— Ну что?


— А почему нельзя обойтись без этого? — он брезгливо ткнул в несколько неудачных попыток познакомиться с 327 статьей Уголовного Кодекса Российской Федерации.


— Потому что без документов Вас в нормальной клинике не примут. И так-то нет гарантии, но лучше, чем вообще ничего.


— Вы обдумываете действия на несколько шагов вперед. — по некотором размышлении послышалось из его угла.


— Да. Так проще. — чуть-чуть и получится хороший скан.


— Это не пристало женщине.


— Так. — я откинулась на стуле. — Федор Андреевич, эмансипация женщин уже случилась, причем началась еще на Вашем веку. Сейчас женщины летают в космос, руководят правительствами и армиями и вообще делают много разного, для чего нужны мозги. А еще рожают без участия мужчин, кстати говоря. Это мое общество, и Ваши современники вскоре тоже вынуждены будут это принять. Если Вас так ранит подобное обстоятельство, попробуйте видеть во мне друга без признаков пола.


Обиделся. Патриархальный он слишком.

* * *

С больницей получилось настолько все гладко, насколько это вообще было возможно. Ну если не считать того, что в ночь после операции Федору Андреевичу стало хуже и потребовалась экстренная вторая (еще минус несколько десятков тысяч). Рассвет я встречала в его индивидуальной палате (оплата посуточная, пребывание родственника — по тарифу при наличии флюорографии).


Утром он медленно открыл один глаз, затем другой. Молча сфокусировал их на мне.


— Воды…


Я резво бросилась за бутылкой, потом смотрела, как он жадно пьет — после наркоза и меня сушило несколько дней.


— Ну как?


Он осторожно пошевелил ногами, поочередно поднял руки, ощупал голову.


— Странно очень.


— Если очень странно — то это лекарства, пошутила вошедшая медсестра.


Он хорошо видел, прекрасно слышал, сохранил все двигательные функции, срезался только на одном вопросе.


— Какой сейчас год? — дежурно уточнил врач.


— Одна тысяча восемьсот девяносто пятый. — автоматически произнес пациент и все замолчали.


Полстраны проехали, множество людей встретили и все прокатило, а тут вот…


За спинами переглядывающихся медиков я показала пациенту кулак и деланно рассмеялась. Ко мне повернулись тревожные и недоуменные лица.


— Это у нас семейная шутка. Когда кто-то хочет сменить тему разговора, вспоминаем 1895 год. Тогда родился прапрадед Лёнечки — легендарнейшая личность в их роду, пламенный революционер, знаете ли. И как у некоторых есть фраза «словно и не было советской власти», так и у нас 1895-й.


Абсолютно бестолковое объяснение, но что можно придумать на ходу?


— Март, 2015-го. — хрипло отозвался мужчина в кровати.


— Вы бы, Леонид Борисович, не шутили так. А то и в третий раз на операционный стол уедете ни за что. — ответно съехидничал медик и ушел.


Я даже глумиться не стала — грех смеяться над больным.

* * *

После обеда его поставили на ноги и позволили сделать несколько шагов по палате, на третий день начали готовить к выписке. Лекарств прописали не так чтобы очень много, но где их взять в конце XIX века. Так что придется моему гостю бросить курить, завязать с алкоголем и вести здоровый образ жизни.

* * *

Дни потекли размеренные, почти семейные — я работала, а он целыми днями исследовал исторические сайты. Изучал историю страны и мира так подробно, что я устыдилась — в школе подобной основательности у меня не было. Порой мы подолгу дискуссировали о каких-то событиях, и я все чаще спотыкалась о нехватку знаний. Пришлось купить себе новый планшет, и подыскивать аргументы прямо за разговорами. Особо яростно мы бились на тему личности Николая Последнего.


— Его Величество оказался в сложнейшей ситуации.


— Он упустил все, что можно, привел страну к пропасти и позволил горстке самовлюбленных идиотов захватить власть. И это я, Федор Андреевич, не о большевиках. Те взяли лишь то, что плохо лежало.


— Но эти министры… Вы же посмотрите, что за чехарда творилась на ключевых постах! — горячился гость.


И я только из трепетного отношения к его черепушке щадила Светлейшее самолюбие.


— Он был наделен абсолютной властью. И несет ответственность за то, как она была использована или не использована. Вступили в войну — надо было дожимать противника. С Японией позор вышел. Это же героизм в сражениях и крысятничество в Генштабе. Революция 1905 года — вообще апофеоз бездействия властей. Вон посмотрите любые новости — Украина показывает, что бывает, если власть попадает к улице и кого эта улица приводит.


И ведь смотрел. Ужасался и читал. Неделю изучал вторую мировую и просто мертвел над фильмами о Хатыни и блокаде Ленинграда. Хотя и Первая мировая тоже не особо воодушевляла.


Зато можно было всласть позлословить над крушением Британской империи, к которой мы оба испытывали единодушную тараканью любовь, посочувствовать судьбе Столыпина, пройтись гребнем критики по европейским политикам. Бывали, бывали вечера, когда я радовалась его соседству.


Ему понравилась идея стикеров и скоро холодильник и стена рядом с диваном покрылись ровным слоем пометок с ятями. Там были и напоминания, о чем меня спросить, и идеи, и советы. Еще страньше, чем с Фролом или Петей жили.


— Ксения Александровна, — окликнул он меня однажды в ночи. — Мне неловко спрашивать, но иначе узнать не получилось. И я прошу прощения за бестактность вопроса.


Я высунулась из своей норы в кровати. Это что же он этакое усмотрел?


— Давно хочу заметить, что в этой Вашей Сети попадаются непристойные изображения.


— Ну а где еще людям порнуху-то смотреть? — удивилась я.


— То есть Вы это видели? — ужаснулся мой гость.


Я откинулась на подушку.


— Федор Андреевич, вот ответьте честно — вы в детстве за голыми женщинами подглядывали?


— Это неприлично. — засопели с дивана.


— Вопрос звучал иначе. Смотрели или нет?


— Предположим.


— То есть интерес был. Вот и сейчас людям интересно. Кому-то еще и познавательно. Так что даже девственники могут в теории знать все техники секса. Да и иные потребности тоже можно удовлетворять. Вообще, если любопытно — посмотрите видео. Только звук потише, пожалуйста сделайте.


Утром он избегал смотреть мне в глаза. Забавный.

* * *

Несколько раз выбрались погулять по вечернему городу. Его изумляли огни, неоновые вывески, красочные рекламные экраны. Я же почему-то скучала по тишине. Раз прошлись по старой Ильинской улице, на которой все теперь не так — одна из важнейших магистралей города, вечные пробки. На перекрестке, где мы познакомились с Петей уже почти и не осталось тех домов. Дом, где была лавка Фрола, начинали сносить, и я не удержалась — поднялась наверх. Моя комната почти не изменилась, а вот гостиную разделили перегородкой. Я стояла и плакала по всему, что прожила, по всем, кого потеряла… Фохт тактично ждал на темной лестнице и, к моему облегчению, не стал утешать.

* * *

Побывали и в ночном клубе, откуда вынесли мигрень, легкое отравление неудачным коктейлем и выбитые барабанные перепонки.


— Что это было? — спросил он меня, когда выскочили за дверь как были, в майках.


— Ну у нас это вместо балов. — как еще обозначить место развлечений в жизни моих современников.


— Смеетесь надо мной? — он не поверил.


— Не сегодня.


В общем, не погрузился он в мир электронной музыки. Может и стоило сводить на какой приличный концерт, но моих любимых групп пока не было.

* * *

Но все кончается. Одна из вылазок в Саратов, когда я утвердилась в информации о холостой жизни поручика Татищева, а заполировала это данными домовой книги купцов Калачевых, гласившими, что Анфиса Платоновна была выписана еще в мае 1893-го, а Фрол как самоубийца — тремя месяцами позднее, дала зеленый свет нашему путешественнику.

* * *

Вечером мы вдвоем стояли у злополучной ямы. Брошенный вниз фонарик исчез, как и не бывало, так что проход работал. Не факт, что в то же место, но работал. Мой гость был сосредоточен, собран и погружен в себя.


— То есть просто прыгать туда? — уточнил в пятнадцатый уже раз.


— Полагаю, да. — кивнула я, не отрывая взгляда от бездны.


Он прыгнул, но недалеко и неглубоко. Выругался и с нескольких попыток с помощью моего автомобильного троса таки смог вылезти. На такой поворот мы не рассчитывали.


В ближайший час он несколько раз прыгал, падал и аккуратно спускался. Раз я его даже толкнула — а толку чуть.


— Это точно то место? — он больше уже ничего не говорил.


— Точно то. Фонарик же пропал.


Фонарик действительно, поступил с нами по-свински.


Он посветил в бездну моим телефоном.


— Ничего похожего на фонарик. Один мусор. — пробормотал зло.


— Какой мусор? — взвилась я. — Там же пустота.


— Откуда? Был я там. Яма как яма. Кирпичные стены, мусор какой-то. — проворчал жандарм.


— То есть Вы не видите того, что я, а я не вижу того, что доступно Вам. — констатировала я полный тупик и с размаху ударила по листу, прикрывавшему временную дыру. Гнев — это грех, и воздаяние мне случилось почти сразу же. Кровищи — хороший такой ручеек.


— Ну что же Вы, Ксения Александровна! — он перехватил мою ладонь, обмотал собственным носовым платком и прижал к губам. Не может быть!!!


— Не может быть!!! — произнес он вслух и рассмеялся. — Я вижу. Вижу ее.


Поднял меня в воздух закружил, поцеловал в щеку крепко-крепко.


— Спасибо Вам. За все. И прощайте.


Даже долгий взгляд на прощание не получился.


Тьма поглотила тело, словно и не было никогда на Земле этого путешественника между эпохами. На смену уже начавшей подсыхать мартовской грязи пришел пушистый снег, хлопьями кутающий город, и эти хлопья противно таяли на щеках. Они всегда так делают. Я же не плачу, верно?