И впрямь – пора садиться. Часа на два улететь, а может, если повезет, и на три. Уйти из псевдореальности в свой мир. В настоящий. Туда, где она своему интеллекту хозяйка, где нет навязанной начальником пустой жвачки казенных фраз, давно уже набивших оскомину. А на лицо лучше хмурость синим чулком натянуть, на тот случай, если кто в дверь неожиданно вломится. Мол, некогда мне, я очень крутым делом занята. Важную бумагу для шефа пишу. Соглашение о сотрудничестве.

Опустившись тихой феей в кресло, она включила компьютер, ласково коснулась пальцами монитора. Привет, дружок. Ты готов? Так, вот он, скрытый от чужих любопытных глаз файлик…

Закрыв на секунду глаза, она мысленно постучала «в дверь». То есть никакой двери в прямом смысле слова не было, конечно, и в мыслях эта дверь как дверь ей не представлялась, просто ей казалось, что она стучит именно «туда».

В то самое пространство, откуда выдается страждущему порция необходимого творческого состояния. А без него, без состояния, ничего не получится. Даже плохонькая повестушка и то не получится…

Впрочем, повестушки давно уже остались где-то там, позади. Робкие, корявые, несмелые. После третьей собственной книжицы, вышедшей не в самом последнем столичном издательстве, она по собственному внутреннему волеизъявлению зачислила себя в ряды мало-мальских писательниц, мастериц женских романов. И ничего, что этих писательниц развелось в последнее время великое множество – ей-то до этого какое дело? Ну да, маститые-именитые во главе с кликушами-критиками на чем свет стоит конечно же изгаляются, костерят «бабскую слезливую писанину», их и хлебом не корми, дай только помянуть ее при всяком злобном случае. Ничего, пусть поминают, пусть мнут. Если тесто долго мять, хлеб только вкуснее будет. Сколько ни злобничай, а тиражи-то раскупаются! Пусть и домохозяйками, как эти маститые-именитые в один голос утверждают, но раскупаются же. А что, если женщина домохозяйка, она уже и не человек, что ли? Не читатель? И грамоте не обучена? А женщина, если она менеджер, например, или бухгалтер, уже только по этой причине претендует на чтение высокохудожественной литературы? Глупость какая.

Открыв глаза и, как ей показалось, войдя в «ту самую» творческую дверь (впрочем, она никогда не могла уловить момент этого перехода), Наташа пробежалась по строчкам, тотчас же увидев живьем свою героиню. Та еще вырисовывалась штучка, героиня эта! Стерва стервой. Анной зовут. Вот сейчас эта стерва беседует с героем по имени Антон. (Хорошо звучит, кстати, Анна – Антон!) И не просто так беседует – разговор у них важный, дальнейший сюжет романа определяющий. Анна героя из семьи уводит. От любящей и преданной жены по имени Любаша. Естественно, и обличьем стерва Анна и преданная жена Любаша сильно друг от друга отличаются. Любаша у нее вырисовывается маленькой недалекой блондиночкой, сильно озабоченной домашним уютом и трепетным отношением к мужу и, естественно, все свои женские силы в эти два обстоятельства вкладывающей. До того «довкладывалась», что давно уже на себя рукой махнула. А стерва Анна – у той все наоборот. На контрасте с Любашей она вообще суперженщиной выглядит. Агрессивно ухоженная, яркая брюнетка с фигурой и походкой манекенщицы, с обтянутым узкой юбкой худосочным тренированным задом. И прочие прибамбасы роковой красотки при ней. Тут вам, пожалуйста, и хищный взгляд, и густые прямые волосы цвета воронова крыла, и надменные брови вразлет, и нервное трепетание крыльев носа. Хотя здесь конечно же у будущих читательниц может возникнуть законный вопрос: а на фига такой роковой красотке сдался обыкновенный мужичок по имени Антон, да еще и чужой муж в придачу? И даже не может, а обязательно такой вопрос возникнет! И надо его обострить, и дать ходу, и развить до степени интриги, потому что в поисках ответа на него и заключается основная фишка романа. Читательницы сами должны догадаться, что такие женщины, как Анна, являются носительницами особой функции, очень нужной, можно даже сказать, подвижнической. То есть провоцируют естественный отбор среди замужних особей, держат их в постоянном тонусе. Чтоб они не расслаблялись любовью и преданностью до степени полного растворения в мужчине, а помнили о своей собственной личной и человеческой составляющей. Любовь – это хорошо, конечно, но нельзя же в этот костер последнее исподнее с себя кидать! Любить надо тоже с умом и оглядкой. То есть знать, что в любой момент может прийти санитар леса в лице девушки Анны и все перевернуть с ног на голову. То есть походя сожрать эту любовь, и даже не собственной волчьей сытости ради, а просто так, из любви к подлому искусству. Причем сожрать в кратчайшие сроки. И чем срок короче, тем ей веселее. Любашины отношения, например, Анна в три дня «сожрала», поставив свой личный спортивный рекорд.

Ей самой, как человеку и как писательнице, если честно признаться, придуманная стерва героиня очень даже нравилась. Для тривиального замужества она не подходила: слишком самодостаточна была. А еще – она была слишком умна и слишком красива, чтобы прожить жизнь обыкновенной женщины. И забавы героини относительно «любви к подлому искусству» и своеобразных рекордов ей тоже нравились. А что делать – каждый в этой жизни забавляется как может! Кому-то нравится быть мягким и в любви растворенным, а кому-то, наоборот, нравится быть стервой и производить из любовных отношений стремительный синтез, сжигая в ярко горящем костерке то, что другой женщиной, как старательной муравьихой, было годами в одну кучку натаскано. Ту самую «муравьиху» в романе и будут звать Любашей…

Однако есть тут один скользкий момент – палку с Анниной стервозностью тоже перегибать нельзя. Иначе читательницы на нее сразу озлобятся и основной мысли-фишки не уловят. Надо тонко все расписать – где с Анниной стервозностью поднажать покруче, а где Любашины переживания на первый план вывести, да так, чтобы она к концу книжки свои выводы сделала. И с мужем помирилась уже будучи обновленной личностью с той самой собственной человеческой составляющей. Тем более что без сопливого хеппи-энда все равно не обойтись, иначе в издательстве рукопись не возьмут.

Да и с первого взгляда роман получится в лучших традициях борьбы добра со злом. Такие романы тоже на ура идут. Сначала рыхлое и улыбчивое добро обижают, и оно исходит, сочится страданиями, как весенняя подрубленная березка нежным соком, а потом все наоборот поворачивается, и красивое зло получает свою порцию страданий вместе со всеми своими надменностями и нервными трепетаниями крыльев носа. Ладно, подрисуем стерве Анне и страдания, коли без этого не обойтись. Потом, в самом конце. Хотя в реальности такие женщины не страдают, они просто злятся. И то недолго – до того времени, пока не подвернется на зубок следующая жертва. Такая, как ее книжный Антон. Вот он сидит, весь насквозь влюбленный, смотрит на Анну потерянно. Что ж, продолжим, помолясь, скорбный и страстный диалог героев…

* * *

«… – Но ты пойми, пойми, Анна! Ты хочешь, чтобы я поступил как подлец?

– Ты не подлец. Ты мужчина. Для меня – в первую очередь. А все остальное – ерунда.

– Что – ерунда? Семья – ерунда?

– Хм… А что ты вообще называешь семьей, Антон? Бытовуху проживания на общей территории? Совместное ведение хозяйства? Походы на рынок за картошкой и постным маслом?

– Да при чем здесь картошка? Не хожу я ни за какой картошкой! Я же не об этом тебе толкую!

– А о чем?

– Понимаешь, мы же с Любашей с первого класса вместе… Как-то все само собой получилось, без особых… страстей. Сначала за одной партой сидели, потом в институте вместе учились, на пятом курсе она ко мне жить переехала… Потом поженились, будто это само собой уже разумелось.

– Вот видишь! Само собой разумелось! А что значит – разумелось? Ты когда-нибудь задумывался над этим? Разве можно относиться к любви как к удобству совместного проживания?

– Нет. Нет, конечно. Но мне всегда казалось, что я ее люблю…

– А сейчас?

– А сейчас я тебя встретил. И сам не понимаю, как это все произошло. За такой короткий срок! Если бы мне сказали несколько дней назад, что я, порядочный семьянин…

– А что, собственно, ты? И при чем тут – короткий срок? Если бы мы с тобой встречались, допустим, год или два, это бы изменило что-то? Ты пойми – на нас такое счастье свалилось, а мы сидим, рассуждаем о каких-то сроках! Вместо того чтобы с благодарностью принимать счастье! Кто их вообще определял, эти сроки?

– Нет. Никто не определял. Просто мне как-то… немного не по себе. Не могу я ее так сразу взять и бросить, как ты этого не понимаешь? Это непорядочно, в конце концов!

– А через год будет порядочно? Или через два?

– Ну… Через год она и сама, наверное, обо всем догадается…

– И ты считаешь, так будет честнее? Намного порядочнее?

– Да! Порядочнее! Ты же знаешь мою Любашу!

– Знаю. Пришлось узнать.

– В каком смысле – пришлось?

– Да в таком! Ты что думаешь, я случайно тогда с ней познакомилась? Сама подошла, сама заговорила…

– А разве…

– Вот именно – разве. Я должна была появиться в вашем доме, и я появилась! Это судьба, мой дорогой, судьба! И плюс немного моего старания. А Любаша твоя… Извини, конечно, не хочу быть пошлой, но… Вот скажи мне: ты помнишь тот день, когда ты ей предложение сделал? Какая она была в тот день, помнишь?

– Нет… Нет, не помню. Наверное, это произошло между моими командировками. У меня, знаешь, карьера как-то сразу и резко в гору пошла, я все ездил, ездил… А Любаша… Просто она была всегда рядом, всегда ждала…

– И чемодан в очередную командировку собирала?

– Да. Если хочешь, и чемодан собирала. Она меня во всех отношениях устраивала. Все эти годы. У нас единство уже неразрывное, с годами сросшееся, корнями переплетенное. И дети. Главное – дети. Понимаешь, мы с ней давно уже общее дерево…

– Что ж, прекрасно. Поздравляю тебя. Дерево, значит. Только что ты в таком случае здесь, в моем доме, делаешь? А? Дерево ты мое ненаглядное?

– Я не знаю, Анна. И сам не могу понять. Я… Я когда начинаю о тебе думать, я собой не владею. Не знаю, не понимаю ничего! Бегу к тебе, как сумасшедший. Кругом люди, движение какое-то происходит, и я чего-то говорю, и так же двигаюсь, а в голове одна только мысль: быстрее бы тебя увидеть! Я не знаю, что с этим делать, Анна!

– Зато я знаю! Я – твоя настоящая женщина. Я! Ты понял? А никакая не Любаша! И ты мне нужен весь полностью, целиком и сейчас, а не частями и через год! Так не бывает даже у деревьев, чтобы корни в одном месте росли, а цветение одного из них на потом откладывалось! Ведь не бывает же?

– Нет. Не бывает.

– Значит, нам надо жить вместе!

– Да… Но… Давай все-таки подождем… Я не представляю себе, как ей скажу!

– Нет. Не хочу я ждать! Я что, до пенсии тебя буду ждать? Скажи, я похожа на женщину, которая сидит у окна и тоскливо ждет своего мужчину? Я любить хочу, а не тосковать! И ты хочешь того же самого, я знаю!

– Да. Я хочу. Но я не смогу… Понимаешь, если я ей заявлю, что ухожу, это будет равносильно убийству. И даже не в переносном смысле, а в самом что ни на есть прямом. Она не переживет…

– Ну, тогда выбирай. Или она, или я. Выбирай между собственным счастьем и мифическим долгом перед Любашей. А если выберешь долг, то всегда помни, что твою мужскую порядочность пользуют, как удобный бытовой предмет. Как подушку, которую можно подложить под свою раскормленную задницу. Просто так, для удобства! Так что выбирай!

– Ну зачем же так грубо, Анна…

– Зато правильно!

– А дети? Как я все это объясню детям?

– Да они у тебя почти взрослые! И достаточно продвинутые, чтобы понять отца. И вообще, хватит уже об этом говорить… Все, промежуточного состояния больше не будет. Ты должен решить. Прямо сейчас.

– Но, Анна…

– Все. Хватит. Выбирай. Прямо сейчас выбирай! Если это Любаша, то ты уходишь немедленно. И больше не возвращаешься. И я даже до трех считать не буду! Ну? Уходишь?

– Нет… Нет!

– Тогда… Это я? Ну же! Говори! Я? Да или нет?

– Да… Да, черт бы тебя побрал! Да!

– И ты сегодня же сообщишь ей об этом!

– Да… Я… Я сегодня же соберу свои вещи…

– Какие вещи? То есть ты хочешь поехать домой собирать вещи? А вот это уж черта с два!

– Но почему?

– А зачем лишний раз причинять ей боль? Ты же сам не хочешь, чтобы ей было плохо! Ну, представь такую картину: ты собираешь вещи, а она сидит, смотрит и плачет… Ты этого хочешь?

– Нет. Не хочу. Вернее, я не смогу этого выдержать. Но… что же делать?

– О господи… Да ничего не делать! Ты сейчас наберешь ее номер телефона и скажешь всего три слова – «Любаша, я ушел». Нет, четыре! Ты скажешь четыре слова! «Любаша, я ушел навсегда!»

– И все?

– И все! Нет, еще не все! Потом ты выбросишь телефон и купишь себе новый. И номер у него будет новый. И все у тебя в жизни будет новое. Каждый человек имеет право хотя бы раз в жизни поменять все, абсолютно все! Сбросить с себя старую надоевшую шкуру!