— Слезай, — велел он мне. Затем он откатил мотоцикл подальше и вернулся ко мне. Я стоял, очарованный красотой, к которой невозможно привыкнуть, встречаясь с ней снова и снова. Бескрайний синий простор тянулся вдаль, смыкаясь с небом туманной линией горизонта. Был полдень, и жара была в разгаре. Море было безмятежно спокойно, Крис обнял меня за плечи и также неподвижно молча созерцал картину, прекраснее которой я ничего себе и представить не мог.

— Пойдем купаться, — предложил он и сбросил с себя майку с очередным афоризмом, на сей раз настолько выразительным и лаконичным, что в намерениях ее владельца сомнений не оставалось. Мы разделись и, как были голые, пустились вплавь наперегонки. Крис плавает отлично, я значительно хуже, но в отличие от него я способен преодолевать любые расстояния. Вода, окутывавшая мое тело, была теплой, как парное молоко, я вспомнил признание моего друга о том, что он видит себя во сне плавающим в огне, но это был не огонь, это была стихия более благосклонная к слабой природе человеческой. Харди плыл все дальше и дальше от берега к одиноко высившейся черной скале метрах в трехстах от берега. Я не пытался догнать его, мне было достаточно того, что он находился здесь в море со мной и над нами обоими простиралось только бескрайне высокое небо, чистый, бледно-голубой простор. Только теперь я понял насколько я на самом деле, как выражается Крис, «вошел в штопор» и перестал замечать саму ткань жизни, радоваться всему, что меня окружает. Я плыл вслед за ним, и в голову мне пришла странная мысль, как мог быть он демоном огня и не бояться воды? Я усмехнулся, удивившись нелепости собственных рассуждений, а Харди уже, достигнув назначенного места, выбрался на камни и сидел на них, по всей видимости, наблюдая за мной с искренним торжеством. Я приближался медленно, но упорно, и, глядя на моего друга, примостившего на выступе скалы, голого с мокрыми длинными волосами, думал о том, что все же в нем было что-то совершенно не свойственное не только нормальному человеку с его комплексами и принципами, но и вообще человеку, в нем было что-то невыразимо архаичное, дикое, нечто присущее существам, населявшим землю задолго до того, как ее унаследовал род человеческий. Меня охватило страстное желание нарисовать его таким, именно таким и только таким, настоящим Крисом Харди, не понимавшим, чем он сам является и зачем пришел в этот мир, и, как ни странно, отданным этому миру, как редкий бесценный подарок, оценить по достоинству который могли лишь единицы, если не вообще только его нянька, телохранитель и шофер в одном лице, старина Бобби, относившийся к нему с необыкновенной терпимостью и симпатией.

— Плывешь, как бревно, — проконстатировал он со смехом, подавая мне руку, когда я наконец подплыл к скале, — воды ты не чувствуешь, надо с ней слиться, понимаешь, как будто у тебя тела нет.

— Ты что, инструктором по плаванию подрабатываешь, — не выдержал я в обиде на его замечание.

— Я бы мог, — с обычной самоуверенностью ответил он.

Я сел рядом с ним на камень. Солнечные лучи мгновенно испаряли влагу с кожи. Становилось невыносимо жарко на этой открытой скале под палящим солнцем. Крис провел рукой по лбу и взглянул на меня. Где-то вдалеке по шоссе катил туристический автобус. Мне сделалось не просто смешно, я начал хохотать, как безумный, до слез, ничего более чудовищного и абсурдного, чем происходящее, и вообразить себе было нельзя. Знаменитый, скандально знаменитый вокалист группы «Ацтеки» Крис Харди сидел на камне голым посреди моря, а рядом с ним в таком же точно виде сидел недоучка из манчестерского университета, сбежавший из дома четыре года назад. Харди блаженно улыбался и смотрел на легкие волны, набегавшие у наших ног. Казалось, он не нуждался больше ни в каких удовольствиях и напрочь забыл о том, что помимо нас с ним существует еще что-то. И вдруг он вскочил и бросился в воду с иступленным криком:

— Догоняй, Тэн.

Повинуясь безотчетному инстинкту соперничества, я последовал его примеру, мы плыли назад к берегу.

Выйдя из воды и одевшись, мы посмотрели друг на друга и невольно улыбнулись.

— Покатаемся, тут очень круто, можно гонять, сколько хочешь, я первое время сюда приезжал ради этого, специально, — сказал Крис, подводя мотоцикл, и занимая свое место.

Я тоже сел.

— Ну, обними меня, я этого хочу, — сказал он, — помнишь как в Замке, никогда этого не забуду.

— Почему? — спросил я, торопясь услышать ответ до того, как врубится шум мотора.

— Я об этом думал, не знаю, — пояснил он, готовясь сорваться с места, — когда ты стоял передо мной, как полный придурок, я решил, что ты боишься ко мне прикоснуться.

— Я не боялся, — возразил я, — я просто никогда на мотоцикле не ездил, и потом, я понятия не имел что это положено.

— А что положено?

Я промолчал, и он рванул вперед, вылетев на шоссе. Мы понеслись вдоль берега, без всякой цели и смысла, пьянея от этой бессмысленности, как от передержанного вина командора, которым был забит дом Криса.

Мы обедали в городе, маленьком курортном городке, в ресторане «Сицилия», болтали обо всем, о чем только на ум могло прийти, я рассуждал о бессмертии души, Крис слушал меня, скептически ухмыляясь, в конце концов, я его спросил, не атеист ли он.

— А я понятия не имею, кто я, — ответил он, — я вообще о смерти не думаю, что будет, то будет, а у тебя с ней, видно, близкие отношения.

— Да, интим, — подтвердил я, — я не могу о ней не думать.

— Почему? — спросил он, закуривая и с усилием выдыхая дым.

— Так сложилось, я всегда помню о смерти, возможно, это обостряет все остальные чувства.

— Ну и дурак, — сказал он с грубой простотой, прорывавшейся в нем время от времени во всем блеске, — чего о ней помнить-то, ты умрешь, я умру, все умрут. — он внезапно замолчал и вдруг добавил, — но это ты хорошо сказал «Как смерть принимать любовь», красиво, мне нравится.

— Я почти все написал, — заметил я, — все десять песен, как договаривались. Ты мне должен.

Он посмотрел на меня в упор.

— Должен — бери, сам же говоришь «бери все, что можешь взять».

Разговор принимал неприятный оборот в такие минуты, мне начинало казаться, что Харди издевается надо мной холодно и с удовлетворением, не из глупости, а из-за того, что на самом деле прекрасно понимает, что я при этом испытываю.

— Не бери в голову, — сказал он уже значительно мягче, — все мои деньги — твои, мне ничего без тебя не надо, я же говорил тебе.

Он взял мою руку и крепко сжал ее в своей, словно стремясь подтвердить таким образом истинность своих слов.

Поздно ночью мы возвращались обратно вверх по горной дороге на бешеной скорости, освещая себе трассу не особенно ярким светом фар. Густая пряная ночь, пропитанная насквозь влажным дыханием моря, свет в редко попадавшихся домах у дороги — все это создавало впечатление сна, чего-то, чего не может быть в реальности.

Все было в порядке, пока не заглох мотор. Что произошло, неизвестно, в темноте разобрать было весьма проблематично. Крис спешился, попробовал что-то завести, но мотоцикл не подавал признаков жизнь.

Решено было позвонить Бобби. Тот пообещал приехать немедленно с фонарем и специалистом в таких делах. Пока мы ждали его появления, сидя у обочины дороги и курили сигарету за сигаретой, Крис пересказывал мне свои многочисленные приключения. Аварии, романы, случайности, совпадения и прочее.

— Черт, только с Мэри получилось скверно, — заметил он с искренним сожалением, очевидно, неприятные воспоминания не давали ему покоя. — а у тебя не бывало такого?

Его вопрос вызвал мое крайнее недоуменье.

— Ты хочешь узнать, не покончил ли кто-нибудь с собой из-за неразделенной любви ко мне?

— Да, нет, ты не понял, не из-за любви, Тэн, я больше всего боюсь, что она меня и не любила, как надо, она не была обычной бабой.

— Объясни, — попросил я.

— Я же говорил, что она обет дала, клятву, что это сделает, она этого хотела, даже вроде бы писала, что в жертву себя приносит. Мерелин так рассказывала. Может, врала нарочно, чтобы меня взбесить. Она мне так и не простила потом этого.

Его слова подействовали на меня самым жутким образом, я вспомнил Томаса, его смерть во время пожара, то, о чем я старался не думать, старался всеми силами. Когда мы прощались, он сказал мне, что мы, возможно, еще увидимся. Я почувствовал непреодолимую потребность рассказать Крису о Торне, о своих походах в тюрьму, о Томасе, но меня останавливало справедливое подозрение, что вся эта история покажется ему бредом и он просто посмеется над моими страхами.

Приехал Бобби вместе с мастером по части починки мотоциклов в экстремальных условиях. Он копался довольно долго, Крис держал фонарь. Исправить повреждение все-таки удалось. Мы снова сели на многострадальное средство передвижения и без приключений под ненавязчивым конвоем Бобби доехали до дома.

Крис пил много, но при этом не только не пьянел, а наоборот (или это только казалось мне?) становился все трезвее. Мы лежали на большой, похожей на супружеское ложе кровати, беспрерывно курили и перебрасывались незначительными фразами. Харди время от времени задавал мне вопросы по поводу текстов песен и прикидывал, как их лучше спеть, я давал ему дилетантские советы, которые по большей части отвергались, но кое-что он все-таки принимал во внимание. Я не мог понять, в каком состоянии он пребывает, и что у него творится в душе и в голове. Он чувствовал себя, надо полагать, довольно беспокойно. Около трех часов ночи я решил, что, пожалуй, пора погасить свет и постараться уснуть. Пить Крис уже не мог или не хотел, он лежал с широко открытыми глазами, глядя в никуда. Я подумал, что он, пожалуй, успокоился и собирается спать. Я подошел в темноте к постели и начал осторожно раздевать его, сам он, я знал, раздеваться не станет, а мысль о том, что я буду лежать рядом с ним и между моим и его телом будет хоть какая-нибудь преграда, была для меня непереносима. Я расстегнул «молнию» на джинсах, уже будучи в полной уверенности, что если Крис и не уснул, то находится в прострации от выпитого. Но я заблуждался. Молниеносно сев на постели, он крепко схватил меня за руку.

— Не ожидал? — прошептал он с необычной, как мне показалось враждебной интонацией, он дернул меня на себя, так что я с трудом удержался на ногах.

— Я думал, ты уснул, — тихо ответил я, — разденься, Крис, я терпеть не могу, когда ты… лучше всего, когда на тебе ничего нет.

— Может, мне и на сцену так выйти? — спросил он, усаживая меня рядом.

— Ну, это ты преувеличиваешь, народ тебя не поймет, ты не забывай, — я разделся и лег, не шевелясь, наслаждаясь этой очередной маленькой войной, которую периодически мы объявляли друг другу, вероятно, для поддержания настроения. Крис тоже разделся, наконец, и лег, положив мне голову на плечо. Его тело было невыносимо горячим, и снова мне вспомнились слова юного японца из ресторана о Демоне Большого огня. Я почувствовал, как холодный пот выступает у меня лбу, это не был страх, это было присутствие рядом со мной и внутри меня чего-то, с чем я не справлялся, не умел обращаться, но что внушало мне ненасытное желание все больше и больше сближаться с этим человеком, преодолевая пропасть между нами, которая, кстати, и так постепенно становилась все меньше и грозила исчезнуть вовсе. Рука Криса легко скользила по моему телу, горячая, он дышал глубоко, видимо пытаясь замедлить процесс неуклонно нараставшего возбуждения. Я повернулся к нему и увидел, как неистово, безумно блестят черные зрачки, контрастируя с голубоватой белизной белка.

— Ты боишься меня? — вдруг спросил он, поцеловав меня в губы.

— Боюсь, о чем ты? — я действительно не понимал, что он хотел сказать.

— Ты смотришь так, как будто мы не в постели, а в операционной, я на тебя похож был, когда мне дыру в боку зашивали.

Я ничего не ответил, я изогнулся, проводя языком по его пылающей смуглой коже, и, взяв губами его напряженный, как стрела член, стал ласкать его языком, сходя с ума от хриплых стонов моего любовника, выгибавшегося и извивавшегося от этой бесконечно сладкой пытки, я не давал ему кончить, я чувствовал самые тончайшие подрагивания его мышц, и на секунду замирал, каждый раз, когда улавливал приближение конца.

— Я тебя убью, — закричал он, задыхаясь, но я крепко держал его, прижимая к постели, — я умоляю…

Я понимал, даже теряя голову от его иступленных криков, что перехожу грань, когда мое удовольствие превращается в жестокость, но оторваться я не мог. Внезапно с ревом он вывернулся, оттолкнув меня от себя и тут же прижав всем телом к постели так, что я с трудом мог дышать, и, раздвинув мои ягодицы, всадил с такой силой, что на секунду показалось, что я теряю сознание то ли от резкой неожиданной боли, то ли от наслаждения, чувствуя, как он, сокращаясь во мне, наполняет меня собою.