– Знаешь, ба, тут не в этом даже дело, что я психую. Тут, понимаешь, еще одна фишка есть, очень странная. Можно сказать, даже мистическая. В общем, так вышло, что я эту Анну сама и придумала…

– Где придумала? В своем романе, что ли?

– Ну да! Главное дело, портретное описание полностью с натурой совпадает! И имя совпадает! И обстоятельства… Что это, бабушка? Получается, что это… Это фантом, а не женщина?

Антонина Владимировна подняла на нее удивленные глаза, усмехнулась, потом протянула руку через стол, демонстративно коснулась внучкиного лба тыльной стороной ладони. Наташа вздрогнула – действительно, чего это она? Кто ж ей поверит, если рассказывать дальше? Да и не захотелось враз ничего рассказывать. Действительно, бред собачий получается. Книжная Анна, натуральная Анна… А может, и в самом деле бред?

– Ты, Натка, на ночь валерьянового корня выпей, я тебе заварю. Спать будешь крепко, а утром все образуется…

– Ба, а давай с тобой лучше вина выпьем! Холодненького, чтоб мозги прочистились? Что-то я и в самом деле не того…

– Конечно, не того! Меньше надо в полеты свои улетать, писательница хренова! Алина Никольская-Петерс! Так можно и на полном серьезе в психушку загреметь, между прочим. Ну подумаешь, повертит Катюшкина приятельница перед твоим мужем задом, сиськами потрясет, делов-то! Может, ей вертеть да трясти больше не перед кем, а потребность такая есть? Не бери в голову, Натка. И впрямь, выпей лучше вина да расслабься, а то на тебе лица нет. Доставай бутылку из холодильника, тащи штопор!

От стакана вина ей и впрямь полегчало. Проклюнулся в глубине организма хмельной росток бесшабашности, пошел расти дальше, прогоняя усталое раздражение и наполняя все тело расслабленной радостью бытия. Так бы сидела за этим столом, продолжая неспешный разговор с бабушкой, да если бы еще не действовал на нервы русалочный Аннин смех, всплесками доносящийся из раскрытого настежь окна…

– Мама! Бабуля! Папа спрашивает, где эти… эти… ну как они называются, я забыла? – влетела на кухню взбудораженная Тонечка. – Ну, которыми в мясе дырочки ковыряют?

– Ой, действительно, а куда ж я шампуры подевала? – озаботилась памятью Антонина Владимировна, торопливо вставая из-за стола. – По-моему, они в сарае где-то припрятаны…

– Мам, пойдем! – подпрыгнула на месте Тонечка. – Ну чего ты тут сидишь и сидишь? Там так весело, мам!

– Ага, я сейчас… Ты беги, дочка, помоги бабушке. А я овощи принесу…

С тарелками в обеих руках она спустилась с крыльца, обошла дом и остановилась как вкопанная. Нет, ничего особенного она не увидела – ну, сидит честная компания вокруг пылающего костерком мангала, и Анна сидит, и Катька, и даже футболки, между прочим, на их топлесы довольно прилично натянуты, но… Что-то дернуло ее изнутри, будто увиденная картинка показалась ужасно знакомой, выписанной до мельчайших подробностей. Потом вдруг ожгло догадкой: а ведь и впрямь картинка-то – выписанная! Ею же самой, на двадцать пятой странице собственного романа. Дача, шашлык, веселая компания, потенциальная разлучница-злодейка Анна, потерявший голову муж Антон, растерянная жена Любаша… Так, стоп! Надо встряхнуться, отогнать от себя это пугающе литературное дежавю. В конце концов, она не Любаша, а Наташа. И характер у нее не Любашин, чтобы какая-то стервозина с голыми сиськами над ней изгалялась.

От сарая уже поспешала к мангалу Антонина Владимировна, неся в руке старые, но очень удобные шампуры.

– Девчонки, работать! – весело принял шампуры в руки Саша. – Все дружно нанизываем мясо, и про лук, про лук не забывайте! Катька, не отлынивай, чего ты рожицу сморщила? В чем дело, девчонки?

– Но там же уксус…

Анна медленным плавным жестом потянула к нему руки тыльной стороной ладоней вниз, будто демонстрируя их нежную ухоженность, потом замолчала многозначительно, продолжая держать подрагивающие ладони на весу. Наташа недобро усмехнулась: английская леди, блин!

– А хочешь, я тебе резиновые перчатки принесу? Или у тебя топлес для рук тоже программой предусмотрен?

Слишком уж резко у нее это прозвучало, будто подошла и плюнула скопившимся раздражением. Анна повернула к ней голову, медленно, с достоинством, и впрямь ни дать ни взять оскорбленная чужим хамством леди. Саша тоже глянул недовольно и, чуть поморщившись и намереваясь, видимо, сгладить это непредвиденное женино хамство, произнес миролюбиво:

– Ладно, гостям на сегодня все капризы прощаются. Так и быть. Но только на сегодня! В следующие выходные, Анна, когда мы снова будем жарить шашлыки…

– Что?! – непроизвольно вырвалось у Наташи. – Не поняла, что в следующие выходные?

– Так шашлыки жарить… – повернулся к ней Саша, и улыбнулся, и поднял наивно брови, демонстрируя крайнее удивление ее непониманием. – Я пригласил девчонок сюда на следующие выходные…

– А-а-а… – взяв себя в руки, как можно равнодушнее произнесла Наташа и тут же, будто бы озаботившись хлебосольством, быстро проговорила: – Слушай, надо же вино принести! Пойдем, поможешь мне, оно в погребе на холоде стоит…

– В каком погребе? – снова моргнул он удивленно.

– В таком! Пойдем, мне одной все не поднять! Ну?

Пожав плечами, он последовал за ней к дому, а догнав уже на крылечке, спросил насмешливо:

– Натусь, ты чего? Про погреб какой-то выдумала… Первый раз слышу, чтоб у нас на даче был погреб!

– Не у нас, а у меня, понял? – развернувшись резко, как фурия, предъявила она ему свое разъяренное лицо. – Это, между прочим, моя дача! И нечего сюда тащить всяких… всяких…

– Это я тащу? Кого это я притащил, интересно? – растерянно проговорил он.

– Ну, не ты… Просто я хочу тебе сказать, что все, что здесь происходит, мне очень не нравится!

– А что здесь происходит, извини?

– Ничего! В общем, чтоб этой… этой Анны я здесь больше никогда не видела, понял?!

– Натусь, да ради бога… – пожав плечами и улыбнувшись, развел он руки в стороны. – Хотя… Чем она тебя так разозлила, интересно?

– Ничем она меня не разозлила. Еще чего. Просто не хочу – и все.

– Постой, постой… Уж не ревновать ли ты меня вздумала, а, Наташк? Странно, вроде не наблюдалось за тобой таких пошлых странностей! Нет, ты что, и в самом деле по-настоящему, всерьез и искренне меня ревнуешь?

– А ты, можно подумать, искренне этому удивляешься! Слишком много эмоций для искренности ты выдаешь, Саш… Явный перебор.

– И опять не понял… Ты в чем все-таки меня обвиняешь? Что я сделал не так? Девчонки – наши гости, и…

– Да все так, Саша. Ладно, пойдем. Гости вина и шашлыков ждут.

Дальше вечер пошел уж совсем наперекосяк. Наташа сидела, злилась молча, потягивала вино из стакана. Все ее раздражало: и Сашины потуги рассмешить компанию, и Катькин смех, и появившиеся к вечеру комары, и популярные песенки, хрипловато доносящиеся из автомобильного радиоприемника. А особенно раздражало Аннино лицо, на первый взгляд отрешенно-задумчивое, но со скрытым выражением понимания ситуации и победной над ней насмешливости. Вроде того – чего тебе еще остается, ревнивая женушка, кроме как дуться на меня, на красавицу этакую…

В девять часов Антонина Владимировна отправилась укладывать детей спать. Наклонившись к Наташе, спросила тихо:

– У вас на завтра какие планы? До вечера поотдыхаете?

– Нет, ба. Утром уже уедем. Таечку же надо успеть навестить.

– Натусь, как утром? – удивленно повернулся к ней Саша. – Мы же хотели… Я думал…

– И правда, Натка! Чего утром-то? Можно и к вечеру! – поддержала его Антонина Владимировна. – Завтра погода хорошая будет, смотри, какой закат намечается!

– Нет, ба, я тебя не понимаю… – всплеснула руками Наташа, язвительно улыбнувшись. – Совсем недавно ты меня упрекала в эгоизме по отношению к Таечке, а сейчас, когда я рвусь исполнить свой долг, ты…

– Ладно, ладно, езжай. Тебе виднее! – махнула рукой Антонина Владимировна, подхватывая под мышку брыкающуюся и хнычущую Тонечку. – Я вам на веранде постелила, а девочкам – в доме, на софе. Она большая, им места хватит. Разберетесь, в общем. Димуля, малыш, ты где? Сейчас ляжем, я вам сказку расскажу…

После их ухода и без того хилый дух общения совсем сник, и только Катька тараторила без умолку, рассказывая что-то из жизни продавцов модного магазина, где она этим продавцом и работала, и совсем не чувствовала, что на фоне ее трескотни происходит рядом другая, невидимая и неслышимая, но такая насыщенная чужими эмоциями жизнь, сплетенная из раздражения, обиженности, страха, стервозно-насмешливого женского злорадства и еще черт знает чего, нехорошего и взрывоопасного.

– Я спать пойду! У меня недельный недосып образовался, – почему-то с вызовом произнес Саша, да еще и глянул в сторону Наташи с досадой, будто обвинил ее в собственном недосыпе. – А вы тут посидите еще, если хотите.

– Я тоже, пожалуй, пойду спать… – медленно повела плечами Анна, и опять эта обыкновенная фраза прозвучала в ее исполнении незаслуженно интимно, словно спать она собиралась идти туда же, на веранду, а уж никак не на старую софу, где им с Катькой постелила на ночь бабушка.

– Ой, да куда вы? – разочарованно развела руками Катька. – Так хорошо сидели, и нате вам… Я еще про нашего нового менеджера не рассказала…

– Ладно, завтра расскажешь, – вставая с раскладного стульчика, сердито проговорила Наташа. – Помоги-ка мне лучше посуду в дом унести…

Когда она, управившись с хозяйскими делами, пришла на веранду, Саша уже крепко спал, обхватив руками подушку и отодвинувшись на самый край старого топчана, верно служившего им здесь супружеской постелью. Подогнув под себя ноги, она села рядом, долго и с интересом рассматривала его красивый мужской профиль, будто видела впервые. А ведь и правда – красивый. И мужской – тоже в самом хорошем смысле этого слова. А самое главное – этот мужчина ее муж, собственный, любимый и желанный, и никакие «су» и «сво», и тем более никакие нахальные стервы пусть на него не претендуют, даже и фантомно-литературные. Она его не отдаст, и все тут. Обломается Анна. Пусть у таких же фантомно-литературных Любаш мужей уводит, а у нее – обломается.

Вздохнув, она усмехнулась собственным мыслям – надо же, бред какой. Бабушка-то, пожалуй, права – так и до психушки недалеко. Все, спать, спать… Сон на свежем воздухе расстроенные нервы хорошо в порядок приводит, а утром они отсюда уедут, и Анна выйдет в городе из машины и останется там всего лишь Катькиной соседкой да ее сослуживицей. И к Саше больше не будет иметь никакого отношения. Обломается, стерва…

* * *

– Натка, может, до вечера останетесь? – встретила бабушка вопросом, когда, позевывая, она выползла утром к ней на кухню.

– Нет! – не подумав и секунды, резко выставила перед собой ладонь Наташа. Ответ получился таким торопливым, что даже зубы лязгнули, отчего утренняя зевота сама собой прошла. – Нет, ба! С меня и вчерашнего дня хватило. Еще одного я просто не перенесу. В следующий выходной никаких гостей не будем брать, вот и отдохнем как следует.

В дверях кухни показалась Анна, стояла, уперев руки в косяки, смотрела нахально и загадочно. То ли слышала их разговор, то ли нет. А пусть бы и слышала! В других обстоятельствах будет знать, как водяные купальные спектакли устраивать. А как она хотела? Чтобы сегодня второе действие было – все те же в лаптях? То есть не в лаптях, а с голыми сиськами?

– Ну, тогда давайте завтракать! Буди Сашу, Натка, пусть он забор хотя бы до конца поправит, вчера не успел.

– Да встал я, встал… Доброе утро. Прямо сейчас идти забор править или после завтрака можно?

– А это уж как хочешь, Сашенька. Как тебе удобно. Там и работы осталось – чуть.

– Хорошо. Если чуть, это хорошо. Я поправлю.

Наташа посмотрела на мужа внимательно, потом опустила глаза, принялась зачем-то перебирать тарелки, приготовленные бабушкой к завтраку. Радость дачного утра, тихая, свежая, обычно не обремененная лишней суетой, исчезла, уступив место вчерашнему недовольству. И недовольство это было не ее собственное, она вдруг совершенно отчетливо это поняла. Недовольство было Сашино. И еще – этот его тон… Никогда, никогда раньше он с бабушкой так не разговаривал! Вроде бы обычные слова произносит, вежливые, но так, будто с трудом сдерживает раздражение, будто демонстрирует недовольство своими домочадцами перед ней, перед этой девкой…

А девка эта… Анна то есть, она даже не повернулась к нему. Так и стоит в дверях, улыбается снисходительно и загадочно. Джоконда бессовестная. Нет, надо быстрей все дела заканчивать и ехать домой. И увозить ее отсюда, чтоб не оскверняла чистоту своим присутствием.

Однако уехали все равно поздно. Пока собирались, пока долго завтракали, пока Саша разбирался с забором, время незаметно подползло к полудню. Ехали до города молча, лишь непоседа Димка возился на заднем сиденье, осваивая подаренную ему Тонечкой игрушку. Даже Катька и та молчала, отвернувшись к окну и демонстративно надув губы, выражая таким образом свое недовольство отказом Антонины Владимировны оставить Димку на даче. Конечно, она и не посмела бы Катьке отказать, и согласилась бы безропотно, но тут уж Наташа сыграла свою сольную партию, яростно заступившись за бабушку. Та с Тонечкой кое-как управляется, а с шебутным Димкой ей вообще покоя не будет! Это она с виду только – о-го-го старушка в соломенной шляпе, веселая да бодренькая, а давление порой скачет – будь здоров. Так что пусть Катька в другое место Димку пристраивает, пусть няню ему подыщет, в конце концов… А ее бабушка – не казенная, чтобы все подряд ее добротой пользовались. И вообще, если оставить на даче Димку, то в следующий выходной хочешь не хочешь, а придется Катьку туда тащить, а она уж непременно и новоявленную соседку Анну за собой потянет… Нет уж. Хватит.