В честь праздника выстроены деревянные карусели, на помостах еще какие-то увеселения, а мы чинно прогуливаемся втроем. Антуан переживал самые сложные чувства. С одной стороны, я вообще мешала ему в общении с Фролом, с другой — оказалась забавным развлечением для его приятелей, и тут же блеснул шанс избавиться от меня навеки, сплавив замуж. Поэтому сегодня я слушала комплименты от него под сопение Фрола. Удивительным образом нам удалось встретить очень много знакомых, все же Саратов был большой деревней всегда. Практически весь пасхальный набор гостей, кое-кого из моих клиенток (те сдержанно кивали или вообще не удостаивали меня вниманием) и множество дорогих друзей Фрола, которые оценивающе пробегались по мне взглядом и явно калькулировали затраты.


Улыбка уже окостенела на лице, особенно от того едва уловимого пренебрежения, с которым нашу группу встречали добропорядочные преуспевающие горожане. То есть среди разночинцев мы еще терпимо смотрелись, а вот для купцов первой гильдии — явно вульгарно.


Появление поручика Татищева не упростило мое положение, но оживление точно внесло.


— Приветствую Вас, Фрол Матвеевич, Ксения Александровна! — Он кивнул шефу, прикоснулся губами к моей ладони. Поцелуй получился чуть более долгий, чем в первый раз, а прикосновение явно более нежным.


Хоть Фрол и напрягся, но пришлось знакомить офицера и с Рябинкиным, и с прочей компанией. Но он словно не замечал неловкости, окутывавшей наш коллектив, взял букетик ландышей у подбежавшей девочки-цветочницы, который я с легким смущением приняла. Положительно, я не знала, как себя вести. То есть в своем времени я бы сходила с ним в любимый клуб, возможно, не один раз. А тут любой жест трактуется неизвестным мне способом, и я уже явно совершила множество ошибок. Да и что ему от меня нужно?


— Сударыня, не согласитесь ли Вы на лодочную прогулку? — это он мне, серьезно?


В парке, как и в 2015 году, практиковалась аренда лодочек, но на Пасху — это как-то рановато, или нет? Я вопросительно посмотрела на Фрола, тот нахмурился.


— Петр Николаевич, разве уже открыта навигация?


— Ради Вас, Ксения Александровна, я ее сам открою. — и пошел в сторону пруда.


Я обернулась к «опекуну».


— Что мне делать? — прошептала так, чтобы слышал только он.


— Решать Вам, Ксения Александровна, только вот лодку он, похоже, нашел. — Фрол вопреки желанию слегка улыбнулся. А я ошеломленно смотрела как несколько подсобных рабочих тащат лодку, весла, открывают причал. Отступать некуда.

* * *

От воды шла нездоровая свежесть, но активно гребущий поручик ее не ощущал, а я радовалась, что все эти проклинаемые мной юбки сейчас хоть кое-как, но сохраняют остатки тепла. Фрол с сотоварищами сидел в беседке на берегу водоема и пил чай из самовара с пирожками. Горячими.


— Ксения Александровна, Вам удобно? — поручик с тревогой посмотрел на мои посиневшие губы.


— Да-да, Петр Николаевич. Вы очень хороший капитан. — проклацала я.


— Я еще не встречал Вас в такой обстановке. — осторожно начал он. — Вы редко бываете в обществе?


— После смерти папеньки я соблюдала траур. — потупилась я. Врать надо правдоподобно. — Потом Фрол Матвеевич предложил мне работу бухгалтера. Это занимает много времени, да и не очень хорошо сказывается на моем положении в обществе.


Мой собеседник чуть порозовел.


— Поэтому беззаботной глупенькой барышни из меня не получилось. А в другом статусе здесь не гуляют.


— Простите мне мою нескромность, а как же Ваша семья? — он какой-то слишком настойчивый.


— Маменька умерла, когда я была совсем крошкой. О папеньке Вы, возможно, уже слышали. Позапрошлой осенью он разорился и… не смог этого пережить. Я перебралась из Симбирска сюда и попробовала начать новую жизнь. Одна.


По его лицу пробежала тень, но я решила добить все вопросы в зародыше.


— Пётр Николаевич, мы с Вами современные люди и можем говорить открыто. Для бесприданницы, даже из очень хорошей семьи, вариантов немного. Или замуж за того, за кого в здравом уме не пойдут более благополучные, или какая-то честная работа или… иная судьба, которая хуже смерти. — экая я сегодня трагичная.


— Не говорите так, сударыня. — Он давно уже перестал грести, и мы замерли посреди пруда. Одни, как метеориты в тундре. Почему-то с ним мне не хотелось лицемерить — у нас были общие секреты, что делало нас заговорщиками, да и в остальном он очень располагал к себе.


— Петр Николаевич, я выбрала то, что сохраняет мне самоуважение и честь, хотя, как подозреваю, не все со мной согласны.


— Вы удивительная. Первый раз вижу столь современно мыслящую особу, которая не пытается быть как другие, и при этом не скатывается в эпатаж.


Это он всерьез? Что вообще творится с людьми этой весной? Или я так погрузилась в мелочное выживание, что не замечала их особенностей раньше. Или все же сословные границы определяют куда больше.


— А Вы, Петр Николаевич, ничего не рассказываете о себе.


— Да и нечего очень-то рассказывать. — он снова взялся за весла и греб отрывистыми, широкими взмахами. — Моя maman умерла тоже очень давно. Отец вскоре женился, потом появились дети. И я тоже решил достичь чего-то сам, понимаете?


— Да, когда получаешь что-то извне, это дар. И он до конца принадлежит тому, кто его сделал. А если чего-то достигаешь сам, то это полностью твое.


— Вот! У Вас так хорошо получилось оформить эту мысль в слова!


Он так обрадовался моему красноречию, что чуть не перевернул лодку.


Мы еще потелепались по пруду, но к первым сумерками таки причалили обратно. Поручик галантно помог мне выйти и сдал с рук на руки Фролу, который уже распрощался с большей частью компании. И лишь Катусов с трагедией во взоре следил за этим цирком.


— Надеюсь, мы еще увидимся, Ксения Александровна. Честь имею. — и откланялся.

* * *

Домой мы возвращались опять же ни словом ни обмолвившись о водных видах спорта.


За ужином Рябинкин был в ударе: сиял, острил, даже со мной хором спел. Я еще хорошо помнила саундтрек к «Петербургским тайнам», а он увлекался стихами Баратынского.

Не растравляй моей души

Воспоминанием былого.

Уж я привык грустить в тиши.

Не знаю чувства я иного.

Играли в фанты, смеялись — как нормальная семья. В отсутствии телевизора и интернета есть определенные преимущества.


Утром заявился Катусов с тенями под глазами. Видимо не спал, думу думал.


— Ксения Александровна, я имею честь пригласить Вас в театр.


Бог мой, только не в этот клуб художественной самодеятельности, где все так активно переигрывают, а примадонна — курпулентная дама постбальзаковских лет увлеклась ролью маленькой девочки.


— Дмитрий Денисович, разве у нас случилась премьера?


— Очень-очень трогательная постановка господина Островского. — Он требовательно смотрел на меня.


Вот даже в двадцать первом веке в доме повешенного не принято говорить о веревках. А тут меня носом тычут в мое бесприданничество и проституцию с богатым купцом. Хамство это.


— Боюсь, трагедий в жизни и так достаточно, чтобы их со сцены смотреть. Когда «Сон в летнюю ночь» Шекспира поставят — я с удовольствием потрачу на них свое время, Дмитрий Денисович. — Я порылась в конторке и извлекла одолженную книгу. — И благодарю за чтение.


Гость принял том назад и поинтересовался моим мнением.


— Мне лично ни один из персонажей, на которых опирается автор, особенно-то и не понравился. Ну девочку, жаль, конечно. И жену тоже. Но та, бедняжка, вообще оказалась пострадавшей.


— Но как же?! — аж подпрыгнул чиновник. — Иванов тонко чувствующий рутину жизни человек… А доктор Львов…


— Доктор Львов полез не в свое дело, а главный герой поступил со всеми плохо.


— Вы еще слишком молоды, Ксения Александровна. Мужские переживания Вам непонятны.


— Вот об этом я и говорю. — я свернула разговор на природу и погоду.


Катусов помаялся-помаялся, да и ушел, раздраженный суетой в лавке. Мы готовили конкурс фигурной выпечки, было совершенно не до гостей. А тут вообще раздражают философствующие бездельники. У них страна через считанные годы рассыпаться начнет, а они так и будут искать высший смысл в невнятных телодвижениях.

* * *

Цветов больше не приносили.


День, другой, третий — мои букеты уже заметно подвяли, господина поручика на горизонте не появлялось, зато Катусов зачастил в компании с Рябинкиным и газетчиком Тимохиным. После очередной вечеринки с уже дежурным пением, пока я пошла на кухню заварить новую порцию чая, он подкрался ко мне в коридоре и жарко забормотал подлинную чушь.


— Ксения Александровна, такая женщина, как Вы не должна прозябать в подобных условиях. Фрол Матвеевич не женится на Вас, Вы же понимаете… Да и после такого ровня Вас не примет… Неужели быть на содержании ограниченного малограмотного купчишки лучше, чем строить светлое будущее с честным достойным человеком, желающим Вашего спасения? Я готов забыть об обстоятельствах Вашей жизни ради нашего счастья. Наша любовь, свободная от этих мещанских условностей…


За время этого монолога он успел опуститься на колени и прижаться к моей ммм… Куда неприлично, короче говоря. Но и по морде в такой сцене не схлопочешь, умно поступил.


Я аккуратно опустила чайник на балюстраду и поступила так, как не пристало поступать не только скромной дворянской дочери, но и благополучной купеческой содержанке — резко приподняла сжатую в колене ногу и пока мой поклонник ловил ртом воздух, прихватила его за ухо.


— Купчишка, говоришь, малограмотный? — я шипела, методично проворачивая руку вокруг своей оси. — Да ты его ногтя не стоишь, тебе под этой крышей находиться не стыдно, спасатель недоделанный?


С тонким писком поклонник отправился считать ступеньки, а я подняла глаза. В дверном проеме молча стоял Фрол.


— Ой, Фрол Матвеевич, что делается!!!! — фальшиво заверещала я, бросаясь на шею хозяину. — Убился же!!!!


Остальные резво выбежали из гостиной, ощупали пострадавшего, вызвали ему доктора.


— Несчастье какое!


— Жив, жив!!! — вот же, досада.


— Да как же так вышло-то?


Все суетились, приехавший доктор диагностировал перелом левой руки, вывих лодыжки, сотрясение мозга и разрыв ушного хряща. Вот эта травма его заинтересовала куда сильнее, но загадку прояснить не удалось.


Я не сразу поняла, что держу Фрола за руку, как, впрочем, и он не спешил одергивать ладонь.


Друзья уволокли жертву верхней ступеньки, а мы остались наедине. Фрол помог мне убрать со стола, шумно дыша.


— Фрол Матвеевич, я, пожалуй, пока воздержусь от посиделок с господином Катусовым. — максимально нейтрально проговорила я.


— Пожалуй, господин Катусов не появится у нас более. — хрипло согласился он.


— А Антон Семенович не будет против?


— Не будет.


Я вздохнула без особой грусти.


— У Вас не будет проблем из-за этого… инцидента? — осторожно полюбопытствовала я в конце. Все же вряд ли Катусов заявит на меня в полицию, но я еще не очень сильна в тутошней юриспруденции.


— Нет, Ксения Александровна, чего-чего, а проблем не будет… — он придвинул к стене последнее болтавшееся посреди комнаты кресло. — Вы только не переживайте. И это…. Хорошая Вы…


И быстро ушел к себе.

* * *

— Ксения Ляксандровна, а что, букеты больше не носят? — прицепился с утра Авдей, явно наущаемый приятелем.


— Старые еще не все выкинули. — вяло огрызалась я.


— Ксения Ляксандровна, а, Ксения Ляксандровна, а правда у нас в лавке вчера человек убился?


— А ну-ка прочь пошел. — раздача подзатыльников от шефа случалась редко, но щедро.


— Неправда, Авдюша. — я много писала с утра и теперь разминала пальцы. — Если бы убился, я б его на заднем дворе прикопала. А так там чисто.