Люди утверждают, что для того, чтобы заставить баратарианца разговориться, может не хватить и жизни. Но индейские охотники, рыбаки, которые вместе с ними вели промысел в этих богатых рыбой и зверьем озерах, говорят, что если повезет, то этого все же можно добиться. Может, путешествие по этим местам с индейцем-проводником — не такая уж плохая мысль? Шансы, конечно, призрачные, но у него не было другой возможности.


В первый же свободный день Алекс после завтрака приказал оседлать ему лошадь и отправиться за город на ручей. Ему так и не удалось застать Орелию одну, но он в столовой громко объявил о своем намерении съездить на рыбалку.

До конца дороги, где находился рыбный рынок и стоял склад с пристанью Вейля, было недалеко. Оттуда он намеревался на рыбацкой лодке-скифе посетить индейскую деревню.

На пристани было оживленно. Несколько лодок с креветками ожидали разгрузки, а несколько докеров разгружали доставившие устрицы пироги. За складом на большой деревянной платформе рабочие граблями ворошили кучи вареных креветок. Подражая индейцам, они таким образом сушили этот продукт, чтобы сделать припасы на случай неурожайного года. Влажный воздух был весь пропитан рыбной вонью. Слуги местных плантаторов покупали рыбу прямо у владельцев лодок для своих хозяев.

Алекс, бросив чернокожему мальчику несколько мелких монеток, чтобы тот посторожил его лошадь, направился в контору месье Вейля, тому самому купцу, которому принадлежала пристань и весь связанный с ней бизнес. Вейль оказался полным достоинства седовласым человеком, хотя сгорбленным и немного высохшим из-за прожитых лет, но с острым зрением и мягким, ласковым голосом.

Обменявшись с ним приветствиями, он сообщил ему о своем намерении совершить поездку по ручью к индейской деревне.

— Ступайте к рыбакам, которые разгружают свой улов возле таверны у дороги, — посоветовал ему Вейль. — Вероятно, вам удастся найти кого-нибудь, кто согласится отвезти вас туда.

— Можно ли оставить там лошадь?

— Можно, почему же нет? У Большого Жака есть конюшня. Он позаботится о ней. Мне не приходилось видеть вас прежде, месье, — сказал Вейль, с любопытством оглядывая Алекса.

— Алекс Арчер, адвокат, — и протянул руку. — Месье Вейль вы были знакомы с покойным месье Кроули?

— А, вы имеете в виду того, месье, который погиб в результате несчастного случая? Какое горе! К тому же погибла прекрасная лошадь. У Кроули была превосходная кобыла!

— Да, большое несчастье, — согласился с ним Алекс. — Недавно к мадам Кроули явилась одна молодая особа и сообщила ей, что она незаконнорожденная дочь ее мужа.

— Ах, вон оно что! — воскликнул купец, вскинув белые брови и демонстрируя свои острые, проникновенные глаза. — Кто же, по ее словам, ее мать?

— Именно это я и пытаюсь выяснить. Сама она не знает. Ее отдали приемным родителям, а потом отдали в монастырь.

— Поэтому вы хотите совершить поездку в индейскую деревню?

Логичность его суждений заинтересовала Алекса.

— Мне приходится задавать массу бестолковых вопросов в разных местах, чтобы хоть что-нибудь выяснить.

— Вы правы! — Старый торговец откровенно изучал лицо Алекса. — Сколько лет этой дочери?

— Семнадцать или восемнадцать.

— А… — протянул торговец. Потом погрузился в молчание. — Здесь жила одна молодая женщина, но не из индейской деревни. Удивительная девушка. Когда пойдете в таверну, расспросите о ней у Большого Жака. Ее звали Коко.

— Спасибо, непременно.

— Он ее помнит, — сказал Вейль. — Такую девушку трудно забыть. Она была редкостной красоткой.

У Алекса перехватило дыхание. Точно так он мог сказать и об Орелии. Это было похоже на предзнаменование.

— Спасибо, спасибо, месье Вейль, — снова поблагодарил он и вышел на залитую солнцем пристань. Помахав мальчишке рукой, чтобы он с лошадью шел за ним следом, он перешел через дорогу и направился через редкие деревья к таверне.

Внутри этого испытавшего на себе удары стихии строения рыбная вонь с пристани разбавлялась сильным запахом пива и виски. У стойки бара толпилось множество рыбаков, — их смех и обрывки фраз на местном диалекте наполняли всю комнату. За стойкой стоял крепкий мужчина, с седыми волосами, бородой и громовым голосом.

— Добрый день! — радушно приветствовал он Алекса.

— Добрый день, — ответил Алекс. Потом по-французски спросил: — Могу ли я поговорить с Большим Жаком?

— Я и есть Большой Жак, — пояснил он. — Что вам от меня угодно?

— Прошу налить мне виски и уделить несколько минут.

— Для чего? — спросил здоровяк, наливая виски.

— Может, поговорим наедине?

— Может, — откликнулся он с кислой миной. — Вы же видите, что я занят с друзьями.

— Могу подождать, — сказал Алекс, поднимая стаканчик.

— Вы по какому делу, месье?

— Я — адвокат.

— А, — с таинственным видом произнес Большой Жак и направился в дальний угол.

Алекс, потягивая виски, ожидал, когда он пошутит со своими клиентами. Вернувшись, он перегнулся через стойку:

— Ваше дело имеет отношение к закону, да? — тихо поинтересовался он.

— Не совсем. Это дело касается лично меня. Вы знали покойного месье Кроули?

— Все его здесь знали, — с беззаботным видом ответил Жак.

Алекс решил пойти ва-банк.

— Я познакомился с одной очаровательной девушкой, — доверительно, тихим голосом сообщил он ему. — Она только что вышла из монастыря. Она утверждает, что является его незаконнорожденной дочерью.

— А-а, — бесстрастно протянул Жак. — Месье Кроули был таким же мужиком, как и все мы, не так ли?

— Она никогда не видела своей матери. Знала только одного отца.

— А вам хочется узнать, куда именно бросил свое семя месье, правда?

— Этого хочет его дочь. Месье Вейль посоветовал мне обратиться к вам с просьбой, чтобы вы мне рассказали кое-что об одной молодой женщине по имени Коко.

— Коко? Ах, речь идет об этой! — Жак, получив чей-то сигнал, вновь отправился вдоль стойки. Вернувшись, он продолжил: — Значит, он сказал, чтобы я рассказал вам о Коко, да? Это было очень давно, месье. Моя жена сказала, что Коко забеременела, но что я понимаю в таких вещах?

— Это был ребенок Кроули?

— Откуда мне знать? Отца Коко прирезали, когда он выходил из моего бара, она не могла жить одна на этом острове, в своем дубровнике, поэтому мы взяли ее к себе. Потом к ней проявил интерес месье Кроули. Он сказал, что найдет ей хорошую семью, которая с радостью ее приютит. После того как он ее забрал отсюда, мы о ней ничего не слыхали.

Подняв стакан, Алекс отхлебнул глоток, чтобы успокоить возбужденные нервы. Он понимал, что кое-что ему удалось выяснить, но не был до конца уверен, захочет ли это все выслушать сама Орелия.

— Коко приехала сюда из индейской деревни?

— Нет! Ее мать была родом оттуда. Сама она жила на острове Наварро. Ее отец был баратарианцем — отвратительный человек. Я другого такого негодяя не видел за все свои шесть десятков лет. Но Коко, это было нечто! Она была настоящая девушка. Умела охотиться, ловить рыбу, да еще ставила этому разбойнику виски. А ему больше ничего и не нужно было.

Алекс одним глотком допил стакан. Как же ему рассказать об этом Орелии?

— Вам нужно поговорить с моей женой, месье. Она вам расскажет больше о Коко. Она помогала ей на кухне, и они шили для нее одежду.

— Жак, вы позволите мне привезти сюда дочь Кроули. Я хочу, чтобы она встретилась с вашей женой.

Большой Жак пожал плечами.

— Почему бы и нет? — Он снова пошел вдоль стойки к клиенту, который, подняв свой пустой стакан, требовал его немедленно наполнить.

Бросив несколько монеток на стол, он поднял руку в приветствии, и на его салют Жак ответил кривой улыбкой. Алекс вышел из таверны.


Ему расхотелось ехать на рыбалку. Когда-нибудь в другой раз они с Орелией обязательно посетят индейскую деревню. Прежде нужно поговорить с ней. Он был убежден, что находится на верном пути, но не знал, что его может ожидать там, впереди, в конце. Он чувствовал, что Коко из истории, рассказанной ему Большим Жаком, вполне могла быть матерью Орелии, но вполне вероятно, что информация, которой располагает Мишель, могла исходить от легендарной Клео.

Теперь было ясно, что Жардэн блефует. Он не осмелится подать в суд, надеясь только на вымышленную историю о "великой страсти" Ивана к какой-то светской даме. Он, скорее всего, рассчитывал на полюбовное соглашение с Элизабет вне стен суда, с тем, чтобы впоследствии жениться на Орелии. Алекс располагал всеми средствами, чтобы покончить с замыслом заговорщика, но, как это ни странно, не хотел этого делать. Он не желал причинять боль Орелии. Но все же ей придется сказать, если понадобятся доказательства того, как ее в своих корыстных целях использует Жардэн.

Он верил, что ее потребность узнать семью своей матери была искренней и глубокой, но захочет ли она воспринять такую истину, если вдруг окажется, что дочь этого отвратительного разбойника-баратарианца была ее матерью?

Не возненавидит ли она его за то, что он заставил ее расстаться со своими иллюзиями? Потеряет ли он ее? От этой мысли у него закололо в груди.

Его лошадь бежала ленивой рысцой под ветвистыми дубами. Вдруг на гладкой поверхности ручья он заметил маленькие всплески. Начинался дождь. Свернув с дороги, он загнал лошадь под густую тень большого раскидистого дуба и, бросив поводья на шею лошади, отвязал от седла легкую накидку. Через несколько минут он, завернувшись в нее, был готов встретить во всеоружии приближающийся ливень.

Сидя под деревом, лишь частично защитившись от воды, то и дело стекавшей у него ручейками по лицу, он думал об Орелии. Он испытывал сильный соблазн вообще ничего не говорить ей о том, что ему удалось выяснить. Что же лучше: позволить ей и впредь мечтать о жизни благовоспитанной светской дамы или же столкнуть ее с жестокой реальностью, представить ей мать, к которой она не будет испытывать никакого уважения?

Ну, а что можно сказать по поводу его обязательств по отношению к Элизабет Кроули и Нанетт? Даже если он отстранен от ведения этого дела, даже если изменил свое решение жениться на Нанетт, — обладал ли он моральным правом сообщить им, что Мишель Жардэн лгал им о той женщине, из-за которой Иван предал их обеих?

Когда дождь кончился, он принял решение. Вначале он сделает предложение Орелии, и лишь после того, как она его примет, начнет медленно разрушать ее иллюзии о своей матери. Он попросит ее поехать с ним к Большому Жаку, чтобы встретиться с его женой, хорошо знавшей дочь этого пирата-баратарианца, которая, судя по всему, и была настоящей ее матерью.

Наконец он добрался до конторы. Не обнаружив в приемной посетителей, он отправился в пансион, где Лафитт помог ему снять мокрую одежду и принять теплую ванну.


Клео, в сопровождении своей горничной Эстер покидала Новый Орлеан впервые после своего приезда сюда восемнадцать лет назад, когда Иван бросил ее, заставив самой искать дорогу по улицам этого колдовского города. Они с Эстер стояли на палубе фешенебельного парохода, который задним ходом выходил из доков на открытое течение. Лопатки его громадного вращающегося колеса буравили воды Миссисипи, а она, глядя на них, вспоминала тот день, когда она в ужасе и полном смятении впервые приехала сюда.

Теперь весной этого года уже была построена железная дорога в глубинные приходы штата, но все же она решила совершить это путешествие на пароходе. Как и в тот день, она расположилась на нижней палубе, где свободным цветным разрешалось снимать каюты, но теперь она была не одна. С того времени, когда Иван привел к ней эту маленькую темнокожую женщину перед своим возвращением домой, в свое поместье для уборки урожая, Эстер оставалась всегда ее самым близким другом и доверенным лицом. Все эти годы, особенно после того, как Клео узнала о нахождении ее дочери в монастыре и ей пришлось принести наивысшую жертву и уйти из жизни Орелии, обе женщины были очень близкими подружками.

Стоя у борта и опираясь на поручень, они смотрели, как постепенно из вида скрывался город, они любовались роскошными особняками, возвышавшимися на обеих берегах реки.

— Сколько появилось новых поместий с того времени, когда я здесь впервые проезжала на пароходе, — заметила Клео, как бы заново переживая то свое фатальное путешествие и вспоминая охватившие ее тогда эмоции.

— Как я была счастлива, — призналась она Эстер. — Я так была влюблена. — Я носила под сердцем его ребенка, и он меня любил. Но что я тогда знала? Я так много ожидала от него, Эстер. Я не замечала, насколько он слаб и безволен.