом начинается: то на пьянки приглашают, то предлагают какие-то сомнительные проекты, или просто просят «замолвить словечко где надо». Некоторые даже деньги клянчат, да еще как: «ну дай штуку, у тебя ж, наверно, бабла немерено, лопатой грести можно!»

Волк скривился, а затем внезапно притормозил у цветочной палатки, напротив подъезда Красной Шапочки. В палатке дремала, разморившись под июльским солнышком, пожилая армянка.

– Ты чего это? – искренне удивилась Красная Шапочка.

– Я тут подумал, – сказал он, опуская глаза с застенчивым видом озорного хаски, сорвавшего в гостиной портьеру и доведшего до обморока хозяйского какаду. – Наверно, я и правда тормоз. В общем, я бы хотел подарить тебе цветы, но…

Он опустил нос еще ниже:

– Ты знаешь, я в них совершенно не разбираюсь. Мы ведь не различаем цвета так, как обычные люди, а пахнут все цветы для нас все совершенно одинаково и так, что хоть святых выноси…

– Как? – не поняла Красная Шапочка.

– Неприятно, в общем.

– И парфюм так же? – сообразила девушка.

– Еще хуже, – подтвердил Волк.


…Красной Шапочке было стыдно. Да, она не являлась гигантом мысли, ее знания по биологии состояли из обрывков школьного курса, которые Внутренняя Богиня вообще постоянно порывалась выкинуть на свалку, но Разумей Занудович всякий раз становился грудью на защиту этого на первый взгляд совершенно лишнего барахла.

Но и дурочкой вроде Плотвы она тоже не была. Вопреки расхожему мнению, наивность и глупость – отнюдь не одно и то же. И когда Волк заговорил о своих особенностях восприятия, Красная Шапочка, не без невольной помощи Разумея Занудовича, внезапно вспомнила, что вообще-то у волков действительно отсутствует цветовосприятие, а потому наверняка совершенно иные понятия о красоте. Что Волк просто не сумел бы выбрать ей подходящий букет самостоятельно. И тогда ей действительно стало очень стыдно.

Она прильнула к спине Серова-Залесского и осторожно коснулась губами его щеки, чуть пониже уха.

– Не надо мне никаких цветов, – сказала она тихо. – Не в цветах совсем дело. Совсем не в цветах…

Ей показалось, что Волк вздрогнул от ее прикосновения и на загривке у него вздыбилась шерсть.

Именно в этот момент зазвонил смартфон.

– Алло, Оленька, я решила не дожидаться завтра и приеду сегодня. – Радостно звенел Бабушкин голос в трубке. – Ты Матушку предупредила?

– Еще нет, но я рядом с домом, – с сожалением ответила Красная Шапочка. – Сейчас обрадую.

Она неохотно сошла с мотоцикла и, не решаясь снова поцеловать Волка, медленно направилась к своему подъезду под пристальным взглядом цветочницы. А Волк, крикнув: «Я за тобой завтра заеду!», моментально сорвался с места, и Красная Шапочка чувствовала – он сбегал от нее, от ее поцелуя.


– Привет, ма…

– Привет… от старых штиблет, – ответила Матушка тоном, который заставил бы почувствовать себя неуютно даже графа Дракулу. – Доча, ты ничего не хочешь мне рассказать?

Только тут Красная Шапочка догадалась, что что-то не так, а Штирлиц, как никогда еще, оказался близок к провалу.

– Вообще-то мне действительно есть, что тебе рассказать, – пробормотала Красная Шапочка, стараясь сохранять внутреннее спокойствие. – А что конкретно тебя интересует?

В принципе Матушка делами дочери интересовалась редко, но чрезвычайно метко. Настолько метко, что Внутреннюю Богиню всякий раз приходилось откачивать и отпаивать пустырником. Иными словами, Матушка была из тех родителей, которые берутся тушить пожар, когда полыхает уже полквартала, и делают это, снося на своем пути все уцелевшие строения.

Еще одной характерной чертой Матушкиного альтернативно-педагогического таланта было то, что ее родительские чувства могли вспыхнуть иногда на почве, далекой от реальности; например, от увиденного сна или прочитанного женского журнала и даже от рекламы детского питания с пухлыми карапузами.

Да-да, яблочко от яблони недалеко падает; и Матушка в молодости сама была очень похожа на свою дочь, ровно настолько, чтобы теперь дуть на Олину чашку с водой, принимая ее за некогда обжегшее саму Матушку молоко.

– Меня интересует, – сказала Матушка, подымаясь с пуфика. Ростом она была с Красную Шапочку, но в такие моменты девочке казалось, что мама нависает над ней, как Родина-мать над киевским мостом Патона, – что вообще с тобой происходит?