Алекс чувствовал, как краснеют его щеки.

— Я ведь старый друг этой семьи. Фактически являясь суженым мадемуазель Нанетт Кроули… — Он не знал, для чего он по собственной инициативе сообщил ей информацию личного характера. Скорее всего он прибегнул к этому ради самозащиты от соблазна из-за ее красоты. Он сразу же рассердился на себя за это.

Наступило короткое молчание.

— В самом деле? В таком случае вы должны были знать моего отца! — Она продолжала разглядывать его с нескрываемым интересом. Казалось, что ее распирает множество к нему вопросов.

Снова он ее недооценил. Его откровения не сломили ее хладнокровия.

— Отлично! Мне известно, что он был пресвитерианцем, который предпочел дать своей дочери домашнее образование, а не посылать ее в монастырь.

— Может, он сделал это потому, — сказала задумчиво Орелия, — что в это время там находилась я?

Алекс удивленно уставился на нее. Она широко улыбнулась.

— Я, месье, представительница католической ветви семьи.

Краснея еще больше, Алекс сурово сказал:

— Я пришел сюда, чтобы сообщить вам о своем намерении поехать в Новый Орлеан, чтобы поговорить с матерью-настоятельницей по поводу ваших претензий…

— Ах, это замечательно!

— И заставить вас назвать мне имя друга месье Кроули и имена прочих лиц, с которыми мне хотелось поговорить во время пребывания в этом городе. Уверен, что ваша информация поможет нам уладить ваше дело как можно скорее.

— Само собой разумеется! — воскликнула она, снова удивив его своей сдержанностью.

— Его друг Мишель рассказал мне о его намерении выделить мне приданое. Имя его — Мишель Жардэн.

У Алекса отвисла челюсть.

— Жардэн?

— Вы его знаете? — спросила она.

— Да, мадемуазель, знаю. — Он пытался скрыть свое удивление не только из-за услышанного имени, но и из-за готовности назвать его, чем избавила его от поисков окольных путей, чтобы разузнать имя ее приятеля, еще одного заговорщика.

— Еще кто? — спросил он.

— Может, кое-кто из монахинь, но вам о них сообщит мать-настоятельница.

— В таком случае, я поговорю и с матерью-настоятельницей, и с месье Жардэном. Прощайте, мадемуазель, прощайте, мадам. Я наведу справки и о вас.

— Вы обнаружите, что у меня хорошие связи, месье, — сказала мадам Дюкло с ледяной улыбкой.

Поклонившись, он направился к двери. Хорошие связи? У Жардэна они были тоже, но все равно он был негодяем!


Вернувшись в контору, он сел за письменный стол. Мысли у него смешались. Эта девушка обладала поразительной способностью сбивать его с толку. Она, конечно, не могла не знать, что лишь одно имя Мишеля Жардэна вызывало кучу сомнений в отношении ее легенды. Но все же в ней существовала какая-то безумная логика.

Мишель Жардэн был одним из его соперников, оспаривавших руку Нанетт до того момента, когда об их неофициальном решении, заключающем брак, стало известно в Новом Орлеане зимой прошлого года. Этот Жардэн был одним из нескольких обедневших креолов, которые роились вокруг приемлемых богатых наследниц, как пчелы вокруг распустившегося апельсинового дерева. Алексу ничего не было известно о близкой дружбе между Жардэном и отцом Нанетт, хотя Жардэн был постоянным гостем в доме Кроули.

В таком случае это попахивало шантажом?

Он снова напомнил себе, что Орелия могла появиться на свет, когда и он, и Жардэн еще пешком ходили под стол. Если Жардэн располагал доказательствами, что она на самом деле дочь Ивана Кроули, то как они к нему попали? И на что он мог рассчитывать, поддерживая ее притязания? На брак? С незаконнорожденной дочерью, которая прибегает к шантажу с целью получения богатого приданого? Неужели Жардэну так нужны были деньги? Да, вполне вероятно. Но только не его аристократической семье. Они, конечно, воспротивятся такому союзу, тем более, что Мишель уже запятнал себя, и они отказали ему от дома.

В Новом Орлеане ему предстояло многое разузнать, и часть такой информации, — независимо от общественной молвы, — он рассчитывал получить либо от его родителей, либо от его сестры. Возможность посетить родной дом, что он намеревался сделать только во время церемонии бракосочетания, лишь усиливала его желание совершить эту поездку в город.

Закрыв контору, Алекс приказал оседлать ему лошадь и снова отправился в Мэнс.


Дворецкий открыл ему.

— Сообщи своей хозяйке, что мне нужно поговорить с ней с глазу на глаз, — сказал он.

— Слушаюсь, мики.

— Если это по поводу этой авантюристки, то я тоже хочу послушать, — сказала Нанетт, стоя в дверях гостиной. На воротнике ее платья он увидел белую отделку, но на шее у нее не было никаких драгоценных украшений, а сама она по-прежнему была бледна. Вокруг ее голубых глаз появились крохотные морщинки от постоянного беспокойства. Она сильно скучала по отцу, который был от нее без ума, но также переживала из-за отказа матери от светских развлечений, — теперь она не могла посещать музыкальные вечера и получать массу других удовольствий. Он все это знал, и хотя молодая женщина не была так строго ограничена в своем поведении условностями траура, все же она не могла появляться в некоторых местах без сопровождающего.

Положив ей руки на плечи, Алекс запечатлел целомудренный поцелуй сначала на одной, а потом на другой щеке. Из-за того, что их свадьба отложена, он не мог отважиться на проявление страсти, даже когда ему предоставлялась такая соблазнительная возможность. Боже, сколько же разочарований в его нынешнем положении!

— Прости меня, Нанетт, но я должен это обсудить только с твоей матерью.

— Ты все равно обо всем мне рано или поздно расскажешь, — сказала она, надув губки. — Почему бы это не сделать сейчас?

— Уступи мне в этом, дорогая. Нам с матерью будет удобнее разговаривать только вдвоем. Как она себя чувствует?

— Все еще переживает. Ее беспокоят эти отвратительные люди…

Алекс вдруг ясно представил эти сияющие, зеленые глаза Орелии.

— Нет, Нанетт, они не отвратительные, просто очень умные.

Она пожала плечами.

— Это все равно. Хорошо. Я провожу тебя наверх и оставлю наедине с мамой.


Мадам Кроули приняла его в верхней галерее. На ней было по-прежнему глухое черное платье.

— Алекс! Что бы мы делали без тебя? — воскликнула она. — Ты для меня — такое утешение. Не хочешь ли виски, или принести чаю?

— Лучше чаю, мадам.

— Я распоряжусь, мама, — сказала Нанетт, оставляя их наедине.

Алекс сел за чайный столик напротив матери Нанетт и сказал:

— Мне нужно кое-что сообщить вам до возвращения сюда Нанетт. Я поговорил с девушкой, называющей себя Орелией Кроули, и мне удалось получить от нее имя "свидетеля". Она утверждает, что им является Мишель Жардэн, которому Иван рассказал о своем намерении предоставить ей приданое.

Элизабет выпрямилась.

— Майкл? — воскликнула она, не веря своим ушам. — Он помнил, что она всегда произносила имя Жардэна на английский манер. — Это лишний раз доказывает, какая она лгунья! Иван никогда бы ничего ему не сказал, даже в шутку!

— Я тоже такого мнения, — сказал Алекс.

— Он ужасно не любил этого человека. Майкл имел наглость сделать предложение Нанетт, разве тебе об этом неизвестно? Предложение! Но он сам ничего не давал такому браку. Он просто просил у нас ее руки, в которой зажаты деньги, — вот чем все это пахло!

— Ну, это старинная креольская привычка, — сказал Алекс, внося юмористическую нотку.

Но Элизабет это не рассмешило.

— Вполне естественно, что Иван отверг его предложение с порога. Выходит, он принимает участие в этой абсурдной истории?

— Она говорит, что он согласился выступить со своими показаниями в суде, если она подаст на вас, — напомнил ей Алекс.

— Подать на нас в суд? — повторила за ним Элизабет грозным тоном.

— Тайна заключается в следующем. Если в жизни вашего мужа произошел такой инцидент и мы об этом ничего не знаем, то откуда об этом стало известно Мишелю Жардэну?

На бледных щеках Элизабет проступили красные пятна.

— Не было никакого инцидента, Алекс! Вся эта история — чудовищная, бесстыдная ложь. Если в этом замешан Майкл, то он поступил таким образом просто из чувства мести, так как он получил от ворот поворот от моего мужа, когда попытался стать членом нашей семьи. Он нашел себе какую-то проститутку.

Алекс скривился. Кем бы ни была Орелия Кроули, но ее никак нельзя было назвать проституткой.

— Не забывайте, мадам, она получила воспитание в монастыре, — напомнил он ей. — Думаю, мне пора ехать в Новый Орлеан и выяснить, на самом ли деле месье Кроули платил за ее пребывание в монастыре Святой Урсулы. К тому же нужно узнать, каким образом Жардэн оказался запутанным в этом деле. Я туда отправлюсь в качестве вашего доверенного лица, если вы даете мне все полномочия.

Элизабет вздохнула.

— И что ты там ожидаешь найти?

— Доказательства того, что она лжет.

— Само собой, она лжет! Ей нужно доказать, что вся эта история верна, вместо того чтобы…

— Мне нужно быть готовым, в случае если возникнет необходимость, предотвратить ее появление в суде с этой легендой, — стараясь не терять терпения, сказал Алекс. — Боюсь, что такой демарш с ее стороны будет для вас с Нанетт очень неприятен, особенно сейчас. Начнутся разного рода абсурдные слухи… люди обычно говорят: "Нет дыма без огня". Да и вы сами это прекрасно знаете.

Элизабет с минуту помолчала, потом наконец сказала:

— Думаю, нужно разрешить тебе туда ехать. Я возьму на себя все твои расходы. Ведь нам не удастся получить ответы на все вопросы здесь, что скажешь?

— Думаю, что нет, мадам.

— Хорошо, Алекс. А теперь забудем об этой твари! Ты останешься с нами поужинать, не так ли?

— С большим удовольствием, но ведь сейчас нам подадут чай?

Лакей в эту минуту входил в галерею с большим серебряным подносом. На нем стояли три чашки, тарелка с пирожками, а также чайник, сахарница и кувшинчик со сливками. Нанетт появилась в дверях у него за спиной.

— Могу ли я теперь к вам присоединиться?

— Ты подслушивал! — обвинил ее Алекс.

— Я не слышала ни единого слова, — озорно возразила она.

Рассмеявшись, Алекс пододвинул к столу стул для нее.


Орелия все глубже осознавала присутствие месье Арчера в пансионе. Каждое утро она слышала его торопливые шаги по лестнице. Он всегда куда-то спешил, и всегда уходил из пансиона бегом. Он уезжал до того, как она поднималась с кровати, вероятно, после завтрака, который ему подавали в номер. Он возвращался между четырьмя и пятью часами, и в течение получаса до нее доносились голоса, — его и лакея, который мчался вниз по лестнице за горячей водой и обратно.

Потом она слышала, как он торопливо умывался, — всплески воды, быстрые шаги, поскрипывание досок пола, иногда приглушенное ругательство, потом резкий хлопок дверью, — и он вновь оказывался на лестнице. С грохотом захлопывалась входная дверь, и Орелия, которая обычно сидела, словно застыв, над книгой или над шитьем, поднимала голову и снова начинала слушать то, что ей говорила мадам Дюкло.

Однажды утром, позже обычного, Орелия услышала, как они оба уезжали — сам месье и его слуга. Когда Жульенна принесла ей кофе с молоком, она получила от нее информацию, что Лафитт и его хозяин уехали в Новый Орлеан и что они пробудут там несколько недель. Как это ни странно, но Орелия, как только просыпалась, продолжала прислушиваться к его легким торопливым шагам, и жизнь в пансионе теперь без этих знакомых звуков казалась скучной и пресной.

Мадам Дюкло, взяв бумагу, перо и чернила, написала письмо Мишелю Жардэну, которое намеревалась отослать еженедельной почтой.

— Не хочешь ли передать ему что-нибудь? — спросила она Орелию.

— Да, пожалуйста, сообщите ему, что я здорова.

— И это все? — спросила мадам Дюкло с дразнящей улыбочкой.

— И что я часто думаю о его доброте и щедрости. И… надеюсь, что и он чувствует себя хорошо.

— И это все?

— И… и… что я с нетерпением жду нашей следующей встречи.

Удовлетворенная ее ответом, мадам Дюкло замолчала.

"Как странно, — размышляла Орелия, — но я скучаю по этим торопливым шагам, которых больше не слышно на лестнице!" Но она ничего подобного вслух не говорила. Она убеждала себя в том, что одержима идеей, будто месье Арчер за ней постоянно шпионит — и все.

"А этот враг хорошо собой, а?" — мысленно передразнивала она раздражающий ее голос мадам.

"Он не такой красивый, как Мишель", — ответила она тогда ей. — И совсем не такой добрый! И тем не менее в нем что-то есть…"