— Жарко стало, — обезоруживающая улыбка. Ну обалдеть просто! Жарко ему.

Простые как две копейки эти военные.

— А водички холодной попить не пробовал? Говорят, помогает. И не только он жары, — мой многозначительный взгляд на джинсы Стаса. На причинное место я посмотреть, конечно, не могу, — мы сидим за столом вновь друг напротив друга, но Стас вытянул свои длинные ноги, и смотрю на его джинсы чуть ниже колен. Меня обзор устраивает: и вроде бы ни на что непристойное не намекнула, но и не проигнорировала случившийся эпизод. А там уж как кто поймет. И Стас понимает, естественно. Он смеется. Хотя, нет. Это даже смехом назвать нельзя. Просто ржет, ударяя ладонями по коленям.

Я здесь еще клоун. Скоро буду деньги брать за веселье.

— Вероничка, ты чудо! Не, серьезно…

— Ты будешь играть сегодня, весельчак? — злюсь уже не по-детски, хотя тело продолжает умолять о запретном. Продолжаю до сих пор чувствовать объятия Стаса, словно он обнимает меня даже сейчас, — меньше чем через два часа ко мне домой ребенок прийти на репетиторство должен, поэтому некогда смеяться с тобой. Это вы ворочаете большими деньгами, а я их понемножку зарабатываю и с великим трудом, между прочим… Или мы с тобой играем, или я — домой. И еще с Жужей гулять.

— Играем, Вероничка, играем… — Стас, все еще посмеиваясь, переставляет пешку, — так что у нас там с личным?

Быстрый взгляд на меня из-под выгоревших ресниц.

— Все хорошо, — клянусь очень торжественно, — мои отношения цветут и пахнут. Не хуже твоих.

Съешь, дорогой. Да что за дурацкие вопросы? Как будто тебе, Стас, интересно. В жизни не поверю.

— Поподробнее можно? — лукавый взгляд серых глаз. Я бы растаяла от этого взгляда, если бы он не сопровождал ненавязчивый допрос.

— Нельзя.

Стас многозначительно поднимает брови, а я продолжаю тихо беситься. И за свою жизнь ужасно обидно.

Ну почему одним дается все, Отче, почему? И почему у других все отнимается? Как определить, по каким законам вращается колесо фортуны? И как попасть в обладатели счастливых билетов?

А нужно ли, думаю отстраненно. Счастье — такая призрачная штука. И у каждого счастье — свое. Я говорила об этом Ане. Но почему же мне иногда кажется, что и это суждение — ошибочное?

Делаю ход конем, и Стас задумывается над следующим своим ходом. Его рука застывает на одной фигурке, взгляд перебегает с белых фигур на черные — он погружается в просчитывание ходов. Рядышком с шахматной доской теперь стоят часы: это я поставила такое условие. Мой ученик делает большие успехи.

— Теперь ты, — Стас переставил слона и откидывается на стуле, заложив руки за голову, — так что ты мне рассказать-то хотела?

Вот пристал.

— А тебе зачем? — одна из любимых фраз Стаса. Я ее тоже взяла на вооружение, — Опять заскучал? Наверно, Алиска на Таити умотала? Или еще куда?

Стас хмурится. Скорее всего, «еще куда».

— Твой ход, — легко переставляю фигурку. Я сознательно сдаюсь, загоняя себя в будущий проигрыш. Пускай Стас порадуется, может, перестанет устраивать мне в который раз гестапо.

— Ты специально лажаешь, дорогая? — цокает языком Стас, — это же глупый ход. Ты же у нас гуру в шахматах, но эту глупость увидит даже начинающий…

— Мозги, видимо, не соображают после ваших обнимашек, — бросаю я. Никогда не признаюсь в подстроенном самой себе поражении. Стас довольно улыбается.

— Так, может, я не с того начал нашу игру в шахматы? Надо было что посерьезнее сделать, тогда бы я всегда побеждал, а, Вероник?

— Толку-то. Тогда бы в шахматы играть не научился, — отвечаю максимально равнодушно. Вот так и живем. Мало того, что в школе сижу как на вулкане, так еще и здесь не все спокойно, и постоянно надо отбивать мячики подколов. Как же я устала от всего этого! Почему мы со Стасом почти никогда не можем поговорить по-нормальному, без этого вечного сексуального подтекста, такого обидного для меня? Дразнит девочку конфеткой. И знает прекрасно, что конфетку давать такой без надобности, и все равно — дразнит.

А как хочется поговорить с кем-нибудь! О холодной осени, о твоих маленьких радостях, о печалях… да о чем угодно! И не ждать насмешки в ответ. И не думать о том, что говоришь, просто говорить — от души, искренне, не таясь, о том, что волнует и вдохновляет. А потом — познакомиться еще ближе, чтобы ближе некуда, и тоже не бояться, что ты не понравишься, что сделаешь что-то не так…

Неужели я хочу так много?

— А может, ну их, шахматы, — голос Стаса звучит очень многообещающе.

Кручу пальцем у виска. Такое мне не свойственно, но Стас очень старается. Желаю треснуть его по голове чем-нибудь тяжеленьким! Или сесть к нему на колени и целовать без памяти.

Но второе невыполнимо в силу моих устойчивых принципов, а первое — потому, что в принципе невыполнимо. Стас все-таки еще и тренер по рукопашке, а я даже не могу представить, как человека можно ударить.

— Играй давай. Хватит уже шуточек. Стас, правда… хватит. Ты прямо сегодня отличаешься. Я не понимаю, чего ты добиваешься, честно. И понимать не хочу. Но если ты в таком же духе будешь…

— Виноват, Вероника Васильевна. Играем молча. Только ты не лажай специально, пожалуйста.

— А ты ко мне не приставай с вопросами. И не только с вопросами…

— Это как получится…

Прикрываю глаза на секунду. Ну не сволочуга?

Волнует меня еще и то, что эти все подначки самым плохим образом влияют на мое тело. Чувствую покалывание в кончиках пальцев, ужасно хочется прикоснуться к обнаженной груди Стаса, просто до боли. Тело продолжает гореть, низ живота предательски ноет, а трусики уже давно стали мокрыми насквозь. И это все от чего? Приобнял, чуток разделся и сделал несколько намеков. А если смешки будут посерьезнее, что тогда?

Плохи мои дела.

Сегодня приду домой и опять на сайт знакомств залезу. Или…или не знаю что. Но и эту ночь я проведу в обнимку с флакончиком валерьянки. Пожалуй, треснуть когда-нибудь за все мои страдания Стаса все же не помешает.

Мой телефон издает привычную мелодию звонка.

— Сейчас, — тихо говорю я и лезу в сумку, которую всегда вешаю на спинку стула. Стас отходит к кофеварке — налить кофе.

— Будешь? — спрашивает негромко. Киваю и смотрю на загоревшийся экранчик телефона. Это Роберт, папа Марка.

Едва ли я могла когда-нибудь подумать, что именно тогда, когда буду играть со Стасом в шахматы, мне позвонит мужчина. Стас — это одно дело, ему кто угодно звонить может, но я…

Всегда говорю детишкам: сегодня мы в грязи, а завтра мы князи. Или наоборот. Неисповедимы Твои пути, Отче.

Ну, Стас, держись!

Миг моего торжества. Фанфары, пожалуйста, включите тоже. Не одному тебе, Стас, звонит противоположный пол! Прямо-таки наполняюсь гордостью. Закроем глаза на то, что это всего лишь отец одного из моих учеников. Стасу это знать не обязательно.

Что-то изменилось? Марк не придет? Постараюсь провернуть разговор так, чтобы он свидетельствовал о моей бурной личной жизни. Если это получится, конечно. А если не получится, все равно — звонок мужчины надолго заткнет рот Стаса. И пусть только теперь попробует повыпендриваться и поприглашать меня на унизительные учебные свидания!

Нажимаю на кнопку и подношу телефон к уху. Стас наливает кофе в чашку. И только в следующую секунду, когда я произнесу «Здравствуйте, Роберт», (на «здравствуй», к сожалению, пока не хватает наглости), он поднимет голову и начнет прислушиваться. Я все вижу: наблюдаю за его реакцией краем глаза.

— Здравствуйте, Вероника Васильевна. Как ваши дела? — возношу благодарственную молитву за то, что Роберт воспитан до мозга костей, и никакой разговор у него не начнется прежде этикетной вежливости.

— Замечательно. Отдыхаю сейчас. Как вы сами? — изображаю улыбку в тридцать два зуба. Смею заметить, что если вы так скалитесь, то и интонация голоса у вас будет соответствующая — доброжелательная и располагающая к себе собеседника, хотите вы этого или нет. Уж не знаю, что сейчас подумает обо мне Роберт. Но — все для победы! Я же ничем не рискую…

— Очень работы много. Устал ужасно, — звучит в трубке приветливый голос. Та-ак. Что-то мы о личном начали. Стас даже про кофе забыл. Стоит у барной стойки, руки скрестил на груди, и с неослабевающим вниманием слушает все то, что я тут несу. А я уж расстараюсь…

Но расстараться не получается.

— Вероника Васильевна, я вот по какому поводу звоню: у Марка перенесли занятия в бассейне…извиняюсь перед вами…в общем, он сидит около вашего подъезда сейчас и ждет. Мне за ним приехать? А может, вы сейчас сможете с ним позаниматься? Понимаю, что мы договаривались попозже, но бассейн от вас недалеко, вот Марк и пришел к вашему подъезду. Но если вам неудобно, я за ним приеду… — переходит к делу Роберт.

— Я сейчас не дома, — задумчиво говорю я и медленно провожу языком по верхней губе в той же задумчивости. Пускай из меня плохая актриса, но Стас все-таки проникся: продолжает пристально смотреть на меня, голову чуть наклонил и сверлит недоверчивым взглядом.

— Да, понимаю. Я заберу его, и через два часа…

— Ну что вы будете мотаться туда-сюда. Пусть подождет на лавочке минут десять, или в подъезд зайдет, если холодно. Я сейчас подбегу, — не бывать мне фемме фаталью. Вместо того, чтобы подольше подразнить Стаса, сбиваюсь на насущные нужды.

Пускай. Фальшивые улыбки, двузначные реплики — все работа на зрителя. А я не собираюсь играть ни в какие игры.

И меня вознаграждает радостный голос, полный теплоты и признательности:

— Вероника Васильевна, спасибо огромное, вы так много делаете для Марка…

— Да бросьте, — перебиваю я и, на секунду забыв о том, что Стас наблюдает, улыбаюсь совершенно открыто и искренне. Ценю хорошее отношение. Другие — особенно родители некоторых моих десятиклассников — считают, что учителя и классные руководители все должны и обязаны, и иногда доброго слова не скажут, да что там — и спасибо никогда не произнесут. — Пусть подождет. Я приду.

И вырвусь из этой квартиры, в которой, как мне кажется, даже воздух пропитан искушением.

— Хорошо, сейчас Марку перезвоню и скажу.

Кладу телефон обратно в сумку. Стас ставит на столик чашку с кофе.

— Собралась куда?

— Да…Стас, побегу. Ко мне ребенок пришел заниматься.

— А звонил кто?

— Папа его, — беру чашку в руки, делаю глоток. Кофе у Стаса очень вкусный, с молочной пенкой наверху. Такой у себя вряд ли сделаю. Хотя бы потому, что у меня нет кофеварки, и вряд ли будет в ближайшее время, потому что потихонечку коплю на отпуск.

— Папа? А мама почему не интересуется?

— Он вдовец.

Стас подходит к столу и садится. Пытаюсь вежливо попрощаться, даже встаю, но Стас хватает меня за руку:

— Посиди две минутки, расскажи про вдовца, а потом я тебя провожу даже.

— Не надо мне провожатых.

— Сядь, Вероничка. Я же должен за тебя порадоваться.

«Да чему тут радоваться? Просто заботливый отец, к тому же мормон, к тому же мне здесь ничего не светит, как и с тобой, Стас», — собираюсь ответить, но почему-то в последнюю секунду открываю рот и говорю совершенно другое:

— Мы недавно с Робертом познакомились, пока сказать ничего нельзя. И как только что-то определится, я непременно похвалюсь, — кидаю холодный взгляд на Стаса. Получите-ка по всем своим позициям. Решительно выдергиваю руку — Стас больше ее и не держит. Узнал все, что ему надо. Потираю кисть: хватка у Стаса железная.

— Ты следи за своими захватами, — разглядываю покрасневшую кожу, — а то меня еще спросят, откуда они…

Вот вам. Немножко маслица в огонь. Оказывается, я еще та интриганка.

— Ладно, пошли, провожу, — Стас решительно встает, а я — за ним следом. Шахматная доска сиротливо стоит на столе, фигурки замерли на своих местах. Так и не доиграли мы партию в шахматы.

Зато стремительно и быстро разворачивается новая партия — уже в моей жизни. Очень хочется в это верить.

— Сомневаешься? — едко иронизирую я. Стас набрасывает куртку на плечи.

— Не раскатывай губки. Просто хочу прогуляться.

— Конечно, прогуляться, — хмыкаю я, пока мы спускаемся вниз и выходим из подъезда, — но увидишь только ребенка у подъезда. И попрошу тебя, Стас, не провожай до дома. Я не хочу, чтобы мальчик тебя видел. Понятно?

— Не переживай, не разрушу твое прекрасное счастье.

— А можешь?

— Могу, — несколько секунд я смотрю в непроницаемые серые глаза и не совсем понимаю, зачем мы об этом говорим. Потом пожимаю плечами.