Маргарита Южина - Пёс, соединяющий сердца

– Я так волновалась… Мишка, ты прости меня, дуру, я же неопытный еще собаковод, я не понимала… Оказывается, собак нельзя отдавать даже самым близким!

– Спасибо, конечно, за «самого близкого», – зарделся Мышкин. – Но чего уж вы так, Милочка? Он же со мной был. Мы с ним такое дело сотворили! Мы с ним так наказали этого Курищева! Но сейчас вы сами все увидите. Сколько времени? Включайте телевизор. До новостей еще далеко, но… Чтоб не пропустить наш… я бы назвал это «триумфом». Включайте же!

Людмила ничего толком не поняла, но послушно включила телевизор. Мишку из рук она так и не выпускала.

– Я все же не понимаю… А как вы его наказали, этого Курищева?

– Нет-нет, ни слова больше, – кокетничал Мышкин. – Пусть об этом скажут профессионалы.

Его распирало от гордости, он так хотел обсудить с Людмилой все, что сегодня сделал, но еще больше ему хотелось увидеть и услышать, как об этом будут говорить с экрана.

Время тянулось будто резиновое. Когда не надо, минуты летят точно пули, а вот когда его торопишь… Людмила уже минут двадцать сидела на диване, пялясь в экран, рядом взволнованно восседал Мышкин, то и дело хватая ее за руку, но сейчас она этого и не замечала.

Наконец показали заставку новостей, и Мышкин затаил дыхание. Еще несколько мучительно долгих минут дикторша говорила о новостях города, а вот потом вдруг на экране показались знакомые полки магазина.

– Сегодня «зеленые» совместно с собаководами города устроили акцию протеста против жестокого обращения с животными, – ровным голосом вещала хорошенькая, ухоженная дикторша. – Акция состоялась в магазине строительных товаров, который принадлежит Курищеву Ивану Феликсовичу. Несколько десятков собаководов пришли сюда…

– Не несколько, а всего шестнадцать человек, – поправил диктора Мышкин.

Людмила не сводила глаз с экрана.

В магазине толпились люди с собаками. Собаки были разных размеров, сейчас и не разберешь, какие породы. Вот овчарка обнюхивает крохотного той-терьера. Тот хоть и клоп, но большой псины не боится, лезет нюхаться. Да и овчарка очень дружелюбная. А вон вообще черная, большая махина. Интересно, как эта порода называется? А с ней рядышком белая собачонка, очень на Мишку похожа, только у нее ушки стоят, и хвостик антенной торчит. Надо же! Она еще порыкивает на черную махину… Ага, диктор сказала, что это черный терьер… А вон две маленькие собачки устроили игрища среди банок с краской, а большая собаченция сосредоточенно пытается попробовать на зуб плинтус… Да чтоб вы там все у него сгрызли, у этого гада!

– Вот, смотрите, Милочка! – заегозил Мышкин. – Сейчас Курищев выйдет!

Неожиданно все собаки повернулись в одну сторону, и стало видно, как многие хозяева подзуживали своих воспитанников. Некоторые собаки гавкнули, некоторые зарычали, но агрессии не выказал никто.

Раздался гневный крик, и оператор перевел камеру на владельца магазина. Курищев ожидал телевидение, а вовсе не акцию какого-то там протеста. Он был наряжен в великолепный костюм, в тон был подобран галстук, а твердый воротничок новенькой рубашечки подпирал подбородок. Но его встречали не только телевизионщики.

– Защитники животных хотят выразить свое отношение к господину Курищеву, – не слишком уверенно проговорила диктор. – Интересно, почему именно этому господину оказана такая честь?

– Вот, Милочка, сейчас! – дернул за коленку Людмилу Мышкин. – Наш выход, Михаил!

В это время на экране показывали, как группа людей с собаками загудела, потом раздался какой-то вскрик, и люди вместе с собаками выстроились в две шеренги, образуя широкий коридор, который начинался прямо от двери. Дверь распахнулась, и по центру живого коридора прошел… Людмила даже сразу его и не узнала. В центр коридора вошел какой-то человек, у которого во все тело висела фанера с увеличенной фотографией Курищева. Людмила помнила это фото, его делала Зинаида. На фотографии страшно скалился Гурон, а рядом нагло улыбался Курищев. Зинаида тогда поясняла, что Гурон вовсе не пытается кого-то сожрать, ему только что сняли намордник, вот он и оскалился на радостях.

Но это было не самое ужасное. Кошмар был в том, что обряженный Мышкин вел на поводке Мишку! Тот, испугавшись такого коридора из незнакомых собак, сначала вел себя просто тревожно, а потом, заметив еще и телевизионщиков, их лампы, направленные прямо ему в глаза, шум, гам, а в конце коридора злобного Курищева, заметался, жалобно заскулил, пытался спрятаться за Мышкина, встал на задние лапки, чтобы его взяли на руки, но Мышкин в своей фанере никак не мог согнуть рук. Да и некогда ему было.

– Вот! – обращался он прямо в камеру оператора. – Этот господин Курищев травил именно эту собачку своим, я не побоюсь сказать, зверем! Маленькая собачка вся в шрамах, на ней нет живого места, он до ужаса боится своего бывшего хозяина.

Оператор тут же перевел камеру на Мишку, дабы показать, до какого ужаса он боится.

Мишка, заметив непонятную штуку, и вовсе не знал, куда деться, сжался в комочек и только жалобно попискивал.

– Ах ты ж дрянь! – со всхлипом выкрикнула Людмила и, бережнее прижав к себе Мишку, швырнула во Льва Венедиктовича диванной подушкой. – Сволочь! Как ты мог?! Я тебе… я ж тебе самое дорогое… Миша, полежи пока в спальне…

Она сбегала, быстренько отнесла собаку в спальню, закрыла двери и теперь начала кричать на гостя шепотом:

– Негодяй! Ради того, чтобы попасть в этот ящик, ты! Ты заставил переживать Мишку! Это беззащитное существо! Ты видел, как он боялся?! Почему ты не скинул эту кретинскую фанеру и не схватил его на руки, чтобы успокоить?! Ты! Паразит!

И в Мышкина полетела еще одна подушка.

Мышкин перепугался до дрожи. Он никак не ожидал такой реакции. Ведь, в конце концов, с собакой ничего не случилось!

– Милочка, но… там же и другие собачки тоже были… – что-то невнятное блеял он.

– Там не собачки! Там кони были! А Мишка, он так боится больших собак! У него же…

– Милочка! Но зато Курищев…

– Да мне плевать на всех Курищевых, вместе взятых!

– Но…

– Вы думали, что вы делаете?! И эти – собаководы-недоумки! Собаки там могли задохнуться от краски!

– Там не пахнет краской совсем.

– Ну и что?! А у них нос… нюх чуткий… Это тебе не пахнет!

– Милочка, но ты только подумай, теперь о Курищеве узнает весь город! – как мог успокаивал подругу Мышкин. – А мы с Мишкой потом еще погуляли, с собачками поиграли. И он совсем не боится больших собак. Он даже вон с тем, с Филом, играл, это который черный терьер. А маленькая беленькая собачка тоже их, и этот малыш лидер, ты представляешь?

– Я ничего не хочу представлять! Ты подорвал моей собаке психику! А если бы этот Фил кинулся на Мишку? Ты же бы опять в стороне стоял, потому что ты собак боишься! А с Мишкой что бы было?

– Но, Милочка… Я бы не стал подвергать Мишку…

– Стал! Я только что видела – ты подвергал Мишку мучениям!

У Мышкина кончились аргументы. Он и в самом деле не понимал – виноват ли он, насколько виноват и из-за чего столько крику. Надо было все обдумать и разобраться.

– Я думаю, мне лучше уйти, – поднялся он.

– Да! Я тоже так думаю! – в сердцах выпалила Людмила и сама же открыла ему дверь.

Он ушел. И в комнате стало совсем тихо.

Людмила быстро прошла в спальню, прижала к себе собаку и снова всхлипнула.

– Мишка, ты это… не сердись… Я ж не знала… – уселась она на диван и наглаживала белую кудрявую шерстку. – Тебе было очень страшно, да?

Мишка удобно устроился у нее на руках, два раза лизнул в щеку и успокоился.

– А я ведь даже не досмотрела, чем там все закончилось-то… – вздохнула Людмила. – Вот этот Мышкин, он такой глупый… Можно подумать, он этим эфиром напугает того гада. Да этот Курищев будет делать то же самое, только теперь станет лучше прятаться… А ты… Ты ложись на кровать и спи. Ты сегодня устал. У тебя был тяжелый день.

Мышкин пришел домой и сразу же бухнулся в кровать. Он не умел думать, когда нервничал. Надо было сначала переспать с новостью, а потом уже рассуждать на отдохнувший ум. Сон сморил его сразу. А когда он проснулся, на улице было уже темно.

– Сейчас налью чаю и…

В двери настойчиво позвонили. Милочка! Мышкин не мог сдержать улыбки.

Но в дверях стояла Валентина – жена брата Юрки, с группой поддержки – с обеими дочерьми. В таком составе они приходили крайне редко и то только для того, чтобы поссориться.

– Чего вы? – сразу встал в оборону Лев Венедиктович.

– А того! – покачала головой Валентина. – Пришли спасибочки тебе сказать!

– А-а… Пожалуйста, – кивнул Мышкин и постарался захлопнуть двери, но не тут-то было.

– Не-ет, драгоценный мой, не получится! – боевым слоном поперла Валентина вперед. – Ты скажи мне, иуда, ты зачем моего клиента позоришь?! Вызнал у меня всю… всю информацию, а теперь на него поклеп наводишь? А если он от горя… разорится? Или инфаркт его случайно тяпнет, думаешь, он тогда побежит ко мне зубы вставлять?! Да он…

– Мам! Ты чего?! – вдруг удивленно одернули мать обе племянницы. – Мы думали, ты в самом деле спасибо сказать хочешь! Ты чего на дядь Леву наезжаешь? Он же герой!

– Того и наезжаю, что мы из-за его подвигов скоро на паперти стоять будем! – громко, но уже не так уверенно продолжала Валентина. – Ишь чего выдумал! Еще в телевизоре его рожи не было!

– Мам! Ты вообще что-нибудь, кроме своего Курищева, видела? – строго спросила Светлана. – Он же живодер! Собак калечит. Ты что – тоже живодерка?

– А у меня закрадывалась такая мысль, – поддержал Светлану дядюшка. – Живодерка и есть.

– Да вы что! – теперь таращила глаза Валентина. – Какая ж я живодерка? Я ж… обыкновенный врач! А за клиента все равно обидно!

– Мама! Он травил на эту кроху здоровенную собаку!

– А еще он собственного сына не пожалел! – добавил Мышкин и красочно описал, какое пагубное влияние оказывает жестокость на неокрепшие юношеские души. Затем он театрально отставил ногу и закончил: – Вот если бы Чингисхана не воспитывали с жестокостью, он бы, может быть, тоже бы детей любил! Он бы, может быть, как Корней Чуковский, книжки бы для малышей писал!

Валентине под натиском трех родственников пришлось признать свою неправоту. Она даже искренне расстроилась.

– И что же теперь делать? – беспомощно смотрела она то на Мышкина, то на своих дочерей. – Мальчишка-то… тоже губить собак станет.

– Да! – не думал успокаивать ее Мышкин. – А когда собаки и кошки кончатся, он переключится на детей. На твоих, например.

– Погоди, – никак не могла сообразить Валентина. – А как это кончатся кошки и собаки?

– Неважно – как! Важно – что надо делать, чтобы это предотвратить! – умненько пискнула младшая Юлька.

– Надо этого твоего клиента Курищева лишить материнства… или как это называется… родительских прав, вот, – блеснула эрудицией Светлана.

– Точно! – загорелись глаза у Валентины. – Ко мне записалась на завтра дама одна, у нее мост полетел, так вот мне девчонки наши доложили, что она как раз из органов опеки! Вот и пусть опекает! И пока результатов не будет, у нее никаких мостов не будет!

– Правильно, – кивнули дочери.

– Валентина, я в тебе никогда не сомневался, – положил ей руку на плечо Мышкин. – Я в тебя верю.

– Ага, хорошо… тогда мы чего? Пойдем домой, да? – закивала Валентина и стала продвигаться к прихожей.

Мышкин пошел провожать.

– Дядь Лева, ты такой! – ткнулась ему в щеку Юлька.

– И, главное, столько людей собрал! Откуда ты их всех знаешь? – восхитилась и Светлана.

– Так, зашел в Интернет, нашел группу собаководов в нашем городе, расписал, предложил, а уже они… Они сами дальше все придумали. И даже костюм мне этот сделали. И все ведь за один день, за воскресенье.

– Вот вам и недотепа, – кивнула Валентина. – Он нам еще покажет!

– Так, глядишь, и женится, да, мам? – усмехнулась Светлана. – Ох и погуляем!

– Да типун тебе на язык… – бурчала мать уже в дверях. – Отдыхай, Лева. Может, и еще чего надумаешь… А, еще хотела спросить, тебе там заплатили? А то бы я и у нас в стоматологии такую же акцию открыла.

– Нет, Валя, – вздохнул Мышкин. – Там все исключительно на добровольных началах.

Гости ушли, а Мышкин снова принялся ломать голову. Когда он пришел от Людмилы, то ясно видел, что был не прав. А сейчас вот нежданно нагрянула родня, и, оказывается, он все сделал правильно! Его даже героем назвали, а эти девчонки зря болтать не станут. Тогда отчего же Милочка не сумела его понять? Эх, жалко… Вот только он вроде бы нашел хорошую, приятную женщину, с которой ему не страшно было бы провести всю оставшуюся жизнь, как вдруг такая ссора. И кто виноват? Ну конечно же он! Сам! А потому что он не чуткий. Он – бревно! Она понимает всех, даже собак. А он… Ну да, ему хотелось, чтобы его показали по телевизору. Но… Но если бы там и не было никакого телевидения, он бы все равно сделал это! Надо было лучше Рыжика взять… А если б и Рыжик испугался? Эх, для дальнейшей борьбы хоть мягкие игрушки бери!