Но если со Стасом мне не страшны никакие встречи, какими бы фатальными они ни были, потому что на него не нужно производить пресловутое впечатление (все уже давно произведено, и пересмотра, увы, не будет), то в случае с Робертом я почувствовала страх. Он меня знает только с хорошей стороны, и я не хочу в самое первое свидание терять его положительное представление обо мне, если случится что-нибудь непредвиденное. Нет, нет, нет.

Смешно. Вероника зависит от того, что думает о ней импозантный сектант. Стас бы обхохотался.

Делаю несколько шагов по лестнице вниз, но все равно останавливаюсь. Надо же что-то определить для себя.

Пиццерия отпадает, всяческие кафе — тоже. Просто прогуляемся по парку, поговорим. Погода не из теплых, но пальто мормона мне показалось достаточно хорошим. Конечно, еще есть я в короткой, красивой, но совсем не теплой курточке, но так и быть, потерплю ради великой цели.

Мормон ждет около подъезда. Широко улыбается, видя меня, такую принарядившуюся. Да-да, для вас старалась.

— Я подумала, сегодня неплохой денек, может, просто по парку прогуляемся?

Неплохой денек. Небо заволакивает тучами, и скоро начнет моросить мелкий дождик, а ветер становится все сильнее, а ты оделась как-то не очень по погоде, экстравагантная Вероника.

— Конечно, как хотите, Вероника Васильевна, — добрая улыбка. И мы идем в парк.

— Называйте просто Вероника. И на «ты» можно, — легко говорю я. Роберт поправляет воротник своего пальто и спрашивает:

— А тебе, Вероника, так не холодно будет? Может, все-таки пойдем туда, где потеплее? Не настаиваю, конечно, сам не мерзну, но как врач хочу заметить, что одета ты несколько…легко…

Все произносится так деликатно, что даже расценить это как скучное ворчание, или как тиранские замашки, или еще как-то не представляется возможным. Говорит, что думает. И правильно говорит.

Но никуда я сегодня не собираюсь. Вообще.

— Если замерзнем, можно и по домам. Но, я думаю, все будет хорошо.

— Или в машине можно посидеть, погреться, если в кафе не хочешь, — Роберт указывает мне на свою белую иномарку.

— Отлично, — соглашаюсь я, незаметно одергивая короткую курточку. Холодно, блин.

— Так приятно отдыхать, идти, ни о чем не беспокоясь, — говорит Роберт немного смущенно, словно сейчас стесняется своей незанятости.

— Много работы? — говорю сочувственно.

— Да. И еще звонят часто, просят подъехать… У меня разные маленькие пациенты, есть и дети очень богатых родителей, и поездки эти щедро оплачиваются, но иногда хочется посидеть дома, с Марком. А приходится уезжать и оставлять его одного. Ненадолго, но оставлять.

— Да, плохо быть врачом, наверное, в этом случае.

— Нет. Быть нормально. Я очень люблю детишек и свою работу.

Ножик проворачивается в моей груди. Детишек вот любит…

— Своего не спас, зато другим помогу, — в голосе четкое убеждение, которое, видимо, и рассеяло недавнюю боль. Он нужен миру, он знает, что делает, и в этом черпает силы. Видишь, Вероника, как все просто. Жаль, что с вами это чего-то не прокатило.

— Да вы очень счастливый человек.

— Ты.

— Ты очень счастливый.

Мы уже в парке. Задираю голову и смотрю на хмурое низкое небо над головой. Серые тучи мне не прибавляют оптимизма.

— Да, — просто говорит Роберт. И комментировать здесь точно нечего.

— А как тебе, Вероника? В школе — нравится?

Гримаса на моем лице не является тем одухотворенным выражением, которое я видела на лице Роберта.

— Как сказать…иногда я думаю, что завтра надо уволиться. А иногда просто счастлива, что я работаю в школе. По-разному бывает.

— Я восхищаюсь учителями, Вероника. Нет, правда, — засмеялся он, увидев скептическую мину на моем лице, — мне так иногда трудно бывает договориться с Марком. Он очень капризным стал в последнее время, импульсивным. Уже и побаиваюсь, что с ним.

— Ничего необыкновенного. Пятый класс, вот и весь ответ. У многих с этого момента начинается трудный период. Стресс тот же. Раньше был один учитель, теперь много, плюс взросление продолжается, плюс еще тысяча причин.

— Справлюсь с ним, надеюсь. Не будем о детях и школе, да? А я-то начал. Сам бы очень был недоволен, если бы ты меня про поликлинику спросила. Ну ее, эту работу.

— Не будем, — поддерживаю я.

Мы в парке. Деревья стоят совершенно без листьев, черные и мрачные. Людей здесь почти нет, только парочка прохожих нам встретилась по пути. Серое небо, черные деревья, темный асфальт, везде лужи и грязь от недавно прошедшего дождя. Не очень-то красивая декорация для завязывания романтических отношений.

Но мне спокойно и радостно, и вся серость дня кажется, вопреки всему, такой красивой. Правы были древние, когда писали, что счастье не зависит от внешних вещей. «Будьте сами светом для себя», — говорил Будда.

Роберт осветил мой сегодняшний день.

А я шла рядом с ним и думала о том, как же легко чувствовать себя счастливой, когда жизнь мало-мальски начинает хоть немножечко налаживаться.

Мы проговорили еще долго. Роберт говорил о себе, я же предпочла не болтать много. Не всеми событиями из своей жизни можно поделиться, то, что случайно пришлось рассказать Стасу — не в счет.

Роберт оказался очень интересным собеседником: образованным, тактичным, а главное — легким. За эти полчаса я насмеялась на год вперед, и о холоде вообще забыла. Мормон рассказывал разные случаи из своего бурного медицинского студенчества. Вот уж не представляла себе, сколько веселого может быть в жизни медика! Или это он так переворачивал события, что заставлял меня смеяться?

Еще я думала, как же это здорово: не быть всегда начеку и не ожидать, что любая твоя реплика может обернуться сальной насмешкой или холодным блеском серых глаз. Не страдать от того, что человек, к которому что-то испытываешь, практически недостижим. Роберт тут, рядом, такой открытый и светлый, что хочется общаться с ним долго-долго…

Глупая. Придумала себе любовь со Стасом. Посмотри, ну вот же оно, настоящее…

Но пока посмотреть не выходило. Стас слишком прочно засел в моей голове. Дурацкие незастегнутые рубашки — и шрамы, мимо которых сердобольная Вероника просто не смогла бы пройти со спокойным сердцем.

Подарю Стасу на День рождения паранджу. Или как там называют беленькие одеяния принцев пустыни? Самолично сошью. Она просторная такая, как раз подойдет, чтобы скрывать и тренированное поджарое тело, и все шрамы.

Звонок сотового Роберта. Что-то я давно отвлеклась от беседы. Ушла в свои мысли, только киваю и вовремя улыбаюсь.

— Одну минуточку, — рассеянно говорит Роберт, беря трубку, — да, старейшина Беннет. Я вас слушаю.

Ну вот. Опять мормоны.

Если бы я была его женой, он бы туда дорогу забыл, проносится в голове.

Не зарывайся, дорогая, сказал бы Стас в этом случае.

Роберту, похоже, не очень нравится то, что говорит какой-то Бенетт. Он хмурится и смотрит вниз, на мокрый асфальт под ногами.

— Хорошо, я скоро приеду и посмотрю его, — наконец говорит с сожалением.

Старейшина еще что-то говорит.

— Я постараюсь побыстрее, конечно, — отвечает на это Роберт. И я понимаю, что на сегодня, видимо, аудиенция моя окончена.

— Вот то, о чем я говорил тебе в начале нашего разговора, — с коротким вздохом Роберт кладет телефон в карман пальто, — мальчик одной из наших прихожанок заболел, и меня просят срочно осмотреть его. Бывает иногда. Минусы моей работы, — что-то мой мормон сейчас подозрительно невесел. — Даже поговорить-то толком не могу с тобой, Вероника. Пригласил, а самому нужно уехать. Так некстати…

— Да ладно, — машу рукой. Мне не привыкать к обломам.

— Я бы хотел еще с тобой пообщаться. Ты же мне почти ничего о себе не рассказала.

— В другой раз, надеюсь, получится.

— Если только… может, съездишь со мной к старейшине Беннету? Это ненадолго, минут на двадцать, не больше. А потом продолжим прогулку. Недавно закончилась проповедь старейшины, так что народа в его квартире уже немного.

Мать вашу! Один с непристойными предложениями, другой — на первой встрече предлагает познакомиться со старейшинами и их паствой, а заодно — с новой религией.

Да ты в рубашке родилась, Вероничка. Так, по крайней мере, всегда говорил мне дедушка. Куда она запропастилась в последние годы — непонятно.

— Вероника… Я понимаю, что тебе, как и многим, наша с Марком религия не очень нравится, — осторожно говорит Роберт, видя мое темнеющее от гнева лицо, — но клянусь, что навязывать свои идеалы или чему-то учить тебя никто не будет. А если попробуют — скажи мне. Я не позволю.

Почему-то уверенные нотки в голосе Роберта успокаивают меня. Я им верю.

Роберт — не истовый религиозный фанатик, потому что фанатики не могут так говорить, как он. Абсолютно нормальный мужчина. А что до религии, которую он исповедует… ну что до религии. В наличии — религия. Точка.

— Если меня начнут в чем-то убеждать, то сразу ухожу. Мне плевать, — совершенно недипломатично заявляю я, и Роберт кивает, молча соглашаясь.

Зачем это делаю? Наверное, затем же, зачем хожу уже долгое время в гости к Стасу, а потом не сплю ночами. Мало мне неприятностей, люблю со смаком пострадать и помучиться.

Или все проще: я очень хочу найти своего любимого человека. Что, если не разгляжу, если за внешними событиями не увижу главного?


Старейшина Беннет оказался счастливым жильцом роскошной квартиры в центре. Таких домов всего несколько по городу. Высоченные потолки, огромнейшие комнаты. Раньше я только слышала об этих квартирах, но никогда в них не бывала.

Роберту здесь были очень рады — в коридор то и дело подходили люди, чтобы поздороваться с ним. Меня тоже не оставили без внимания. Какая-то женщина в длинном темном платье до пола помогла снять куртку, самолично повесила ее в большой шкаф-купе, где уже висело несколько курток. Я незаметно покачала головой. Организация-то какая…

— Она с Сережей в кабинете, — тихо сказала женщина Роберту.

— Сейчас руки помою и пойду посмотрю.

Из машины Роберт захватил сумку, где, как я подозревала, лежал фонендоскоп и другие нужные ему вещи.

— Пойдем, оставлю тебя в надежном месте, — шепнул мне Роберт и взял за руку, уверенно открывая деревянную дверь слева от шкафа-купе.

Мы оказались в просторной комнате, вся мебель которой состояла из огромного количества кресел и диванов, нескольких столиков — и огромного плоского телевизора на стене. «А здесь у нас мультики показывают», — хмыкаю я про себя.

В комнате находились несколько человек, каждый из которых или радостно кивнул Роберту, или поздоровался с ним, или вовсе подошел и обменялся с Робертом парой фраз. Роберта здесь любили и уважали — это было видно невооруженным глазом, и уважение не было показным. Сам Роберт кивал, здоровался, шутил и улыбался.

Он подвел меня к креслу около большого окна.

— Посиди здесь, Вероника. Минут двадцать, хорошо?

— Ладно.

— Может, лимонада? Я сама его делаю, — вклинилась в разговор женщина, открывшая нам с Робертом дверь.

— Нет, благодарю.

Роберт и женщина ушли, а я с интересом огляделась по сторонам. Чтобы снять подобную квартирку, нужны немаленькие деньги. Откуда они у бедных пастырей?

Рядом со мной небольшой журнальный столик, на котором рассыпано множество ярких буклетиков. И везде нарисован Иисус в белых одеждах, с кудрявыми коричневыми волосами по плечи. Интересненько…

Чтобы скоротать время, беру один из буклетов и разворачиваю. Что там у нас на повестке дня?

Изложена, в принципе, обычная религиозная доктрина. Иисус умер за наши грехи на кресте, и мы все спасены, и все наши грехи прощены.

Улыбаюсь как можно незаметнее. Я же тоже читала Новый Завет, и самым что ни на есть внимательным образом. И такой большущий акцент на то, что Иисус все сделал за тебя, изложенный на десяти страницах буклета, меня чрезвычайно смущает. Это что за потребительство такое? Все, Иисус за тебя пострадал, иди и греши дальше, что ли? Получается, что так.

Второй буклет. Однажды в Америке Джозеф Смит раскопал золотые пластины, на которых было написано…

Нет, увольте.

Неужели Роберт искренне верит в это?

Кладу буклеты на место и не помышляю заглянуть в другие. Вместо того устраиваюсь поудобнее в кресле и готовлюсь: Роберт, скорее всего, задержится.