Лариса Шкатула - Рабыня благородных кровей

— Зайду попрощаться, — кивнула она.

Они вдвоем — Арсений впереди, Прозора следом — прошествовали в княжеские палаты.

Князь сидел на кровати, опустив босые ноги на лежащую на полу медвежью шкуру, а вокруг, с любовью глядя на Всеволода, стояли Лоза, Сметюха, престарелая челядинка, как поняла Прозора, кормилица князя.

— Арсений, будь здоров, — с некоторым усилием прожевав, тихо проговорил князь. — Не смог, выходит, меня залечить?

— Господь с тобою, княже, — смутился арамеин.

— Не серчай, это я на радостях. Чтоб знал, как князей с того света вытаскивать. Ты мне все время виделся среди моих страшных снов, и от твоего присутствия мне ровно легче становилось…

— А меня почто не спрашиваешь, кто я? — поинтересовалась Прозора.

— Знаю, лекарка ты. Ругала меня, — буркнул он укоризненно.

— Докричалась, значит, до тебя? А ты, выходит, и не рад.

— Рад. Только зачем Настюшкой укоряла?

— Хотела, чтобы ты разозлился. К жизни потянулся. А что серчаешь на меня, не беда. Еще спасибо скажешь. Не дело таким, как ты, раньше срока уходить… А сейчас, княже, дозволь мне уехать. Притомилась я от дороги, от людей… В лесу-то я уединенно живу, тихо. Редко когда забредет кто.

— Чем же ты на пропитание зарабатываешь? — поинтересовался Всеволод, опять укладываясь на подушки. — Лягу я, что-то слабость меня одолела.

— Слабость! — усмехнулась Прозора. — Ты уже ко встрече с Богом готовился, да передумал. Стало быть, теперь долго жить будешь… А работа у меня простая: людские болезни лечить. Арамеев-врачей на бедных-то не хватает… А то погадать просят.

— И хорошая из тебя гадалка?

— Люди не жалуются.

— Я заеду как-нибудь?

— Заезжай. Отчего хорошему человеку не погадать. Любомир тебе дорогу покажет.

— Глина! — слабеющим голосом позвал князь.

В дверь тотчас вошел человек, по виду ключник (Ключник — человек, ведающий ключами, ведущий хозяйство.).

— Глина, — распорядился князь, — лекарке серебра дай, как положено. Да не скупись, а то нашлет на тебя порчу…

— Спаси тебя Христос, княже, я людям не вредительствую.

Тот, кого Прозора посчитала ключником, протянул женщине тяжелый, набитый монетами кошель.

— Не возьму столько, — запротестовала она. — Оплата не по заслугам.

— Князь приказал, — строго сказал Глина.

— Бери, упрямая женщина, — поддержал его Арсений. — На доброе дело употребишь.

"Теперь он говорит мне то же, что и я другим", — с непонятным сожалением подумала Прозора, опуская в суму кошель.

Она повернулась и пошла к выходу, делая вид, что не замечает ищущего взгляда Лозы. По молодости ему объявляться не стала, а ноне сам бог велит одной доживать.

Любомир, горбатый подросток, догнал её у двери и шепнул тревожно:

— Князь, никак, опять в забытьи?

— Сон это называется, глупый, — рассеянно ответила Прозора.

Эталмас — долгожданный ребенок в семье нойона (Нойон — представитель степной знати, имевший пастбища и стада.) Чагатая — родилась в год Свиньи.

Астролог, гадающий по звездам, сообщил родителям, что детей, рождающихся в этом году, любят похищать злые духи. Потому они должны назвать дочь нехорошим именем, чтобы духов от неё заранее отвратить.

Девочку и назвали самым неблагозвучным именем, какое только могли придумать: Эталмас — собака не возьмет!

Юной девушкой Эталмас внешностью среди сверстниц не выделялась, но выделялась умом. Собака её не взяла, зато надолго взяла под свое крыло удача.

Девушка обратила внимание на Тури-хана, молодого и уже тогда самого богатого из всех, кто мог стать её женихом.

Хан не успел и глазом моргнуть, как оказался мужем девушки, которая ему вовсе не нравилась.

В ней не было и половины тех достоинств, о которых рассказывала ему сваха. Тури-хан подумать даже не мог, что её подкупила сама Эталмас.

Он только успел заметить, что ходила девушка мелким семенящим шагом и говорила певучим щебечущим голосом. Уж в чем, в чем, а в хорошем воспитании ей нельзя было отказать.

Впервые раздевшись перед мужем, Эталмас не заметила восторга на его лице и спросила напрямик:

— Мой господин разочарован?

Тури-хан вздрогнул, и в голову его закралась нелепая мысль: а девственница ли она? Иначе почему не чувствует перед ним трепета, непорочным девицам положенного? Почему не опускает глаз и не теряется под его взглядом?

Эталмас оказалась невинной, и хан понял, что жена его умна. Он не считал это качество обязательным для женщины, но вскоре убедился, что был не прав. Его первая жена оказалась не только умной, но и дальновидной. Иной раз ненавязчиво она давала мужу такие советы, какие ему бы и в голову не пришли.

Со временем Тури-хан, и так не будучи увлеченным своей женой, вовсе к ней охладел. Привел в дом вторую жену, третью…

В юрту старшей ханум он ходил лишь тогда, когда ему требовался дельный совет. Эталмас не роптала. Она свято верила, что её день ещё придет.

Когда у Тури-хана появилась четвертая жена, Эталмас надеялась, что муж угомонится: четыре жены, одна другой лучше — себя Эталмас тоже причисляла к лучшим, не мешали хану ещё и заводить наложниц.

Эти глупые, как бараны, нукеры приводили Тури всяких женщин, какие только попадались им под руку. Сколько их прошло через юрту рабынь, где новеньких готовили для ложа сиятельного!

Эталмас уже и перестала обращать на них внимание, но при виде уруски не смогла остаться равнодушной даже она, женщина! Старшая ханум жадно вглядывалась в линии её прекрасного белого с розовым тела и холодела сердцем от предчувствия: Тури-хан перед такой не устоит!

Устоял. И в который раз Эталмас подивилась глупости мужчин: они правят миром, не умея отличить золото от простой медяшки.

Уруска была подлинной жемчужиной. И ещё она была умной, а умных женщин Эталмас уважала. Правда, когда Тури отправил уруску прочь, ничто не помешало ханше давать ей самую грязную и тяжелую работу. Не жалеть же ей возможных соперниц!

А потом появилась Айсылу. Хорошенькая дурочка. Эталмас терпеть не могла таких! Думала, мужу пятая жена быстро надоест. Опять ошиблась.

По-детски капризная, прилипчивая Айсылу вовсе не раздражала Тури-хана, а лишь умиляла его. То, чего Эталмас не могла добиться разумными доводами, пятая жена легко добивалась слезами и нытьем.

Эталмас однажды подслушала, как супруг убеждал её в том, что и другие жены имеют право на его внимание.

— Ну и что же! — наверняка капризно выпячивала губы эта дурочка. — А я не хочу думать ни о ком из них.

Другой бы мужчина подивился, рассердился, поставил негодяйку на место, а этот… Он лишь рассмеялся.

— Ох, и жадная ты, мой цветочек!

Цветочек! Птичка! К старости Тури-хан совсем в детство впал.

А ещё раз — тут Эталмас подсматривала — она увидела такое, что не могло бы присниться и в страшном сне. Ее муж, умный, образованный человек, джигит… голый ползал по ковру и хрюкал от удовольствия, а эта дрянная девка голышом ездила верхом на сиятельном и мерзко визжала:

— Дзе, мой верблюдик, дзе!

Тьфу, что делает с человеком глупая женщина!

Нехорошие мысли стали закрадываться в голову Эталмас. Заболела бы, что ли, пятая жена. Какой-нибудь нехорошей болезнью. И умерла… Опасно, Тури-хан разгневается, начнет искать виновных… Есть у него тургауд, умеющий развязывать языки… Может, лучше уж пусть хан к Айсылу охладеет, другой увлечется?

Отдал уруску в жены своему нукеру. Такую женщину! В запале Эталмас уже не думала, что хвалит ту, которая могла бы стать соперницей почище Айсылу.

А почему все же супруг уруску невзлюбил? Характер у нее, конечно, гордый, но это же не дикая кошка Заира… И вокруг никто этому не удивился… Женщина, достойная украсить гарем самого великого кагана, жена урусского князя, таскала хворост для костра и мыла грязные котлы… Тут что-то не то! Один Аваджи, похоже, догадался. Этот хитрец всегда её беспокоил: слишком сильно его влияние на Тури-хана. Да и Айсылу этот поганец привез!

Нукеры Аваджи, во всем беря пример со своего юз-баши, стали платить не только ей, но и девкам. Рабыням! Тем, что принадлежали ей целиком и не должны были иметь ничего собственного.

Она отвлеклась на желтую юрту и чуть не пропустила самого главного. Теперь ей нужно было заманить к себе мужа. Хотя бы на одну ночь.

К сожалению, нынче это зависит лишь от гадины-Айсылу, но Эталмас знала, чем подкупить дурочку пятую жену!

Курень Тури-хана примерно раз в три месяца переходил с одного участка степи на другой. Лошади и верблюды съедали окрест всю траву. А то, что могло пойти на растопку костров, тоже дочиста собиралось обитателями этого передвижного города.

Кроме хана и его тургаудов, их жен и наложниц, многочисленных рабов и ремесленников, которые тоже были несвободны, так как вывозились нукерами из побежденных стран, здесь жили и сами нукеры — джигиты войска хана.

Лишь только курень обустраивался на новом месте, как они тотчас начинали рыскать по округе в поисках добычи, и, опустошив близлежащие селения, вынуждены были в своих набегах забираться все дальше и дальше.

Время среди колючих трав, пыли и песка текло медленно, но неумолимо.

Уже пятый месяц была Анастасия женой Аваджи. Она попросила мужа раздобыть для неё один-два русских сарафана, что любящий муж не замедлил исполнить.

Привычная одежда надежно скрывала от любопытных взглядов её изменившуюся фигуру. Помогало этому и длинное шелковое покрывало, которое носили восточные женщины.

О том, что жена сотника беременна, знали немногие. Рабыня, которая в первый день купала Анастасию и, бог знает как, догадалась об этом, вторая жена хана, которой рабыня это сообщила, и сам хан.

Аваджи это нисколько не беспокоило, но Анастасия считала: вовсе ни к чему нукерам знать о том, что жена сотника носит чужого ребенка. Не хотела, чтобы смеялись над ним. Даже втихомолку.

Чем больше Анастасия узнавала своего мужа, тем больше проникалась к нему какой-то отчаянной, мучительной любовью. Мучительной от того, что она вдруг осознала: видения посылаются ей недаром. К тому же она стала порой слышать внутри себя голос, повторявший время от времени: "Недолгим будет твое счастье, Настенька, ох, недолгим!"

"Сгинь!" — беззвучно шептала она, если голос начинал звучать в ночи, заставляя её просыпаться с бьющимся сердцем. Она потихоньку мелко крестилась, забывая о новой вере. Сердце её так и не приняло эту веру.

Она не понимала, за что судьба брала её в такой жестокий оборот, словно нарочно до шестнадцати лет продержав в неге и любви, чтобы потом лишать раз за разом самого дорогого и любимого.

Наверное, от отчаяния она стала шептать ею же придуманные заклинания: "Ты не погибнешь, Аваджи! Ты будешь жить долго-долго. Я рожу тебе дочку. Потом сына. И ещё столько сыновей, сколько захочешь!"

Почему именно дочь она хотела родить от Аваджи первой? Может, чтобы таким образом покрепче успеть привязать его к сыну Всеволода? Ведь любовь к сыну и к дочери у мужчин неодинакова.

Она не любила, когда Аваджи уезжал куда-нибудь надолго. Ей казалось, когда она рядом, Аваджи в безопасности от сил зла. Ведь в это время она защищает его своими ночными наговорами, своей любовью. Вдалеке же от неё он беззащитен.

Аваджи тоже беспокоился о жене, зная, что в самое ближайшее время он с тремя тысячами джигитов Тури-хана выступит в составе монгольского войска на Ходжент, посмевший отчаянно сопротивляться завоевателям.

— Голубка моя, — говорил он, нежно поглаживая её живот, — я куплю у хана служанку для тебя.

— Не покидай меня, супруг мой, — плакала Анастасия. — Я могу обойтись без служанки, но как я обойдусь без тебя?!

— Ты же знаешь, — строго укорял он, — я — воин и не могу отказаться от похода, в который пойдет и тот, кто сделал для меня столько хорошего.

— Тури-хан тоже поедет? — удивилась Анастасия.

— Старый барс решил как следует размять свои кости, — посмеивался Аваджи.

Анастасия успокаивала себя тем, что Ходжент и Лебедянь находятся слишком далеко друг от друга. Вчера по её просьбе Аваджи нарисовал палочкой на песке, где находится Ходжент, а где Киев. К сожалению, о таком городе, как Лебедянь, он прежде даже не слыхал. Значит, в этот поход не могло состояться то самое сражение, которое Анастасия видела в своем сне.

— Выкупи у хана Заиру, — попросила она.

— Заиру? — возмутился он. — Ту, что живет в желтой юрте? Чтобы она развлекала тебя разговорами о мужчинах без числа, которые пользовались ею?!