— Да ладно! — и подросток рванул за черный ход. Ужасающая наивность. Ну как такому в торговлю?

* * *

Приходил на обед Рябинкин, шумно сочувствовал Катусову и все выспрашивал, как же сравнительно трезвый приятель так удачно навернулся. Я отговаривалась своим испугом и девичьей беспамятностью, в которые не поверили даже сами собеседники. К вечеру выяснилось, что нашу трогательную беседу подслушала Фёкла, обсудила с Никитишной, что не прошло мимо мальчишек и теперь я в доме считалась маленьким героем.


А у героев всегда имеются последователи. Это выяснилось, когда наутро к нам заглянул городовой, сообщивший что ночью неизвестные лица расколотили аккурат все окна в квартирке Катусова.


— И Вы, Архип Никифорович, всерьез полагаете, что это я под покровом ночи кралась по улицам с кирпичом в сумочке? — холодно уточнила я.


— Нет-нет, барышня, как можно…. - стушевался долговязый и донельзя флегматичный бородач лет тридцати пяти.


— Или Фрол Матвеевич, вместо почтенного отдыха так проводит свой досуг? Губернатор — тут я ненавязчиво отодвинулась, дабы благодарственное письмо было заметнее. — о нем лучшего мнения.


— Да как же… — тот аж перекрестился. — Я так, спрашиваю. Вдруг видали что…


— Архип Никифорович, от лавки до Грошовой улицы не докричишься, не то что увидеть что-то. — тоном умненькой мышки ответила я.


— Он на Часовенной квартирку снимает. — поправил погрустневший городовой.


— Тем более. Полчаса идти, если поспешить. — Я предложила гостю чаю. — Вас-то кто надоумил у нас хулиганов искать?


— Ну… — помялся визитер. — Пострадавший, господин Катусов, то есть… сообщил, что накануне в вашем доме покалечился. Вот и подумал, что…


— Что он подумал? Что с пьяных глаз на лестнице упал, а потом лестница сама за ним пришла? — Я рассмеялась и дождалась, пока полицейский не начнет смеяться следом. — Может он кому денег должен, али обидел кого на работе.


— Тоже может быть, сударыня, — вдохновился новой идеей городовой и с церемонными поклонами удалился.


Я проводила дорогого гостя, заперла дверь лавки изнутри и пошла в заднюю комнату, где подозрительно затихли посыльные.


— И кто это у нас по ночам по чужим дворам гуляет, а? — в каждой руке у меня было по уху юных мстителей.


— Ааааа! — верещал Данилка.


— Уууууууй…. - вторил Авдей.


— Я повторяю вопрос. — строго отчеканила я.


— Ксения Ляксандровна, а чё эта промокашка почтовая про Вас напраслину городит. Знаем мы, что Вы с ФролМатвеичем не валандаетесь. — угрюмо, ни на мгновение не раскаиваясь в содеянном, буркнул Данила.


— Во-первых, Данила, Ксения Александровна. Придет какая дама знатная, а ты ее назовешь неправильно — больше в лавку заходить не будет, и убыток случится. Во-вторых, про такое стыдно разговаривать. Господин Катусов… — сука он еще та. — заблуждался. Но уже понял, что был не прав.


— Таперича окна поменяет и надолго запомнит, что язык надо за зубами держать. — потирая ухо бормотал Авдей.


— А если бы поймали вас? — воспитательница из меня выходит пока никудышная. — Матерям-то ой какая радость вас в исправительном доме навещать.


— Ха, попробовали бы. Если из рогатки с соседской крыши, то там не видать. — поделились со мной профессиональными секретами, и прыснули в разные стороны.


Как про то прознал Фрол, я не в курсе, но откуда-то парни получили по рублю и отправились их тратить на каруселях.

* * *

Весна активно вступила в свои права. Цвела сирень, чей одуряющий аромат сочился сквозь окна, по утрам я просыпалась от птичьего пения, а по вечерам одолевало томление. Даже начала иным взглядом смотреть на Фрола — вдруг получится разбудить в нем бисексуальность и таки свить гнездо. Данилка пропадал по ночам и утром возвращался с зевотой и опухшими губами. Авдей сох по старостиной дочке и все заработки тратил на ленты и прочие сувениры.


В театре поставили «Ромео и Джульетту», но после четвертого представления юный гимназист и курсистка Мариинского института благородных девиц отравились мышьяком, и спектакль со скандалом закрыли. Теперь давали водевили. Провинциальное любовное сумасшествие охватывало все больше жертв.


В офицерской среде участились дуэли, благо теперь их официально разрешили распоряжением военного министра Ванновского. «Бельевых» заказов у нас было на весь май с избытком. И тут-то мне случилось встретить отца Нафанаила.

* * *

— Благословите, батюшка. — я прикоснулась к его руке, дождалась крестного знамения и проводила его к нам в лавку.


— Храни Господь, дочь моя.


Уж насколько легкомысленным бы не был священнослужитель, но этот визит был вопросом времени. И мне нужно было любой ценой не допустить оглашения подозрений. Пока мы молчим — догадки можно игнорировать.


Любой ценой, Ксюша.


— Отец Нафанаил, уж и не знаю, как начать.


— Да уж начинай, с Божьей помощью. — он отхлебнул ароматного чаю с имбирем.


— Вам не кажется, что эта весна как-то слишком сводит с ума жителей города? — я дождалась кивка, и с воодушевлением парашютиста продолжила. — В головах непонятно что, намедни вот почтовый служитель Катусов мне такого наговорил… — я пустила слезу. — Будто бы я… и Фрол Матвеевич… И он… меня… со мной…


Мне подозрительно легко стали удаваться крокодиловы слезы.


— И вы же знаете, что я никогда… И Фрол Матвеевич — достойнейший человек… А теперь этот Катусов слухи всякие распространяет…


Батюшка погладил меня по голове. Добрый человек, светлый. Грех такого обманывать. Поэтому просто переключим интерес.


— Бог милостив, все уладится. — приговаривал он, успокаивая.


Я шумно всхлипнула, промокнула платочком слезы и продолжила.


— В такое время нужно что-то основательное, серьезное, особенно деткам. Вы же слышали, какая трагедия приключилась?


— Души свои бессмертные погубили несмышленыши. — горестно вздохнул мой собеседник. — И нет отныне ни им Царствия Небесного, ни родителям успокоения в молитве.


Мы дружно перекрестились.


— Скоро почитание святых Петра и Февронии Муромских?


— Да не скоро. Июня 25-го дня, сударыня. Да и святые они — местночтимые.


Конечно, доживи ты лет до ста восьмидесяти — увидел бы, как их в индустрию превращают по всей стране.


— Это ж какой пример подрастающему поколению — и любви, и брачной верности. — на мой взгляд, не самые трогательные персонажи, особенно князь, стремившийся увильнуть от брака, но работаем с тем, что есть. — Можно было бы устроить благотворительный спектакль с сиротками по житиям их. Только чтобы до Петрова Поста успеть. Как раз у людей мысли с глупостей на вечное переключатся.


— Да как-то это…. - ошеломленно проговорил батюшка.


— А Вы подумайте — детки показывают сцены из жизни святых, у взрослых сердца умягчаются. Митрополиту может понравится… Со своей стороны, мы поможем с декорациями.


— После воскресной службы подойди ко мне, дочь моя, поговорим. — и ушел, погруженный в раздумья.


В общем-то не было у бабы забот — купила баба порося. Но если мне хочется как-то продемонстрировать свою добропорядочность, то пора.


— Фрол Матвеевич, к нам тут отец Нафанаил заходил. — как бы между прочим обронила я за ужином.


— Чего хотел? — нахмурился купец.


— Поговорили мы о падении нравов и общей весенней одержимости.


— О чем — о чем?


— Спектакль детский можно сделать по житиям святых. Я предложила декорации сделать. Мальчики помогут, если что.


— Это можно. — степенно проговорил шеф и вернулся к трапезе.

* * *

1 мая 1894 года я была представлена матушке Таисии, настоятельнице детского приюта. Нельзя сказать, что мы прямо сильно понравились друг другу, но общий язык найти смогли. Фрол Матвеевич с ней был знаком еще с первого нашего кулинарного конкурса, и сердце монахини растопил именно он, а вот идеи декораций были моими.


И вот мы с мальчиками принялись за дело. Купец Печатников пожертвовал нам рулон холстины, Фрол оплатил краски, так что с материалами повезло. Рисовали ветхий дом в деревне — тут неожиданно выяснилось, что у Авдея недюжинные таланты в изобразительном искусстве. Потом княжеские палаты в Муроме, монашескую келью. Добыли лодку и натянули сеть, имитирующую воду для сцены изгнания княжеской четы. Инокини Мария и Феодора, приставленные к написанию сценария, одобрили наши труды.


Параллельно с этой работой, выполняемой преимущественно по ночам, я продолжала тихо врачевать, промышлять в лавке, дремать в аптеке, потому что очень сильно хотелось спать. За неделю закончили, а я похудела килограмм на пять.


В воскресенье после службы пришел отец Нафанаил, и на заднем дворе мы демонстрировали свои достижения. Монахини привели полдюжины детей, мои мальчишки сыграли роли бояр, что особенно понравилось Авдею. Я вздохнула, распечатала закрома и пригласила фотографа на генеральную репетицию. Там сделали рекламные фотографии отдельных сценок, по одной потом отдали Авдею и Данилке для родителей. Те даже на Рождество так не радовались.

* * *

Я отдышалась только к сумеркам, подбивая итоги в лавке. Выручка росла не так, как хотелось бы, хотя в эти дни мы привлекали любопытствующих, но общая увлеченность постановкой не очень хорошо сказалась на основном деле.


Перо вконец измочалилось, а идти за новым было откровенно лень. Цифры сливались в единую массу, и я почти засыпала на своем месте, когда в закрытую дверь постучали. Мы не практиковали ночную торговлю, но я все же поднялась и подошла к тяжелой двери со стеклянными вставками. Силуэт на пороге кого-то мне смутно напоминал.


— Добрый вечер, Петр Николаевич, какими судьбами?


Он оглядел меня, испачканную красками, чернилами, с растрепанными волосами и улыбнулся.


— Здравствуйте, Ксения Александровна. Вы рисовали? — он так осторожно убрал прядь волос со лба, что не коснулся кожи. И это куда эротичнее объятий, скажу я вам. Хотя в эту викторианскую по сути эпоху и с моим-то ритмом жизни я скоро сексуальный подтекст начну видеть даже в рисунке дерева на столешнице.


Вопреки первоначальному плану обидеться за почти двухнедельное забвение, я поймала себя на том, что рассказываю о нашей постановке, показываю холсты с рисунками, натягиваю сеть, изображая волны, а мой спутник кивает, увлеченно комментирует, позирует в боярской шапке, смеется. На часах уже явно за полночь и ему пора, но он не уходит. Мы продолжаем говорить о пустяках, погоде, его поездке в родное именье — именно поэтому его так долго не было, о разбитых дорогах и забавных попутчиках. Эта удивительная легкость не исчезает даже когда появляется растрепанный Фрол в ночной рубахе и криво завязанном халате. И вот мы уже втроем пьем чай, я пытаюсь развлечь общество песней и неожиданно засыпаю.


Не слышу, как Фрол уводит поручика на крыльцо, как они увлеченно общаются и возвращаются обратно — у Фрола синяк на скуле, у Петра оторваны несколько пуговиц на кителе, наливают выпить и довольно таки быстро приканчивают бутылку коньяка, расставаясь если и не друзьями, то более благожелательно настроенными людьми.


Фрол вздыхает, глядя на меня, поднимает на руки и несет наверх. Я все-все пропустила.

* * *

Утро было так себе. Я проснулась вспотевшая, во вчерашнем платье и с разбитой головой. Во рту как кошки порезвились, в зеркало лучше не смотреть. Кое-как сполоснулась из умывального кувшина, позвала Фёклу перетянуть корсет, который уже стал свободноват, но та не отозвалась.


Я нашла свое другое рабочее платье, гладко зачесала волосы, ужаснулась привидению с синяками под глазами, которое показывали в зеркале и пошла к столу.


Фрол встречал новый прекрасный день с ледяным компрессом на пол лица и огуречным рассолом.


— Ох, Господь Вседержитель, где же это Вы так? — ужаснулась я.


— А… Мелочи, Ксения Александровна, пустяк это. — отмахнулся он и снова приник к живительному рассолу. Пустяк сиял несколькими оттенками фиолетового.