Но несмотря на перманентное умирание наш герой исхитрился заключить тайный брак с некстати забеременевшей дочерью местного купца, правда ребенком особо не интересовался. Андрей воспитывался дедом, а после его кончины, стараниями Ивана Ивановича Пущина был устроен в Университет, но к наукам особой склонности он не проявил, зато патриотизм и честолюбие явственно били через край, и, сдав экзамены за второй курс, Андрей Иванович поступил в армию. Шесть месяцев спустя прапорщик Фохт начал свой долгий и полный приключений путь. Целью своей жизни он поставил искупление отцовского проступка, который почитал предательством государства и Императора. С упорством муравья двигался по служебной лестнице и вскоре после Крымской кампании стал штабс-капитаном. Женился на хорошем приданном, обзавелся наследником. Схоронил жену. Поучаствовал в русско-турецкой войне. Дослужился до звания полковника. Женился снова, на этот раз на симпатичной мордашке и умер, оставив незначительное состояние вдове и память о верном слуге Царя и Отечества сыну.


Федор Андреевич появился на свет 1860 году в костромском имении матери своей, Анны Николаевны, урожденной Глотовой. До получения отцом потомственного дворянства оставался год, что особенно обидно. Поэтому, когда Фохт-старший оставил наш бренный мир, его вдова сохранила социальный статус, а Федор Андреевич еще лет десять ждал высочайшего рескрипта.

* * *

Итого, мы получили ревностного государственника с комплексом исправления ошибок деда, рьяного следака с оттенком национального перфекционизма и, вдобавок, теперь еще получившего по рукам. Вряд ли это добавит мне популярности.


Наутро я оповестила родственников, что буду крайне признательна за позволение пожить в столичном доме. В тишине и безмолвии траура.

4. Каменная сказка

Чтобы не расслаблялась, меня отправили в повозке. И дорога на этот раз была очень-очень долгой. Управляющий Вичуги — мужчина лет тридцати, одетый с иголочки, с напомаженными усами и красиво уложенными волосами общался со мной строго в пределах необходимости. По-видимому, челядь Татищевых еще не получила циркуляра о том приняли ли меня в семью или объявили врагом (впрочем, и я еще не определилась в этом вопросе), поэтому выжидала. Господин Евлогин обошелся бы без ненужного сближения, но noblesse oblige[3]. А я занавесилась от всех креповой вуалью и дремала. День, второй. Ночевки в придорожных гостиницах, сомнительная еда, молчание за столом и вне его. Тягостно, но я уже почти привыкла.


Уже в Тверской губернии, на границе с Новгородской, я попросила остановить экипаж у небольшой деревенской церквушки, очень древней по виду. Напугала священника своей суетой, помолилась об упокоении раба божьего Петра и вразумлении рабы божьей Ксении. А когда распахнула дверь храма — вокруг все побелело — снег налетел внезапно и пошел крупными, с виноградинку, хлопьями. Красиво, как в сказке, но… Пришлось останавливаться, лезть в мои сундуки — теперь их стало уже три — доставать одеяла и скрепя сердце делиться ими с попутчиком. Холодало. Я намекнула на вариант свернуть к ближайшей станции железной дороги и как-то сменить транспорт, но, пусть с тоской во взгляде, Евлогин продолжал следовать инструкциям графа.


В столицу мы въезжали в сумерках, и прикашливающий управляющий сам общался с солдатами на заставе, сам пояснял дорогу к усадьбе и лишь у самых ворот повернулся ко мне.


Опять-таки спасибо вуали — мое остолбенение не так бросается в глаза. Это не дом, это Усадьба. Вот так, с прописной буквы и на Вы. Три этажа, уходящие в небо, колоннада, увенчанная портиком, имперские бело-желтые цвета, крыльцо на пару десятков ступеней, участок земли вокруг. И мы с Петей могли бы здесь жить… Ну не сразу, после определенных событий, и, если бы Петя не был столь общителен с сослуживцами, этот дворец мог бы стать моим. Ближе к пенсии я смогла бы тут гулять, ухаживать за садом, принимать гостей… отстреливаться от революционеров… К черту, пусть все идет, как идет.


Меня подвезли к парадному крыльцу и тут я почувствовала свое полное ничтожество на фоне великолепия ливреи дворецкого и двух лакеев.


— Алексей Трифоныч, это вдова Петра Николаевича, графиня Ксения Александровна. Поживет тут пока. — снедаемый приступами кашля выдавил управляющий.


— Проходите, Ваше Сиятельство, жалость-то какая, что так свиделись. — чопорно ответил почти двухметрового роста жилистый старик.


Мои вещи как-то сами собой исчезли на просторах дома, и я едва успела им вслед попросить не распаковывать пока багаж.


Я не буду описывать жилище Татищевых, потому что в мое время так выглядят богатые музеи. Если коротко — то там было все — высоченные потолки, огромные люстры, мраморная лестница с вазонами, столовая человек на 30 — и это лишь Малая, библиотека с этой самой стремянкой, диваны, обитые бархатом, семейные портреты на стенах, камин, куда можно заходить в полный рост. Что ни вспомни из учебника искусствоведения — все есть. Пока только привидения не попадались. Мебель почти вся покрыта чехлами в отсутствие владельцев, так что судорожно обживали помещения только для меня — столовую, библиотеку, спальню (с ванной). Как в фильме ужасов первый ужин — я одна в сумрачной столовой при одном подсвечнике ем пирог. Стол уходит во тьму, но застелен крахмальной хрусткой скатертью с вышитой монограммой Т.


Прислуга еще чудесатее, чем в Вичуге. Во-первых, я не понимаю, сколько людей в доме, а дворецкий особо не распространяется. В основном вообще никого не вижу, но иногда слышу шорохи, шаги и тихие разговоры. На меня ходят смотреть экскурсиями, так что самое ценное приходится спрятать в сумочку и все время носить с собой.

* * *

Единственный раз я заслужила некое подобие тепла от Алексея Трифоновича, когда попросила рассказать о портретах. После четвертого комплекта предков я сбилась, и просто шла, и кивала, рассматривая потемневшие лики. В пышных париках, золоченых мундирах, в перьях и бриллиантах. Высокомерные, с гордой выправкой, казалось каждый предок с недоумением и брезгливостью спрашивает: «Кто ты и что тут делаешь? Тебе здесь не место». Но я пять лет в офисе продержалась, какие-то мертвецы уже задеть не смогут.

* * *

Через несколько дней горничные шептались, что Евлогин слег с горячкой и уже не поднялся. И вот стоило это молодой жизни? Прислуга начала поговаривать насчет новой графини, что мужики рядом так и мрут. Лакеи забыли дорогу к моим покоям, а для прогулок стали выделять старого горбатого кучера Мефодия. И я даже не упоминаю, что лошадь явно запомнила Бородинское сражение. Впрочем, это меня явно не касалось, так как в случае чего решать все проблемы кучеру, но сам факт… На улицах иногда попадались трупы лошадей, ибо службу эвакуации с ломовыми тарифами придумали не в двухтысячных.


Да и сам город за границами дома выглядел по-разному. Живенько. Многие вещи, которые тут обнаружились, в учебниках истории не отражены, а зря. Начнем с того, что жизнь в Петербурге 1890-х была наполнена ароматами. Скажу больше — она была соткана из самых разнообразных, и не всегда вдохновительных запахов. И главные разочарования сконцентрировались ниже пояса.


Первое, то меня капитально подкосило — это гигиена. Дом Татищевых считался весьма себе респектабельным, так что у господских спален еще можно было найти ватерклозеты. Пусть я не сразу их идентифицировала, и смывать свое добро из кувшинчика — это не очень удобно, хотя и куда лучше, чем ночная ваза в доме Фрола. А вот у прислуги все было намного проще и для разных нужд народ использовал черную лестницу. А как я уже упоминала, прислуги в доме было много. Центральной канализации пока еще нет вовсе, так что нечистоты сливаются как есть в малозначимые речки или собираются золотарями. Эти герои перемещаются по городу в ночи, распространяя неперебиваемое амбре, собирают содержимое выгребных ям в бочки и снова едут в поисках работы. Так что я уже приучилась закрывать окно, когда шум телеги раздается во тьме. И это еще холода — летом будет интереснее. А ведь уже столько изобретено, но простую канализацию, известную еще со времен Крито-Микенской культуры (четыре тысячи лет, на минуточку), внедрять не получается.


Во-вторых, лошади. Господа, я уже скучаю по двигателям внутреннего сгорания, потому что несколько десятков этих прекрасных животных рядом дают не только красивую картинку, но и три пуда продуктов жизнедеятельности за полчаса наблюдений. И эти самые продукты оперативно убирают только на Невском проспекте, а уже на разных малозначимых переулках бывает по-разному. Где-то домовладельцы предвосхищают теорию разбитых окон Уилсона-Келлинга и смыкают плечи в борьбе с мусором. А кое-где четыре дня подряд у обочины дохлая кошка пролежала, прежде чем ее навозом накрыло. Но претензии у меня больше не к лошадям, а к их собственникам — о ПДД понятия не имеет никто. Каждый поворачивается и едет так, как ему подсказывают внутренние порывы, так что регулярно можно услышать визг, крики и хрипы пешеходов, чьи намерения скрестились с извозчиком. Да, и подрезать друг друга начали не только когда я села за руль.


В один из самых ветреных дней я получила уникальное письмо. Первое от моей любезной мачехи.

Une chère madame Tatichtcheva!


En sympathisant de tout mon coeur avec vous dans votre chagrin, je crois possible de conseiller. À si temps pénible il est toujours utile d'avoir un côte à côte bon ami, qui pourra diviser les peines de la perte. L'apparition de l'associée dans votre maison deviendra le bon signe pour le beau monde.


J'ai l'honneur de recommander ma cousine Natali Tchernychova. Cette personne est octroyée de la multitude de vertus et deviendra votre bon ami.


Avec les meilleurs souhaits de l'Île О.Т. [4]

Тихо матерясь, я перенабирала ее птичий почерк на телефоне, запершись в комнате. И ведь открытым текстом говорила ей, что знаю только английский. Перевела, прочитала. Вспомнила много всяких неприличных слов.


Но делать нечего, мадмуазель Чернышова появилась уже наутро.


Особа, обладающая множеством достоинств, оказалась мрачной молодой женщиной неопределенного возраста с бледной кожей, темными волосами, тонкими губами и лихорадочным блеском в глазах. Ростом еще мне по ухо, что вызывало неприятное ощущение Гулливера в стране лилипутов. Тут в общей массе народ мелковат, а я продукт акселерации, так еще и в доме теперь на такую натыкаться.


— Чрезвычайно рада нашему знакомству. — максимально тепло при слабой кособокой улыбке протянула я. Книга о хорошем тоне советовала избегать улыбок, и особенно настороженно я вела себя с женщинами — мужчине-дураку легко заморочить голову, с умным несложно договориться, а тут — минное поле.


— Взаимно — сделала книксен гостья.


Мы расположились в шелковой гостиной — это комната, стены которой на самом деле были обтянуты китайским шелком с райскими птицами. В первые дни я еле дождалась, пока выйдет прислуга, чтобы изучить все узоры. Сногсшибательная тонкость работы.


После некоторого тягостного молчания я начала разговор.


— Вы родственница Ольги Александровны? — вот как узнать у человека, почто его мне навязали.


— Да, графиня была столь добра ко мне, после смерти родителей. — глухо произнесла гостья.


— О, я Вам сочувствую. Мои родители тоже на Небесах. — я мелко перекрестилась.


Мы еще немного помолчали. Ситуация становилась все тягостнее и нелепее.


— Чем бы Вы предпочли заниматься? — уточнила я.


Ведь в сущности все, что я знаю о компаньонках — обрывки фильмов и романов, которые не так уж много имели общего с действительностью. Компаньонка там — либо прыткая молодая особа, которая мгновенно выскакивает замуж за поклонника хозяйки, либо угасающая старая дева, или бедная материально, но чрезвычайно богатая духовно родственница. Недавно эта карьера могла стать верхом моих мечтаний, а теперь мне придется как-то пристраивать эту барышню. Причем занять ее надо с утра и до вечера, потому как соглядатай от любезной свекрови мне как-то не особо нужен.


— Чем Вам будет угодно. — так же бесцветно ответствовали мне.


— Вряд ли я сейчас лучшая спутница для развлечений. — обозначила свои планы я. — Обычно по утрам я посещаю молебны в память о моем безвременно почившем супруге. А после читаю.


— Я могла бы читать Вам вслух…


Театр у микрофона.