[2] Борис Андреев - Пылающая комната

— Ну-ну. А как его зовут хоть?

— Зовут его, уржешься. Стэнфорд Марлоу.

— Нормальное имя, — рассеянно ответил Джимми, воспитывавшийся в куда более интеллигентной семье. — И что ты собираешься делать?

— Не знаю. Но я все равно добьюсь своего. — глаза Харди сверкнули в темноте, и Джимми вспомнил строчку из его песни «Когда-нибудь я сожгу этот город дотла». В этом он был уверен и его это пугало. Крис мог сжечь всю свою жизнь в нелепой погоне за чем-то, показавшимся ему смертельно необходимым. Но тут в голову Джимми Грэмму пришла еще более ужасная мысль. Крису могло и не казаться. Этот юноша, о котором Джимми не знал ничего, кроме имени, мог быть действительно необходим Крису, только вот зачем? От этой мысли по спине гитариста почему-то прошел холодный пот.

Крис собрался уходить, включили лампы. В желтом свете торшера Джимми поразило то выражение неуверенности и растерянности, которое он видел на лице своего друга всего раз или два в жизни. У него даже сердце сжалось, так больно и странно было наблюдать эту гримасу на лице самоуверенного и наглого Криса.

— Слушай, Джим, — вдруг спросил его Харди, уже стоя в прихожей. — Я и вправду такой кретин?

— Нет, ты что спятил? — Джимми потряс приятеля за плечо. — ты самый классный парень в этом городе.

Крис бледно улыбнулся.

— Не знаю. Вот он думает, что я просто тупой пижон и, наверное, он прав.

И с этими словами Крис вышел, оставив Джимми в глубоком недоумении и расстройстве.

27 апреля 2001

Генри сегодня был явно не в духе. Все началось с того, что он разбудил меня в четыре утра. Ему нужна была очередная схема, я попросил его подождать до утра, но он злобно возразил:

— Меня ждут. Кажется, мы по-хорошему договорились, что я не должен повторять дважды.

Он ушел, хлопнув дверью, а я продолжал лежать и думать, о том, почему я собственно вообще должен слушать его и бегать, как пес, по первому его зову. Меня охватил безумный приступ ярости, захотелось разбить что-нибудь, но под рукой оказался только будильник. Я его швырнул вслед закрывшей двери и он, ударившись о стену, пронзительно зазвонил. Затем он затих. Наступила полная тишина, я чувствовал, что не могу заставить себя воспринять необходимость как необходимость, я воспринимал ее как досадную помеху, поскольку все мои мысли заняты предстоящей встречей. Я помнил (и как я мог бы забыть об этом!), что сегодня вечером должен встретиться с Крисом. А мне этого делать не хотелось. У меня перед глазами вставал облик этого странного представителя мира массовой культуры, и меня удручала необходимость выполнить обещание. Зачем я согласился на эту встречу? На мой взгляд, то, с чем я столкнулся при нашем знакомстве, предлагало мне поставить аккуратный крест на том, чтобы идти прямым путем. Идти было некуда, стена была непробиваема, я отдавал себе отчет в том, что этот Харди неуправляем, да я и не умею манипулировать людьми даже в целях их собственной безопасности. И все же я знал, что приду, я знал это также свято, как и то, что Генри в данный момент отсчитывает последние минуты, прежде чем подняться ко мне и устроить скандал.

Я встал, оделся, сошел вниз и застал его сидящим за столом с какими-то бумагами, он даже не повернулся, а только махнул рукой в сторону полки, где лежали материалы, которым мне следовало придать внушительный вид. Мне на память пришло высказывание одного моего приятеля из академии: «Ты и представить себе не можешь, как опустился Х, он дизайнерит какую-то газетенку христианско-демократической партии!». Теперь я мог с полной уверенностью сказать, что я опустился значительно ниже.

— Не копайся, — повелительным тоном сказал Генри, следя за моими вялыми движениями, — быстрее делай, быстрее.

Я принялся за работу и на какое-то время забыл обо всем, кроме моей вожделенной графики. Генри встал со своего места, подошел ко мне и стал из-за моей спины наблюдать за происходящим. Я никогда не мог спокойно выносить эту ситуацию, но на этот раз даже не попросил его отойти. Мне было все равно, не знаю только, уже или еще.

— Ты должен сделать сегодня еще кое-что, — произнес он, положив мне руку на плечо. — Но считать будешь сам, я не успеваю.

— Ты же знаешь, я в этом плохо разбираюсь, — ответил я.

— Ничего посмотришь образец, он не сильно отличается. В библиотеке на S*** есть книга «Аспекты северных узлов», где-то у меня телефон был. Там свободный доступ.

— Он отошел к столу поискать записную книжку.

— Нет, нету, — отозвался он, — значит, закажешь на месте.

Затем он вышел из комнаты и вернулся через некоторое время с двумя бокалами коньяка.

— За удачу, Тэн, — сказал он, поставив бокал передо мной и похлопав меня по плечу.

— Это что-то очень крупное, — довольно равнодушно поинтересовался я, имея ввиду его нынешнее предприятие.

— Крупнее не бывает.

— Я пить не буду, — пояснил я, — рука потеряет твердость.

— Ничего, ничего, — Генри выпил свой коньяк и добавил, — но выпей обязательно.

— Выпью, — ответил я с той миролюбивой покорностью, которая возникает у человека в минуты глубочайшей апатии по отношению ко всем раздражителям, кроме одного, формирующего поле параноидальной идеи.

Моей параноидальной идеей был Крис, его глаза сфинкса и нездоровое пристрастие к шампанскому. У меня возник неприятный вопрос, скорее адресованный саму себе, нежели требующий фактического ответа — почему он не смущается присутствием шофера? Бобби, конечно, немало повидал на своем веку, но в этом я находил небольшое утешение. Впрочем, он наверное ему действительно предан, если так рванул к нам на дороге, интересно, за деньги или просто ради искусства? Я попытался представить себе телохранителя-меломана и невольно улыбнулся.

— Генри, — сказал я, подавая ему рисунок, — я пойду в библиотеку вечером.

Генри свернул схему и положил ее в футляр.

— Не забудь, в десять они закрываются, — напомнил он, уже на пороге комнаты — имя — Грегори Адамс, на букву Г в каталоге. Выпей коньяк.

Он удалился в приподнятом настроении, и я остался в полном одиночестве. До прихода Хелен оставалось еще пять часов и я решил немного поспать. Но спать не хотелось. Я приготовил коктейль, смешав коньяк с шоколадным ликером, и выпил, не раздумывая. Впервые в жизни я испытал безумное искушение порыться в бумагах Генри. Я знал, что никогда себе этого не позволю, но сейчас желание было настолько велико, что я едва мог ему сопротивляться. Я вошел в его комнату и направился к столу и тут обратил внимание на висевший в изголовье рисунок — копию, сделанную мною полгода назад. Я приблизился, чтобы рассмотреть ее получше, у меня появилось странное чувство, что я не чувствую связи с собственной рукой, как будто не я ее делал. Я видел в графической сетке рисунка настолько отвратительные формы жизни, что их даже невозможно было описать словами. Это был мир кошмарных паразитов, мои ощущения прекрасно понял бы ребенок, ибо я чувствовал абсолютное бессилие перед тем, что созерцал. Но самое страшное ощущение было связано не с этим, а с тем, что при взгляде на рисунок в моем сознании всплывала пылающая комната. Я не мог понять, каким образом связаны все эти разрозненные вещи — копия, деньги на карточке Генри, Виола, Томас, но я знал, что все они были связаны. Я не хочу, я не должен об этом думать — сказал я себе и с трудом оторвавшись от созерцания рисунка вышел из комнаты. Желание навести ревизию у меня пропало. Возможно, это был страх, а возможно, я догадывался, что этот шаг мне ничего не даст.

Хелен пришла без опоздания. Она приготовила мне завтрак и спросила, что купить в магазине. Я ответил, что мне все равно и что она может брать все, что угодно, на свое усмотрение, поскольку я ужинать сегодня не буду.

Она посмотрела на меня с подозрением, но задавать вопросы не решилась. Около шести вечера я ушел из дома. Мне не терпелось попасть в центр. С лихорадочным азартом я побродил по улицам в течение двух часов, зашел в библиотеку и обсерваторию. В обсерватории было пусто. Сотрудница заведения, пожилая дама спросила меня, не угодно ли мне посмотреть новый фильм о смещении орбит астероидов, я поблагодарил ее за предложение и попросил разрешения подняться к телескопу. Она проводила меня и принесла календарь, с указанием видимости планет на сегодняшний день.

— Это для посетителей, — объяснила она, — здесь есть отклонения, но очень незначительные, вот сегодняшнее число.

— Спасибо, — ответил я и уставился в объектив.

— Боюсь, вы ничего не увидите, — оправдывалась она, — оборудование у нас старое, а видимость сегодня очень плохая.

Я действительно ничего не увидел, кроме серого тумана.

— Обсерваторию должны скоро закрыть, — печально добавила она, — вы, наверное знаете.

Я покачал головой. Время неумолимо приближалось к десяти.

— Вы потеряете работу? — спросил я ее.

— Мне бы не хотелось так говорить, но, наверное, так и будет. — Она поправила брошку, которой был заколот ее зеленовато-серебряный шарф.

— Вот вам мой телефон, — сказал я, достав визитку Генри, — если возникнут проблемы, позвоните. У моего родственника есть возможность вам помочь.

Она смущенно взяла у меня визитку. И горячо поблагодарила меня.

— Можно узнать, как вас зовут? — спросила она робко, провожая меня до самого выхода.

— Марлоу, — коротко ответил я. — Звоните обязательно, я постараюсь вам помочь.

Я вышел на улицу. Было уже совсем темно. Недалеко от ворот обсерватории стоял лимузин Харди. С минуту я колебался. Мне страшно захотелось проскользнуть незамеченным и исчезнуть в толпе, беспрерывно курсировавшей по окружающим улицам. Но было поздно — из машины вылез Бобби и, облокотившись на крышу машины, закурил сигарету. Пройти мимо него было уже невозможно. Я глубоко вздохнул и бодро направился к машине. Крис заметил меня в окно и распахнул дверь. Я сел, поздоровавшись вежливо, но с плохо скрытым напряжением. Бобби сел за руль и мы тронулись. Крис как и в первую нашу «прогулку» сидел, вальяжно закинув руку мне на плечи. Минут десять мы ехали молча. Затем он спросил:

— Хочешь выпить?

— Нет, — ответил я, набравшись смелости.

— А я хочу, — заявил он и достал бутылку джина. Открыл ее и стал пить из горла.

— Хочешь? — он протянул мне бутылку.

— Нет, — упрямо ответил я.

— У тебя проблемы? — поинтересовался он, вероятно, недовольный моим молчанием.

— Нет, — повторил я, опасаясь, что в третий раз все же выведу его из себя.

— Ну и круто. Курить будешь? — он полез за своими любимыми сигарами.

Я согласился и затянулся пару раз. Меня не тошнило. Вероятно, тошнота была связана с шампанским.

В этот момент я заметил на сидении журнал. Я взял его и посмотрел на страницу, на которой он был открыт. На странице была фотография Криса с ослепительной блондинкой, а внизу была надпись «Хрупкое счастье Мерелин Харди».

— Это моя жена, сучка, — прокомментировал Крис, заметив, что я взял журнал. — Нравится?

— Почему ты называешь ее сучкой? — неожиданно раздраженно спросил я.

Он задумался и не отвечал минуты две, а затем вдруг громко заорал:

— Бобби, скажи ты, Мерелин сучка или нет?

— Без комментариев, — отозвался шофер, не поворачивая головы.

— Вот видишь, — он развел руками, — значит, сучка.

Он продолжал спокойно потягивать джин и курить.

— Так нравится она тебе, скажи, — вернулся он с упорством зациклившегося неудачника к вопросу о своей жене.

— Нравится, — подтвердил я, хотя по чести мне было плевать на нее более, чем на кого-либо. Но мне несказанно сильно хотелось его взбесить.

Он посмотрел на меня с интересом, его глаза изучали меня с редким по своей наглости упрямством.

— Да ты гонишь, — сказал он наконец с удовлетворением, — кому такая дрянь понравится?

— Ну, тебе же понравилось. — возразил я.

— Да откуда ты знаешь, что мне понравилось а? — воскликнул он с негодованием, неизвестно, чем вызванным.

— Не знаю, — согласился я.

— Выпей, — он, вероятно, в знак расположения опять протянул мне джин. Я выпил и постепенно начал выходить из себя.

— Ты с блондинками спишь? — последовал очередной вопрос со стороны Харди.

— Это мое дело, — возразил я.

— А я тебе скажу, я с ними со всеми перетрахался и что толку, одни стервы, это им не так, то не эдак, работать мешают, я за полгода с ней три песни написал, да пусть она подавиться этими миллионами, лишь бы убралась и заткнулась. Ты чего молчишь? Не согласен?

— Я их не знаю, — ответил я.