— Моя мать меня бросила.

Клео с трудом подавила просившийся наружу вопль отчаяния и боли.

Но Орелия, все же услыхав его, беззаботно продолжала:

— А отец этого не сделал, — ну не совсем. Он притворился, что у меня якобы другой отец, но я-то его знала. Он часто навещал меня в монастыре и следил за моим образованием.

— Ну, это уже неплохо, — сказала Клео, пытаясь скрыть терзавшую ее боль. — Почему ваша мать вас бросила?

— Потому что я незаконнорожденная. — В ее словах звучал горький вызов. — Моя мать была леди из светского общества и не могла в своем положении признать своего ребенка-бастарда.

— Вам об этом сказал отец? — спросила Клео, чувствуя, как из-за охватившего ее гнева и боли к горлу подкатывается комок.

— Нет, он никогда мне о ней не говорил. Никто не знает, кто она такая, хотя все говорят об этом с большим любопытством.

— Но, по слухам, вы выезжаете на балы, у вас бывают молодые люди, — сказала Клео с легкой, поддразнивающей улыбкой. — Они сплетничают на кухне, вы же об этом знаете.

— Сплетничают и на балах, — резко возразила Орелия. — Да, меня приглашают, но всерьез меня там не воспринимают. — Приятель моего отца, — объяснила она, — сообщил мне скупые сведения об отце. Он сказал, что отец обещал дать мне приданое.

"Что это еще за приятель? — подумала про себя Клео с удивлением. — Неужели Мишель?"

— В таком случае вы намерены выйти замуж, не так ли? — с тревогой в голосе спросила она.

На щеках Орелии появился персикового цвета счастливый румянец. Боже, да это славное дитя влюблена! Клео сразу почувствовала, как страх внутри нее уступил место глубокой нежной чувствительности.

— Он пока еще не сделал мне предложения, — призналась Орелия. — К тому же я не могу принять его, покуда не станет ясно, что отец на самом деле выделил мне часть своего наследства для приобретения приличного приданого.

Значит, все это игры Мишеля. Осторожно Клео спросила:

— Вам предлагает брак приятель отца?

— Да, он много говорит об этом, но я не верю, что он на самом деле любит меня, — ответила Орелия, еще сильнее покраснев. — Нет, речь идет об одном молодом человеке, с которым я познакомилась здесь, когда приехала по делам, связанным с получением доли отцовского наследства.

"Значит, этот молодой адвокат?" — лихорадочно вспоминала Клео о том, что ей говорила о нем Эстер. Ей, конечно, нужно непременно, под любым предлогом, с ним познакомиться.

— А отец счел бы его подходящей кандидатурой, как вы думаете? — беззаботно спросила Клео, срывая с низкой, висящей у нее прямо над головой ветки магнолии цветок и протягивая его Орелии.

Она взяла цветок с улыбкой, осветившей ее лицо таким страстным томлением, что у Клео перехватило дыхание.

— Очень подходящая кандидатура, — сказала она. — В любом смысле.

Клео улыбнулась в ответ, полагая, что ее дочь на самом деле влюблена. Но была ли Орелия достаточно зрелой женщиной, чтобы принять твердое решение по поводу своего брака? И чего от нее хотел Мишель? Клео решила навести справки о молодом адвокате. "Если он на самом деле окажется подходящей кандидатурой, — подумала Клео, — то она своей дочери не понадобится". На самом деле матери лучше оставаться в неизвестности, — только так она сможет обеспечить ей счастье. Но если он окажется не таким человеком, что делать?

Орелия все улыбалась своей новой подруге, искренне удивляясь, как это она рассказала ей так много о своих личных делах, о своей личной жизни. Потому, решила она, что обе мы, и я, и она, — парии в обществе, поэтому мы так быстро подружились.

— Знаете, — призналась она, — мне очень хотелось поговорить с вами с первого момента, когда я увидела вас во дворе после приезда. Вы так похожи на парижанку! Что привело вас сюда, на ручей Террбон?

— Старые друзья, старые воспоминания. Я устала от любителей азартных игр.

У Орелии непроизвольно широко раскрылись глаза, и в них промелькнул немой вопрос. Они были так похожи на ее собственные, что Клео опасалась, как бы Орелия сама не заметила такого разительного сходства. Испытывая сжавшую ей грудь острую боль, она торопливо сказала:

— Я владею двумя казино в Новом Орлеане. Приходится работать по ночам, и я уже давным-давно не видела ни сада, ни таких вот птичек при дневном свете.

— Азартные игры? — неуверенно произнесла Орелия.

— Вы, конечно, считаете такое занятие неприличным для женщины, — сказала Клео, и ваши монахини в монастыре, несомненно, скажут, что вы правы. Я, вероятно, единственная владелица казино. Больше вы никого не встретите! — сказала она, рассмеявшись. — А теперь я должна с вами попрощаться, дорогая, так как вашей дуэньи наша беседа явно придется не по вкусу. Надеюсь, вы обретете счастье с вашим молодым человеком.

Она быстро зашагала прочь от Орелии, которая глядела ей вслед со смешанным чувством. Когда они вдвоем рассматривали гнездо колибри, она вдруг почувствовала странное влечение к этой женщине — она была такой искренней и такой радушной с ней. Теперь она размышляла над причиной такого необъяснимого притяжения к ней. Эта дама не была похожа ни на одну из тех женщин, с которыми Орелии до этого приходилось встречаться. Подумать только, женщина — владелица казино, в которых мужчины, любители азартных игр, просиживали до утра! Она удивлялась себе. Как же она могла так искренне обсуждать с чужим человеком свои самые сокровенные чувства!

"Нужно было спросить у этой женщины, не октаронка ли она?", — подумала Орелия.

Клео вернулась в свою комнату в кухонной пристройке с тем же двойственным чувством. Орелия стала красивой, милой, отлично воспитанной, абсолютно белой девушкой, о чем мечтал Иван, а она, Клео, все еще и ненавидела, и любила ее отца, который смог так мерзко поступить с ней.

Что касается Мишеля Жардэна, то она намеревалась встретиться с этим джентльменом-креолом, чтобы задать ему несколько нелицеприятных вопросов. Она смогла убедиться в том, что Орелия чувствует себя хорошо, и ее дуэнья бдительно за ней присматривает.

Привычка мадам Дюкло подремать после полудня предоставила Алексу возможность поговорить с Орелией без ее навязчивого присутствия. Он долго ее искал. Для того чтобы зря не рисковать и не разбудить бдительного дракона, Алекс просунул под дверь записочку, в которой просил Орелию встретиться с ним внизу в библиотеке. Там он нервно ходил взад и вперед перед полками с книгами, репетируя то, что хотел ей сказать.

Когда она открыла дверь, он бросил на нее быстрый взгляд. Она была такой очаровательной в своем простеньком платье беловато-кремового цвета, и все его заранее заготовленные фразы тотчас же испарились.

— Дорогая Орелия, — выдохнул он. — Ты настолько прекрасна, что я не в силах подобрать нужные слова…

Теплый румянец вспыхнул у нее на щеках. Мадам вдруг заявила, что белый траур больше подходит к летнему периоду. С какой радостью она сняла с себя черное облачение, и теперь чувствовала себя свободной, словно птичка.

— Это и есть то важное, о чем ты хотел поговорить со мной, — поддразнивая его, осведомилась она с серьезным видом.

— Частично.

Он невольно протянул к ней руки, и она, подчиняясь непреодолимому импульсу, вложила свои руки в его теплые ладони. Когда они прикоснулись друг к другу, ее охватило такое волнение, что она тут же попыталась вырвать их, но Алекс не выпускал.

— У тебя есть какие-нибудь сведения о моей матери?

Он колебался, не зная что ответить.

— Так есть или нет, Алекс, — повысила она голос.

Алекс проклинал себя за то, что позволил себе проявить нерешительность.

— Нет, дорогая, но сегодня мне рассказали одну интересную историю, которую, если ты хочешь, перескажу тебе позже. А сейчас я хочу тебе сказать следующее: я люблю тебя, Орелия. И хочу жениться на тебе. Ты выйдешь за меня замуж, дорогая?

Ее окатила такая крутая волна эмоций, что она чуть не лишилась чувств. Глаза у нее увлажнились.

— Ах, Алекс! Мне кажется, я на самом деле в тебя влюбилась! Я так счастлива, просто голова идет кругом!

Он хотел было заключить ее в объятия, но на сей раз она его отстранила, крепко удерживая за руки.

— Ты знаешь, что я не могу сказать тебе "да". Пока не могу.

— Почему же, любимая?

— Как я могу выйти за тебя замуж, если у меня до сих пор нет семьи, которая могла бы порадоваться этому вместе со мной, могла бы радушно, как полагается, встретить тебя.

— Могу заверить тебя в том, что мои родители, мои две сестренки, свояк и юный племянник, все могут стать для тебя членами семьи, о которой можно только мечтать.

Она горестно покачала головой.

— Будет несправедливо по отношению к ним, если ты приведешь в дом безродную авантюристку, не имеющую даже приданого. — Ей было невыносимо от одной мысли, что Алекс возьмет в свою семью незаконнорожденную сироту, которая даже лишена права носить имя своего отца.

— Дорогая, забудь об этом несчастном приданом. Тебе в Беллемонте ничего не потребуется, можешь мне поверить.

Сердце ее все больше наполнялось любовью к нему, она даже опасалась, как бы оно не лопнуло от этой приятной, распирающей силы.

— Речь не о деньгах, а о моем праве носить имя отца, и я должна этого добиться.

Его сердце забилось сильнее. Элизабет и Нанетт Кроули никогда по собственной воле ее не примут. Мог ли он сказать ей сейчас, что Нанетт со своей злобной ревностью настраивает все местное общество против нее? И он частично нес вину за такую ревность!

— Я должна знать, кто родил меня на этот свет, — сказала Орелия. — Я на самом деле люблю тебя, Алекс, но я должна довести до конца то, что начала, и только после этого дам тебе свое твердое обещание.

Он, обняв ее, нежно поцеловал, и она вся затрепетала от его поцелуя.

— Ну, позволь мне отвезти тебя в Беллемонт, — умолял он ее. Он был уверен, что стоило ей хоть раз появиться в лоне его семьи, и она не будет так остро чувствовать свою навязчивую потребность в признании. Все ее члены любили друг друга, были привязаны друг к другу, несмотря на то, что ему открыла мать во время его последнего посещения дома, и она лишь удивлялась, как это им удалось скрыть от него это трагическое событие, не позволить ему омрачить его детство, — этот заброшенный дом "Колдовство", с его таинственной, одинокой, заросшей сорняками могилой. Только глубокая любовь матери с отцом позволили им возвыситься над горем и давними сожалениями. Он был убежден, что если бы Орелия увидела такую настоящую любовь, если бы она сама ее испытала, то могла бы многое понять, — но, увы, она не хотела изменить своего решения. Она отказалась разговаривать на эту тему. Ослабив немного объятия, он сказал:

— Речь идет об одной молодой девушке, отца которой прикончили ножом около восемнадцати лет назад, оставив таким образом ее сиротой. — Он старался сохранить беспристрастный тон, но тут же заметил, как Орелия вся напряглась. — Твой отец проявил к ней интерес, — продолжал он, теперь тщательно подбирая слова. — Видишь ли, она оказалась беременной…

— Только не мой отец! — воскликнула Орелия, отстранясь от него.

— Никто этого не утверждает, любовь моя. Но мне сказали, что твой отец предложил найти хороший дом для нее и для ребенка. — Он помолчал, решая, продолжать или нет. Наконец он закончил:

— Она — представительница болотных людей, коренных американцев, которых многие жестоко называют дикарками.

Орелия побледнела.

— Какая печальная история! Но я рада, что ты мне ее рассказал. Она еще раз доказывает, каким щедрым человеком был мой отец.

— Да, — упавшим голосом сказал Алекс.

Губы у нее задрожали.

— Не думаешь ли ты, что только его доброта заставила его заботиться обо мне, еще одной сироте?

— Нет, дорогая, я верю, что Иван Кроули был твоим отцом.

— А мать — светской женщиной.

— Я уверен в этом, — с серьезным видом согласился с ней Алекс. Он опять заколебался, не зная, продолжать ли, но потом отважно ринулся вперед. — Я должен был рассказать тебе кое что до того, как сделал тебе предложение, Орелия, но у меня не хватило мужества.

Его формальный тон ее встревожил.

— Да, Алекс, что же ты хотел мне сказать?

— Это длинная история, дорогая, речь идет о давнишнем семейном скандале, который от меня тщательно скрывали до последнего времени. У моей матери, очаровательной женщины, которая будет тебя любить так же сильно, как люблю я, был единокровный брат, который выдавал себя за ее белого кузена. По сути дела он был сыном ее отца, метисом, который…

Орелия вся напряглась.

— Для чего ты мне сейчас об этом рассказываешь? — перебила она его. Глаза ее на фоне бледного лица загорелись огнем.