Передав лошадь груму, он подошел к главному входу, и перед ним дверь открыл дворецкий.


Алекс, входя в гостиную, увидел Нанетт, которая спускалась по винтовой лестнице красного дерева. Он остановился, залюбовавшись цветами ее одежды. Она носила сегодня глубокий траур, хотя по местным обычаям от нее требовался лишь полутраур. Черное платье сильнее оттеняло ее светлую кожу и светлые волосы. В этот момент из-за света из окна за ее спиной вокруг ее головы образовался золотистый нимб.

— Ах, Алекс, как я рада тебя видеть! — воскликнула она, протягивая ему руку. — Произошло нечто ужасное, и мама слегла в постель. Горничная постоянно прикладывает ей ко лбу холодные примочки.

Взяв ее за руки, он запечатлел на ее щеке целомудренный поцелуй. Они были друзьями с детства, и идея их брака была чем-то самим собой разумеющимся еще с той поры, когда они были подростками.

— Ну, что же произошло?

— Какая-то молодая женщина приехала к нам и утверждает, что она моя сестра!

— Черт возьми! — воскликнул вздрогнув Алекс. — Что ей нужно?

— Часть нашего имения, конечно! Она утверждает, что является незаконнорожденной, но мой отец воспитывал ее в монастыре Святой Урсулы и обещал ей богатое наследство.

Алекс сразу же усомнился в правдоподобности этой истории. Иван Кроули был протестантом, и это непредвиденное обстоятельство они с Нанетт должны были учитывать, решив заключить брак. Из-за протестантской веры Нанетт не поехала в монастырь Святой Урсулы. Она получила домашнее образование от английской гувернантки, которую для нее, по просьбе ее матери, нашли ее лондонские родственники.

— Все это смешно, конечно, но мама ужасно расстроилась. Она попросила меня проводить тебя к ней, как только ты объявишься.

Алекс с большим беспокойством подумал, что Нанетт, вероятно, представляет себе все связанные с законом проблемы, которые немедленно пришли ему в голову. Он только сказал, не подавая виду:

— Передай ей, пожалуйста, что я к ее услугам.

— Пошли, она ждет.

Повернувшись, она пошла вверх по лестнице. Алекс последовал за ней.

Мадам Кроули сидела в постели, опершись спиной на кучу подушек. На плечи она набросила розовато-лиловую шаль. Она была очень бледной, уставшей, казалось, что она на самом деле заболела.

— Доброе утро, мадам, — сказал Алекс и, не ожидая ответа, повернулся к ее горничной. — Принесите, пожалуйста, другую шаль для своей хозяйки. Что-нибудь поярче. Эта абсолютно ей не идет.

Элизабет, ничего не понимая, уставилась на него, но он с улыбкой объяснил:

— Из-за нее у вас пропал весь румянец на лице, мадам.

— Ах, Алекс, — вспыхнула она. — Ты ведь больше француз, чем англичанин, не так ли?

Со времени кончины своего мужа Элизабет Кроули редко говорила по-французски. Но слабая улыбка слегка изменила страдальческое выражение на лице.

— Ты сейчас выглядишь куда лучше, — воскликнула Нанетт, когда горничная набросила на нее шерстяной розовый плед. Она села на табуретку у кровати матери.

— Просто очаровательно! — согласился с ней Алекс, усаживаясь на обитый плотной материей стул.

— А теперь расскажите мне о вашей неожиданной визитерке!

Руки Элизабет с тонкими пальцами нервно теребили стеганое одеяло.

— Мне передали, что она очень молода, с изящными манерами, и что ее сопровождает, как положено, дуэнья. Поэтому я согласилась принять ее. Какая ошибка с моей стороны! Вместе с ней пришла и эта устрашающей внешности креолка, ее дуэнья, но со мной говорила только девушка.

Она долго молчала, не зная, стоит ли продолжать. Но Нанетт, не выдержав, выпалила:

— Она рассказала небылицу о моем отце и о его связи со светской молодой женщиной, которая была ее матерью!

Элизабет, подняв руку, приказала ей замолчать.

— Факт ее рождения долгое время держался в секрете и, по ее словам, ее устраивал. Она утверждает, что Иван забрал ее от приемных родителей и привез в монастырь Святой Урсулы, откуда она и приехала сюда.

— Алекс, ты только подумай, она называет себя мадемуазель Кроули! — закричала Нанетт.

— Что она хочет? Денег?

— Конечно, в этом нет никакого сомнения, — с презрением в голосе отозвалась Элизабет. — Но это еще не все. Она хочет, чтобы ее признали дочерью моего мужа.

— Какая наглость, ты можешь себе представить? — спросила Нанетт, и щеки ее покраснели.

— Ну и кто, по ее словам, была ее мать?

— Она утверждает, что мой муж, проявляя необыкновенную галантность, скрывал все время ее имя, — ответила Элизабет на грани бешенства. — Я не верю ни одному ее слову! Алекс, у тебя хранится завещание Ивана. Я в нем не видела ничего, связанного с незаконнорожденным ребенком. Может, там было тайное дополнительное распоряжение, о котором мне ничего неизвестно?

— Конечно, нет. Простите меня, мадам Кроули, но как ваш адвокат я должен вас спросить об этом. Известно ли вам о какой-либо внебрачной связи вашего супруга, которая могла привести к возникновению такой ситуации?

— Нет! Это — мошенничество! Сплошное надувательство! Она оказалась такой нещепетильной, что осмелилась спросить у меня имя своей матери! Как ты полагаешь, нужно ли поставить обо всем этом в известность власти?

— Мне не хотелось, чтобы вам стали известны все пересуды, которые может породить такое дело, мадам. Оставьте все мне. У нее есть адрес?

— Да. Они со своей дуэньей сняли меблированные комнаты в том же пансионе, в котором живешь ты. Они живут у мадемуазелей де Авиньон, где и ожидают от нас известий. Мне кажется, она рассчитывала, что ее пригласят сюда, в Мэнс!

— В таком случае ее просто найти, — заметил Алекс. Это было неудивительно. Пансион, который содержали две почтенные старушки аристократки, был единственным местом, где можно было снять комнату и получить приличный стол и почувствовать ту приятную атмосферу, которую они создавали в своем заведении.

— Прошу вас, мадам, об этом не беспокоиться. Я поговорю с ней завтра же.

Нанетт, чувствуя себя неловко, спросила:

— А нельзя ли вообще не обращать на нее внимания?

Элизабет бросила на нее быстрый взгляд.

— Думаю, что этого не стоит делать, — сказал Алекс. — Мне нужно будет заняться этим делом до утверждения завещания вашего отца судом. Очень просто проверить то, что она вам здесь рассказала у монахинь. Вы не волнуйтесь. Я проведу расследование по поводу этих притязаний.

— Может ли она оспорить имение Ивана? Как ты думаешь? — воскликнула Элизабет в ужасе.

— Так как она подняла этот вопрос перед вами, а не перед кем-нибудь другим, хотя нам пока об этом ничего неизвестно, я могу лишь заверить судью в том, что месье Кроули не оставил никакого письменного распоряжения в отношении этой девушки.

— Да она просто воровка! — тихо сказала Элизабет.

Покраснев, Нанетт резко возразила:

— Что ты, мама!

Алекс благовоспитанно промолчал.


Возвращаясь поздно вечером к себе, он размышлял о двух новых постоялицах в его пансионе. Так как он постоянно завтракал в номере, а обедал и ужинал в других местах, — довольно часто в Мэнсе — он их не видел. Вообще-то он чувствовал их присутствие, так как время от времени где-то внизу, в холле, слышал женские голоса. Один был мелодичный и молодой, а другой — глубокий, пронзительный, похожий на звук английского рожка.

Когда он подъехал к пансиону, в нем было темно, лишь внутри на фоне проникавшего в окна лунного света горел слабый огонек. Передав лошадь груму, он вошел в дом. Этот огонек оказался свечой лакея, стоявшего на верхней лестничной площадке.

— Ты до сих пор не спишь, Лафитт?

— Я слышал, как подъехала ваша лошадь, мики.

В спальне Алекс, сидя на стуле, поднял одну за другой ногу, а Лафитт помог ему снять сапоги.

— Ты видел новых постоялиц, Лафитт?

— Да, месье. — Лакей недовольно заворчал, снимая второй сапог.

— Как они выглядят?

— Две одинокие женщины. Одна из них очень молода. — Лафитт поколебавшись добавил: — Не думаю, что они родственницы, мики.

— Почему ты так считаешь?

— Может, они и связаны родственными узами, но какое-то время жили врозь. Молодая девушка постоянно твердит что-то о сестрах, словно только что приехала из монастыря.

— Понятно. Ну, как она выглядит?

Наступило молчание. Потом Лафитт намеренно сдержанно сказал:

— Думаю, что вы, мики, будете приятно поражены.

Когда Лафитт помогал ему снять верхнюю одежду и надеть тонкую ночную рубашку, Алекс размышлял над тем, что сегодня услыхал. На самом ли деле она — авантюристка? Или же отпрыск, появившийся на свет благодаря флирту Кроули? Такое нельзя исключать, хотя он знал отца Нанетт с детства, и ему ничего не было известно о его внебрачной связи. Их семьи проводили немало времени вместе во время зимних светских сезонов, когда Кроули приезжал в Новый Орлеан. Он попытался напрячь память, чтобы подобрать к этой загадке ключи, вспомнить о какой-нибудь сплетне о внебрачной связи его с молодой светской женщиной. Но, само собой разумеется, такое могло произойти и тогда, когда он еще ходил пешком под стол!


На следующее утро, когда Лафитт его брил, он более явственно услыхал доносившиеся до него из холла женские голоса, — молодой с мелодичными полутонами, и глубокий, скрипучий дуэньи. О чем они так оживленно говорили?

Присутствие молодой девушки в пансионе заставляло его чувствовать себя неловко. Он решил, что вначале отправится, как обычно, к себе в контору, а потом, вернувшись домой, предстанет перед ней в официальной роли адвоката семейства Кроули. Это, по его мнению, было мудрым решением.

В соответствии с разработанным планом он поднял висевший на двери пансиона молоток ровно в десять. Девушка, открывшая ему дверь, воскликнула:

— Мики, вы что, забыли ключ?

— Я наношу официальный визит, — объяснил Алекс. — Прошу тебя, передай мисс Кроули, что месье Арчер, адвокат, хочет встретиться с ней по делу. Я буду ждать ее в салоне.

— Слушаюсь, мики.

Алекс улыбнулся ей.

— Не можешь ли ты позаботиться, чтобы нас не тревожили, по крайней мере, в течение получаса?

— Конечно! Я просто закрою двери.

— Благодарю тебя.

В убогой, но достаточно просторной гостиной Алекс, стоя, проверял про себя ход допроса, который он разработал сегодня утром. Он намеревался предоставить ей достаточную свободу действий, после чего сообщит ей, как давно он был знаком с Иваном Кроули, и каким близким человеком он был его семье. Алекс надеялся, что от этого она придет в замешательство, а он проявит максимум осторожности, чтобы воспользоваться любой, даже самой незначительной ее оговоркой.

Дверь отворилась, и в комнату вошло видение, призрак.

Она вызывающе носила траур по Кроули, на ней было черное платье, облегающее ее прекрасную фигуру. Алекс вдруг подумал, пораженный этой пришедшей ему в голову мысли, что траур на ней был оружием, в то время как Нанетт была им побеждена, он делал ее безжизненной, бледной, неубедительной. У этой девушки лицо имело форму сердца; у нее были золотисто-коричневые волосы, странные, прекрасные зеленоватые глаза. За ней стояла пожилая женщина в черной накидке. Ее почти не было заметно из-за поразительной, обжигающей красоты молодой девушки.

Алекс постарался перебороть свое чисто физическое влечение, что было хотя и понятно, но очень некстати при таких обстоятельствах. Он мучительно пытался припомнить те вопросы, которые с таким трудом сегодня утром составил, но все же его врожденные приличные манеры взяли верх. Он, поклонившись, представился.

Чистым, музыкальным голосом девушка уверенно ответила по-французски:

— Меня зовут Орелия Кроули, а это моя дуэнья, мадам Дюкло.

— Очень приятно, мадам, очень приятно, мадемуазель, — ответил Алекс. Он предложил им сесть, а сам остался стоять. В такой позиции он чувствовал себя гораздо увереннее.

— Я адвокат, представляющий интересы мадам Кроули и ее дочери Нанетт. — Он, не скрывая своего восхищения, смотрел в глаза этой девушки. Их необычная овальная форма делала их экзотическими. Глаза как у кошки. Он вдруг почувствовал внутри легкий укол, предупреждавший его — осторожней, впереди опасность!

— Вы высказали необычное притязание на признание вас как члена семьи Кроули, — сказал он. — Располагаете ли вы какими-нибудь доказательствами такого родства?

Она глядела на него с откровенным любопытством.

— Я на самом деле ожидала, что мадам Кроули пришлет ко мне кого-то для допроса, но я не предполагала, что вы настолько молодь!