Кем будет Вероника, если не учителем? Продавцом яиц, дворником, кондуктором. Весь мир для нее открыт.

Ирония меня никогда не покинет. Пока могу не волноваться: запасы круп и денег есть, чтобы в отчаянии не кидаться в те профессии, которые никогда не привлекали. Возможно, секретарем стоит себя попробовать. Я ответственная и исполнительная — школа научила. Корректором, редактором…

В восемь вечера я перестала ждать чего-либо. Доготовила плов, скормила тарелку Жужику и легла почитать.

Роберт позвонил в восемь пятнадцать вечера.

Его голос меня несколько насторожил. «Встретимся в сквере около твоего дома, Вероника, на освещенной аллее. Я через минут двадцать подъеду. Удобно?»

«Да!» — ответила я, и трубку тотчас положили. Лишь потом я сообразила, что за окном темно, и мне в небольшой парк около дома — пусть он в двух шагах — тащиться не хочется.

Почему именно в парк и так поздно?

Мелькнула мысль о маньяке, кстати. Знаете, как в фильмах: он был хорошим семьянином, а оказался самым плохим из героев.

В моей куртке до сих пор лежит ножик, подаренный Стасом. Единственная вещь, напоминающая о нем. Я как следует рассмотрела нож в больнице, когда никого не было в палате. Кустарная работа умелого мастера, но мне такой еще дороже. Ножик же его…

Пожалуй, стоит выбросить, чтобы уничтожить все напоминания о Стасе.

Не могу себя заставить. Пусть лежит.

Никакого маньяка, внезапно поняла я, подкрашивая губы, уже полностью одетая. Скорее всего, Роберт… голос слишком отстраненный… Роберт встретил в школе Нину Петровну. Или еще кого-нибудь из моих доброжелателей. Очень не хочется верить, что грязные слова обо мне передают друг другу ученики пятого класса, и сплетню домой принес Марк.

Вероника, не стоит! Зачем тебе туда идти? Хочешь еще раз услышать о себе гадости?

Я заторопилась в парк. Конечно, Роберта ввели в заблуждение. Он беспокоится, хочет поговорить, чтобы развеять сомнения, если они появились. Я бы тоже так поступила!

Что ни говори, но услышать сплетню и увидеть своими глазами — две большие разницы…

Как я пристаю к Максиму, не видел никто, даже я и Максим, потому что подобного не было в природе!

С Робертом нужно встретиться, объяснить, почему так вышло, рассказать о случившемся.

Шепнув Жужику, расстроенно усевшемуся в коридоре, «Пока, мой хороший!» (с ним выходила на улицу недавно, и больше пес сегодня гулять не будет), я закрыла дверь на ключ и побежала вниз по лестнице.

В парк успела прийти, естественно, раньше Роберта. Остановилась недалеко от входа, у самого начала освещенной аллеи, огляделась. Парк был почти пуст, лишь у соседней лавочки стоял мальчишка лет шестнадцати, явно ожидая кого-то. По новому веянию среди подростков, паренек включил на полную громкость музыку и совершенно не скучал, изредка постукивая ботинками по утоптанной дорожке.

Я вздохнула неодобрительно, Взглядом классного руководителя, который отругал огромное количество ребятишек за одежду не по сезону, пошарила по коротенькой куртешке и явно не зимним джинсам паренька. Стоит мальчишка, мерзнет. Родители, куртки им нужно покупать не модные, а теплые! Намодничаются, а после маются болячками, как один мой ученик, который…

Вероника, ты уже не учитель. И не классный руководитель. Успокойся! Больше нет у тебя класса, который можешь назвать «своим».

Вроде бы мозгами понимаю, но старые привычки быстро не сменить.

— Вероника! — Роберт шел ко мне навстречу. На голос обернулась я и тот мальчишка, я заметила.

Появление Роберта ничего не изменило в его раскладе, музыку выключить он не посчитал нужным. Из динамиков лился забойный реп.

— Рада тебя видеть, — я с удивлением посмотрела в необычно хмурое и замкнутое лицо Роберта.

По-моему, что-то доказать будет сегодня нелегко. Здесь точно потрудилась единственная и неповторимая в своем роде женщина. Боже, ей-то я что сделала? Слова плохого за семь лет не сказала…

— Я не буду долго ходить вокруг да около, Вероника. У меня нет времени, дома ждет сын. Я сегодня услышал нечто, что шокировало меня и заставило изменить мнение о вас. Мы разные с вами люди, действительно.

— Роберт, неужели ты не понял! Там, в школе, меня просто оболгали! — с возмущением успеваю сказать я, прежде чем сердце совершает высоченный кульбит, и становится вдруг необычайно плохо, пусто и все равно.

Он поверил. И вовсе не горит желанием меня выслушать. Я виновата априори, без права на помилование и пересмотр дела.

Музыка, которую слушал мальчишка, сменилась, стала намного тише, будто паренек понял, что сейчас решается что-то до умопомрачения серьезное. Ветер донес до меня до боли знакомый художественный свист.

Со времен студенчества я знала песню наизусть, и мне не нужно было слышать ее слова и мелодию: сейчас они возникали в голове сами собой. Погребенные годами, работой, мелкими происшествиями и всей суетой жизни, забытые напрочь, слова песни жгли сердце как каленое железо, параллельно вежливым, но удивительно жестоким словам Роберта:

— Видите ли, Вероника, я не мог даже предположить, что у женщины, которая мне нравится, может возникнуть подобная ситуация…

«Мне сегодня прольется,

Белой кошке в оконце,

Лучик бисера пыли:

Доброе утро…»

— Ситуация с малолетним ребенком, даже пусть вы и говорите, что оболгали… но это же уму непостижимо! Как такое можно выдумать?

«Мне сегодня воздастся

Три ступеньки от царства,

Три подковки от Сивки,

Три копытца от братца…»

— Вы мне очень нравились, Вероника, очень! Но с таким грузом я жить не могу, совсем не могу…

«Три попытки вернуться,

Две попытки остаться…»

— Каким грузом? — шевельнулись мои губы.

«С вечера полоумно,

Вокзал немноголюдный — прощай, мое детство.

А с утра безголово

От короткого слова

На стекле электрички…»

— С мыслью о том, что это могло быть на самом деле, понимаете? Если есть сплетни, значит, женщина в какой-то мере виновата в них. О целомудренной женщине не может быть сплетен…

«Мне по ранней дорожке

До беззубой старушки.

Пауки в паутинке.

Шелом алейхем!»

— Да неужели? — мои губы совсем замерзли.

«Преисполнена граций,

С бересты колесницы,

Я не синяя птица

В три погибели гнуться!»

— Больше нам с вами встречаться не стоит, да мы и не встретимся, тем более, из нашей школы вы уволились. Я скажу Марку… Не то, что я узнал, конечно.

«Я хочу улыбаться,

Чтобы не разминуться…»

— Вы ведь уволились? И вас с нами больше ничего не связывает. И со мной тоже…

«И что сегодня Джа даст нам,

Станет горьким лекарством —

С песней по жизни!

И чего мне стрематься,

Белой кошке в окрошке —

Парус надежды…»

Снова зазвучал художественный свист Веньки Дркина, который разорвал мое сердце на тысячу кусочков.

— Значит, одно плохо слово, одна злая сплетня — и ты бросаешь человека, который тебе нравится? Да, Роберт? — не мигая, смотрю в его глаза, — Класс! Остаешься чистеньким и правильным? Незапя-ятнанным? — издевательски покачиваю головой, кривлю губы в злой насмешке, — Дружба с людьми, о которых говорят плохо, чернит тебя, святого человечка. А если окажется, что сказанное — неправда? Ты хотя бы извинишься?

— Вероника, возможно, неправда… Но я…если уже сказали…

— Это называется, Роберт, верить людской молве, — перебиваю я, — Знаешь, я всегда считала, что мужчина не должен слушать пустые плетни, он должен думать сам, и обязательно спросить женщину, которая нравится. Нормальное жизненное правило, тебе не кажется? Или мормоны считают, что они выше этого? Нет, наверно, — обхватываю себя руками: холод пробирается в каждую клеточку моего тела.

В нем не виноват морозный воздух января, потому что я в теплой куртке, и морозец сегодня небольшой. Холод идет изнутри.

Он не отвечает мне, только сурово поджимает губы.

— А как же слова Иисуса, Роберт? В Новом Завете есть эпизод, когда к Иисусу приводят падшую женщину. Она действительно согрешила, а не так, как поступили со мной… Но Иисус не судит ее, нет! Он же говорит, помнишь: «Кто из вас без греха, пусть первым бросит в нее камень»

— Да, было такое в Евангелии. Женщину он простил. Но в Библии также сказано «Не прелюбодействуй». Заповеди, данные Богом, важнее того, что делал Иисус, тем более, его поступки можно трактовать по-разному…

Мои глаза расширяются от удивления. Теологические споры, конечно, никогда не были Вероникиным коньком, но читать и анализировать произведения — моя работа, мое любимое дело, мой хлеб, в конце концов.

— Как же так? Иисус учил любви к несовершенному! Любви, которая выше наших понятий о морали, грехе, нравственности!

Роберт смотрит на меня спокойно, отстраненно и немного безразлично. Учительским чутьем понимаю кое-что. От такого понимания у людей опускаются руки, закрываются глаза и замирают любые слова на губах.

Мы читали одну и ту же книгу, но увидели в ней совершенно разные вещи. Роберт знает, что его правда — самая правильная. Если будет стоять выбор между приличиями и любовью, он выберет приличия.

Судьба изящным жестом опустила вишенку на верхушку моего торта, слепленного из боли и потерь. Знаете, как бывает: вроде бы мелочь, а последний штрих, без которого — никуда.

Я искренне считала: религиозные люди порядочные, честные и добрые. Они и есть порядочные. Даже слишком. В ущерб настоящей любви.

— Ты еще, наверно, сейчас гордишься собой, да? Тебе неприятно, конечно, но вера в свой правильный поступок поможет пережить неприятный эпизод. Молодец, Роберт! Удобно, ничего не скажешь…

— Вероника, продолжение нашего разговора бесполезно, я думаю…

Роберту стоять рядом со мной не хочется. Его действительно ждут сын, старейшина или больные. Или Лена. Опороченная Вероника не представляет больше никакого интереса.

— Вот в этом ты прав. Совершенно бесполезно говорить с тобой. Что ж… Будь счастлив, Роберт! Ты хороший человек, нравственный, детям помогаешь, заповеди чтишь, и даже больше — в твоей секте есть, наверно, дополнительные заповеди. Я уверена, Господь будет к тебе благосклонен, и у тебя обязательно будет все, что только ни пожелаешь!

Роберт не заметит сарказма в голосе, потому что в его сознании подобный исход жизни неизбежен.

Он же молится, исправно ходит в церковь, ведет достойный образ жизни, не якшается с грешниками! За такое Господь воздаст сторицей, и никак иначе. Нормальные рыночные отношения.

Я тоже не собиралась задерживаться в парке. Мальчишка уже ушел, никого не дождавшись. После этих слов ухожу и я, не прощаясь, с достоинством расправив плечи. Не за что краснеть.

Если бы Стас узнал о сплетне, вряд ли бы он поверил. Еще посмеялся бы от души, обязательно сказав что-нибудь, одновременно юморное и немного обидное.

Только я бы не обиделась.

Глава 32

Душу мне зачем рвешь? Кликаешь беду в дом.

Ты, печаль, мне все врешь, разрази тебя гром!

Не пропащий я, нет! Хватит мне еще сил

Отыскать мечты след и вернуть любви пыл.

Отыскать мечты след -

Я ведь счастлив там был…

Дмитрий Вешнев. «В городе моем ночь»

— Ну, и долго мы будем себя жалеть? — воскликнула Роза Андреевна с порога. Вытащила очки, надела и огляделась по сторонам.

— Пыли-то сколько… Вероника! Протри пыль!

— Где ж пыль-то, Роза Андреевна? Позавчера только генеральную уборку проводила… — стало чуть-чуть обидно.

— Убираться следует каждый день, — не согласилась мой старинный друг.

Не в пыли дело: она побаивается, как бы у Вероники не случилось депрессии и бывшая коллега не скатилась «на дно».

Роза Андреевна разделась и прошествовала на кухню. Устроилась на табуретке, положив на колени объемную сумку, облокотилась на стол. Минутку посидела в молчании. Я поставила перед ней чашечку чая. Она побренчала ложечкой в стакане…