— Я еду домой.

— Поезжай, — равнодушно, но печально ответил он и улегся на диван с бутылкой.

Я уже хотел уйти, но он вдруг вскочил и бросился ко мне. Первая моя мысль была та, что он намеревается мне хорошенько двинуть, но произошло нечто неожиданное.

Он прижал и меня к себе и почти со слезами взмолился:

— Не уезжай, я без тебя сдохну.

— Да, ты и так сдохнешь, — цинично ответил я, освобождаясь от него, — ты же даже не задумываешься, зачем ты вообще живешь.

Я видел, что ему больно, и, мне было его жаль, но во мне проснулась та подавленная склонность к жестокости, которая была свойственна мне всегда, а в этой ситуации казалась мне оправданной необходимостью защитить себя от этого дикого хаоса, носителем которого мне представлялся в тот момент Харди.

— Я тебе говорил, что я не твой мальчик, и то, что я с тобой сплю, еще не значит, что ты мне дорог, и не воображай, что ты нашел в моем лице няньку и преданного шута, — мне самому было странно, что я с удовольствием произношу все это, не веря ни единому слову.

— Я тебя люблю, Стэн, — серьезно и с явным насилием над собственным самолюбием сознался он. — Я знаю, что ты, единственный, кого я люблю.

— Ну не надо так преувеличивать, — продолжал я, все тем же издевательским тоном, любить — это смешно, а уж меня вдвойне смешно, ты и сам это знаешь.

— Я буду делать все, что ты скажешь, если хочешь, я все брошу, музыку, этот город, мы можем уехать и жить где-нибудь.

— Да, ты и вправду спятил, ты думаешь, тебе дадут жить, «где-нибудь», да за тобой же тянется целая свора голодных шакалов, которые тешат твое тщеславие, журналисты, бабы, жены, имиджмейкеры, шоферы, повара, дизайнеры, рабочие сцены, вся эта дрянь бесконечная.

— Мне они не нужны, — возразил он с тем смирением, которое только бесило меня, потому, что я знал, что он не понимает главного, неслучайности этой несчастной страсти, от которой он ослеп и оглох.

— Меня полиция ищет, ты об этом забыл? — спросил я, немного успокаиваясь.

— У меня есть деньги, мы можем уехать туда, где тебя искать не будут.

— Да что ты заладил, уехать, уехать, куда ехать-то, в Центральную Африку, что ли?

— Куда хочешь.

— Некуда нам ехать, Крис, и чем скорее ты это поймешь, тем лучше.

Я сел на стол, а он продолжал стоять растерянно посреди комнаты, и я задумался над тем, насколько он ближе мне такой, чем тот, который так нравится миллионам поклонников.

17 июня 2001

Я начал обдумывать структуру альбома и пытаться вытянуть из Криса хоть какие-нибудь формальные правила, по которым он должен создаваться, но он вместо объяснений говорит мне одно и тоже: «Пиши все что хочешь, у тебя все в порядке, я спою любые слова, и все будут визжать от восторга». Не очень-то мне в это вериться.

— Послушай, Крис, я не хочу, чтобы ты тащил меня в свой мир, только потому, что мы с тобой любовники, а на самом деле я ничего не стою, меня будет презирать твоя же группа, не говоря уже обо всех прочих. — заметил я пока он собирался на репетицию.

— Не смей так говорить, — рявкнул он на меня, — ты пишешь, что нужно, я знаю лучше тебя, я пою, а не ты, кое в чем я разбираюсь лучше тебя, ты понял? — он подошел ко мне и схватил меня за плечи. — Если не напишешь весь альбом, я вообще брошу к черту все, разорву контракт, пусть забирают все деньги, нам с тобой хватит, чтобы протянуть до того, как я найду себе работу в каком-нибудь клубе.

— А Джимми, а ребята, — спросил я с неподдельным страхом, — ты что их собираешься подставить?

Он нахмурился и через секунду ответил:

— Я им сам выплачу компенсацию.

— Крис, перестань, — возразил я, обнимая его, и прижимая к себе, — ты же знаешь, я не нарушу обещания, я напишу, только не злись.

Он уехал, а я остался, мотивируя это тем, что мне необходимо было посидеть одному и подумать кое над чем. На самом деле думать мне не хотелось. Мне до потери памяти хотелось напиться. Никогда прежде такая потребность у меня не возникала. Я лег на ковер и, глядя в потолок, стал размышлять. «Юноша должен отвлекаться от учения непродолжительной игрой на музыкальных инструментах, для того чтобы согреть кровь и чтобы от чрезмерных упражнений им не овладела меланхолия». Я вспомнил это странное поучение Дюрера, и на сей раз оно не показалось мне таким уж загадочным. При моей безумной, нереализованной любви к графике, я был абсолютно лишен музыкальных способностей, я не только не понимал, как моя сестра играет на фортепьяно и на флейте, я даже помыслить не мог о каком либо соприкосновении с миром звука. Похоже, что Крис собирался поступить со мной также, как советовал поступать с учениками Дюрер, давать им все необходимое и даже свыше того, но держать под непрестанным надзором. Не могу сказать, что мне это льстило. В отличие от Генри при прочих существенных достоинствах, Харди был чужд сознательному стремлению к принуждению.

18 июня 2001

Крис получил свой браслет, точно такой же, как пропавший и торжествующе сообщил мне:

— Знаешь, что значит эта фигня, это значит «Сердце девственницы не знает пощады» Красиво, правда? — он с удовольствием надел браслет на руку и протянул мне, чтобы я им полюбовался.

— Да, впечатляет, — согласился я, — только какое отношение к тебе имеет эта девственница?

— Плевать на нее, — возразил Крис, не желавший долго размышлять над непонятными фактами, — я поеду с тобой в «Дюну», мы будем танцевать всю ночь, и тебе не отвертеться.

— Дело твое, — согласился, зная по опыту, что отговаривать его бесполезно.

Он притащил меня в клуб в час ночи. Мы выпили водки, и он, разумеется, не оставлял своего намерения обрести во мне партнера по танцам. Я ненавижу танцевать, но чтобы доставить ему удовольствие, возражать не стал.

Он обнял меня чуть ниже талии, я положил руки ему на плечи, и в целом мы смотрелись вполне респектабельно, как обычная пара танцующих в ночном клубе. Но ситуация приняла неожиданный оборот.

К нам подошел бармен, вероятно, давно уже на меня смотревший, и спросил Харди, которого, очевидно, знал и неплохо:

— Не уступишь мальчика, Крис, я тебе тоже кое-что подкину?

Крис, не говоря ни слова, разжал свои объятия и резко схватил за шиворот несчастного сотрудника заведения, затем стремительно оттащил его к стенке и беспрерывно тряся, что-то начал объяснять ему не слишком доброжелательным тоном. Я наблюдал за всем этим, с чувством оскорбленной гордости на лице. На самом же деле мне было весело, если не сказать хуже, меня забавляло мое положение, в университете, еще пять лет назад, я и представить себе не мог, что когда-нибудь в элитном ночном клубе из-за моей персоны возникнет стычка между рок-звездой и барменом. Это было похоже на бред, но бред этот мне был по душе.

— С меня хватит, — сказал я Крису, когда он вернулся.

— С меня тоже, — согласился он.

22 июня 2001

Я приехал к Генри. Он встретил меня без претензий, но с явной насмешкой, спросив как мои дела. Хелен мне не слишком обрадовалась, видимо ее вполне устраивало общество Шеффилда.

— Ну, рассказывай, — сказал он, усевшись со мной в гостиной, — с кем ты проводишь дни и ночи, или наоборот, что, впрочем, неважно.

— Генри, — пояснил я сдержанно, предполагая, что за этим сразу последует необходимость в неприятных объяснениях. — Я хочу забрать некоторые вещи, мои вещи, разумеется.

— Да, ты никак решил сбежать и бросить меня на произвол судьбы, — спросил то ли ядовито, то ли не веря в истинность своих слов.

— Именно так, — подтвердил я, — то есть, не совсем. У меня есть друзья, они пригласили меня поехать отдохнуть. Вот и вся проблема.

— Ну, а если я не согласен, — спросил Генри, — если я позвоню в полицию?

— Я знаю, ты можешь это сделать, но мне все равно, — ответил я с тем равнодушием, которое характеризует человека, запутавшегося в собственной жизни и уже безразличного к тому, что ждет его впереди.

— Не буду, не буду, — заверил он меня с улыбкой, — сказать по чести я был к этому готов. Я даже рад этому. Твоя помощь мне больше не нужна, ну а ты, я думаю, все равно потом вернешься.

— Я не вернусь, Генри, — возразил я, — ты меня неправильно понимаешь.

— Правда? — изумился он.

— Я тебе очень благодарен за твое участие, но я никогда не вернусь.

— Не зарекайся, дружок, — произнес он с самоуверенной фамильярностью в голосе, — за тобой ведь не мелкое воровство числится.

— Я знаю, что за мной числится, — ответил я, стремясь как можно скорее прекратить этот разговор. — Ты не можешь ничего к этому прибавить.

— Ну, и прекрасно, тогда в добрый путь, дорогой Тэн, но когда-нибудь твой Плутон шарахнет тебя по самое не балуй, — он встал и налил нам обоим выпить. Я взял бокал, отпил немного и, позвав Хелен, попросил ее собрать мои вещи.

Плутона я опасался меньше всего, но гораздо сильнее злопамятности Шеффилда. Меня успокаивало только то, что доносить на меня он бы не стал, ибо в этом случае неприятности ему были бы обеспечены, он укрывал меня в течении четырех лет, да еще при столь скандальных обстоятельствах. Конечно, он на это не пойдет. Хелен принесла мне сумку, и я попрощался с ними обоими и уехал.

6

Огромный крытый стадион на окраине города был забит до отказа. Концерт еще не начался, пестрая толпа в стоячем партере волновалась, гудела, кто-то уже орал «Свет!» и «Даешь «Ацтеков!». Стэн стоял, прислонившись к стене, закрывавшей проход на сцену. В этом, отрезанном от основной толпы барьером кармане обычно находились журналисты, и Стэн смотрел, как какой-то парень взбирается по лесенке на свою кинокамерную ногу, возвышавшуюся на два метра над всеми. На Марлоу никто не обращал внимания. Рядом околачивался Айрон, один из телохранителей Криса, приставленный к Стэнфорду «на всякий случай». «Мало ли что, — сказал Крис в машине перед концертом, и его зеленые глаза не отрывались от лица Стэна, — сам понимаешь, время сейчас такое. Не спорь». Стэн и не спорил, хотя иногда и чувствовал себя идиотом, какой-то фавориткой французского короля, заработавшей себе титул герцогини в постели. Он-то знал, что это все совсем не так, что все гораздо сложнее, что он не игрушка рок-кумира, но это знали только он и Крис. Ну, может, еще Бобби, как подозревал Стэн. Хотя на данный момент об их связи знали или только догадывались несколько человек, в которых входили музыканты из группы и некоторый обслуживающий персонал. Во всяком случае, здесь им никто не интересовался, очевидно, принимая Стэна за одного из репортеров желтопрессных изданий, неведомо как доставшего аккредитацию и притащившегося сюда в расчете на какой-нибудь скандал.

Свет в зале стал стремительно темнеть. Лампы дневного света гасли, как будто задуваемые ветром, и синий луч пополз по сцене, отыскивая ударную установку. Кто-то еще пробежал к микрофону, протаскивая последний провод, но в недрах толпы уже зарождалось торжествующее гудение, на мгновение заглушенное взрывом дымовых шашек и превратившееся в торжествующий слитный вопль, когда в красном и синем дыму на сцене появились «Ацтеки». Приветственно взмахнув рукой, Пэтти тут же побежал за свои барабаны, гитаристы разошлись в стороны, а Крис встал на краю сцены так, как вставал обычно, заложив большие пальцы рук за ремень своих кожаных штанов, задрав подбородок и глядя на толпу агрессивно, высокомерно и призывно одновременно.

— Ну что, ребята?! — гаркнул он, и его глубокий сильный голос с легкостью перекрыл шум толпы даже без микрофона. — Повеселимся?

Толпа ответила стоном. Стэн со своего места видел кучку каких-то девиц, орущих и прыгающих, по лицу у одной текли слезы, размазывая тушь, она кричала так, что казалось, потеряет сознание от экстаза. Очевидно, вида ее кумира было достаточно, чтобы пережить все спектр доступных ей эротических эмоций. «Тут не поспоришь, — подумал про себя Стэн с улыбкой, — выглядит он неплохо». Стэн перевел глаза на Криса, стоявшего спокойно и пренебрежительно над этим морем людской истерии. Последнее время он забросил свои алые и серебряные костюмы и стал одеваться со сводящей с ума простотой. Сейчас помимо кожаных штанов на нем была разодранная на груди белая майка и тяжелые ботинки. На смуглой гладкой груди болтался серебряный амулет. Длинные черные волосы перехвачены свернутой в жгут банданой. В нем действительно было что-то дикарское, такое, от чего сердце Стэна застучало быстрей. Он еще раз взглянул на бьющих в истерике девушек, и тут злая и совершенно не свойственная ему мысль пронзила юношу, как укус змеи. Он даже задохнулся от этого: «А ведь он мой, девочки. — подумал Стэн, — он мой, как бы вы тут не бесились. И я делаю с ним, что хочу». Он закрыл глаза, выбрасывая это из головы, но тут Крис взял микрофон и первый аккорд гитары Джимми прозвучал над моментально затихшей толпой, как голос органа.