Бернардо Гимараенс - Рабыня Изаура

— Что ты говоришь, приятель? — воскликнул Леонсио с угрожающим видом. — Повтори, что ты сказал!

— То, что сеньор слышал, — ответил с твердостью Энрике. — И будьте уверены, что ваши недостойные действия недолго будут тайной для моей сестры.

— Какие действия? Ты бредишь, Энрике!

— Не притворяйтесь! Думаете, я ничего не знаю? Впрочем, прощайте, сеньор Леонсио, я удаляюсь, поскольку было бы в высшей степени неуместно, недостойно и смешно с моей стороны оспаривать у вас любовь рабыни.

— Подожди, Энрике. Послушай…

— Нет, нет. Не желаю иметь с вами никаких дел. Прощайте, — сказал он и стремительно удалился.

Леонсио почувствовал себя уничтоженным и тысячу раз пожалел, что столь неосторожно повздорил с этим легкомысленным юношей. Он не хотел, чтобы его шурину было известно о его страсти к Изауре и о его попытках сломить ее упорство и добиться расположения девушки. Действительно, он сам без обиняков говорил с Энрике на эту тему. Но несколько двусмысленных слов, сказанных между молодыми людьми, не были достаточным основанием для того, чтобы Энрике мог выдвинуть против него серьезное обвинение перед женой. Впрочем, Леонсио мало заботило сохранение мира в доме. Его бесило, что кто-то осмелился препятствовать его бесстыдным притязаниям к рабыне.

— Проклятие! — прорычал он про себя. — Этот сумасшедший способен расстроить все мои планы. Если ему что-то известно, он, не задумываясь, сообщит Малвине…

Леонсио неподвижно стоял несколько мгновений, угрюмо предаваясь терзавшему его жестокому беспокойству. Потом, скользнув взором по гостиной, он встретился глазами с Изаурой, которая, как только появился Леонсио, смущенная и дрожащая, укрылась в дальнем углу гостиной и оттуда наблюдала в молчаливом беспокойстве ссору молодых людей. Так тяжело раненная косуля прислушивается к рычанию двух тигров, оспаривающих добычу. Она искренне раскаивалась в глубине души и злилась на себя за нескромные и безумные откровения, сорвавшиеся с ее губ во время разговора. Ее неосторожность станет причиной самого прискорбного раздора в этой семье, раздора, жертвой которого, в конце концов, станет она сама. Ссора между двумя молодыми людьми была подобна столкновению двух туч, которые встречаются, расходятся и продолжают свободно парить в небе, но молния, сорвавшаяся с них, неизбежно поразит несчастную пленницу.

— Ты еще здесь?.. Очень хорошо, — произнес Леонсио, едва заметив Изауру, смущенную и не осмеливающуюся покинуть свой уголок, где она укрылась и откуда молила небо, чтобы господин не увидел ее и не вспомнил о ней в эту минуту. — Изаура, — продолжал он, — я вижу, ты делаешь успехи в любовных интригах… Ты благосклонно выслушивала любезности этого мальчишки…

— Так же, как и ваши, мой господин. У меня нет выбора. Рабыня, которая осмеливается взглянуть на своих господ с неприязнью, заслуживает сурового наказания.

— И что же ты сказала этому ветренику, Изаура?

— Я? — смутилась рабыня, — ничего, что могло бы оскорбить вас или его…

— Подумай, прежде чем отвечать, Изаура. Смотри, не пытайся обмануть меня. Что ты ему говорила обо мне?

— Ничего.

— Клянешься?

— Клянусь, — едва слышно пролепетала Изаура.

— Ах, Изаура, Изаура… берегись. До сих пор я терпеливо сносил твое сопротивление. Но я не допущу, чтобы в моем доме и почти что в моем присутствии ты выслушивала фривольные любезности и тем более рассказывала кому бы то ни было о том, что здесь происходит… Если ты не желаешь отвечать на мою любовь, постарайся, по крайней мере, не впасть в мою немилость.

— Простите, сеньор, разве я виновата, что меня преследуют?

— Пожалуй, ты права. Кажется, мне придется удалить тебя из дома и спрятать где-нибудь, где ты не будешь так бросаться в глаза и подвергаться домогательствам…

— Зачем, сеньор…

— Хватит, сейчас я не могу тебя более слушать, Изаура. Не хочу, чтобы нас кто-нибудь здесь застал. Я выслушаю тебя при первом же удобном случае.

— Надо помешать этому недоумку шантажировать меня, — шептал Леонсио, удаляясь. — Ах, собака! Будь проклят тот час, когда я ввел его в мой дом.

— Не допусти, господь, чтобы ему представился такой удобный случай, — с тоской подумала девушка, наблюдая, как ее господин поспешно уходит.

Обреченно, в смертельном беспокойстве она последнее время подвергалась постоянным и все более настойчивым притязаниям со стороны Леонсио и не находила способа защититься от него. Решившись сопротивляться до конца, она, однако, помнила о судьбе своей несчастной матери, чья грустная история была ей хорошо известна. Некоторые старые рабы рассказывали ей об этом под большим секретом, и будущее рисовалось девушке в самых мрачных и зловещих тонах.

Открыться Малвине — вот единственный способ пресечь действия Леонсио и избежать грядущих несчастий. Но Изаура очень любила свою молодую госпожу и не могла решиться на такой рискованный шаг, боясь опечалить ее, навсегда разрушив счастливое и, сладкое заблуждение ее сердца.

Она бы предпочла скорее умереть, как ее мать, которая пала жертвой подлости и жестокости, чем затуманить черными тучами радужный и безоблачный небосвод мыслей своей госпожи.

Отец Изауры, единственный человек, не считая Малвины, волновавшийся за ее судьбу, был бедный поденщик и не мог защитить дочку от преследований и домогательств. В таком безвыходном положении ей оставалось только одно: в тайне горько оплакивать свою печальную судьбу, с мольбой обращаясь к небу и доверяясь воле всевышнего.

Теперь нам становится ясно, почему такая глубокая скорбь и неизбывная тоска звучали в любимой песне Изауры. Малвина ошибалась, объясняя ее грусть любовным томлением. Помыслы Изауры были чисты и бескорыстны. И конечно, догадайся ее госпожа об истинной причине постоянной печали юной рабыни, она бы и посочувствовала и защитила страдалицу.

Отвлекшись от горьких, ранящих душу размышлений, Изаура взяла свою корзинку с рукоделием и собралась покинуть гостиную, вознамерившись спрятаться в укромном уголке дома или же затеряться в обширном саду. Так она надеялась избежать новых унизительных сцен, подобных той, которая только что разыгралась. Но не успела она подойти к двери, как дорогу ей преградила странная, уродливая фигура, направлявшаяся в гостиную.

Это было пугало в человеческом обличье — карлик, невероятно ужасного вида, с огромной головой, причудливым туловищем и рахитичными кривыми ногами, волосатый, как медведь, и отвратительный, как обезьяна. Он напоминал тех уродливых паяцев, которые в средние века были неотъемлемой частью королевской свиты, развлекавшие монарха и его приближенных. Природа забыла наделить его шеей, и бесформенная голова росла из великолепного горба, нависавшего над ней как капюшон. Однако, надо отметить, что лицо его не было ни уродливым, ни безобразным, а умные глаза выражали смирение и добродушие.

Изаура, наверное, закричала бы от ужаса, если бы уже не привыкла к этой странной фигуре. Это был никто иной как сеньор Белшиор, островитянин, который уже многие годы, несмотря на свое уродство и физические недостатки аккуратно и добросовестно исполнял в этом поместье обязанности садовника. Наверное, цветы — естественный символ всего прекрасного, чистого и утонченного должны были бы иметь менее уродливого и отталкивающего садовника. Но судьба или каприз хозяина дома создали этот контраст, может быть для того, чтобы подчеркнуть красоту одних на фоне уродства другого.

Белшиор держал в одной руке большую соломенную шляпу, край которой волочился по полу, а в другой не букет, а скорее огромную охапку самых разных цветов, за которыми он как будто старался спрятаться. Он сам походил на огромную фарфоровую вазу фантастической формы, в которую ставят цветы, чтобы украсить жилище.

— Боже упаси! — подумала Изаура, заметив садовника. — За что мне такая доля! Теперь еще этот… По крайней мере, он самый сносный изо всех. Другие меня унижают и мучают, а этот иногда смешит.

— Рада вас видеть, сеньор Белшиор! Что вам угодно?

— Сеньора Изаура, я… я пришел… — пробормотал смущенный садовник.

— Сеньора?.. Я — сеньора? Вы тоже собираетесь насмехаться надо мной, сеньор Белшиор?

— Я, насмехаться над вами?.. Я не способен… Пусть мой язык отнимется, если я отнесусь к вам без должного уважения… Я нес вам эти светы, хотя сеньора сама светок.

— Оставьте, сеньор Белшиор! Все время называть меня сеньорой! Если вы намерены продолжать в том же духе, мы поссоримся, и я не приму ваши «светы». Я Изаура, рабыня доны Малвины. Понятно, сеньор Белшиор?

— Пусть так. Ты владысиса этого сердса, и я, девоска, был бы састлив селовать твои ноги. Знаешь, Изаура…

— Прекрасно. Вот так и. называйте меня.

— Ты знаешь, Изаура, я бедный садовник, это правда. Но я умею работать, и моя копилка наполняется: у меня уже есть пол тысяси крузадо. Если ты сможешь относиться ко мне, как я отношусь к. тебе, я добуду тебе свободу, женюсь на тебе. Ты ведь не такая, чтобы быть чьей-то рабыней…

— Большое спасибо за ваши добрые намерения, но вы понапрасну теряете время, сеньор Белшиор. Мои господа не освободят меня ни за какую сумму!

— Ах! Какое злодейство! Держать в неволе королеву красоты!.. Но мне, Изаура, больше по вкусу быть рабом такой рабыни как ты, нежели, сеньором хозяйки ста тысясь невольников. Изаура, ты даже не догадываешься, как я тебя люблю. Когда я поливаю мои светы, я с тоской думаю о тебе!

— Скажите! Вот какая любовь!..

— Изаура! — продолжал Белшиор, преклоняя колена, — сжалься над твоим несчастным пленником…

— Встаньте, скорее встаньте, — нетерпеливо прервала его Изаура. — Страшно подумать, что будет, если мои господа застанут вас здесь в такой позе. Что я говорю?.. Ах, сеньор Белшиор!

В самом деле, в дверях с одной стороны Леонсио, а с другой Энрике и Малвина в изумлении наблюдали за ними.

Покинув гостиную в досаде на своего зятя, Энрике нашел сестру в столовой, где она следила за приготовлением завтрака, и, будучи человеком вспыльчивым и легкомысленным, он, не раздумывая, излил перед ней свой гнев в неосторожных выражениях, возбудив тем самым в ее душе недоверие и беспокойство.

— Твой муж, Малвина, презренный негодяй, — сказал он, задыхаясь от ярости.

— Что ты говоришь, Энрике! Что он тебе сделал дурного? — спросила молодая женщина, напуганная этим взрывом негодования.

— Мне жаль тебя, сестра… Если бы ты знала… Какая низость!

— Ты сошел с ума, Энрике!.. В чем дело?

— Дай бог, чтобы ты никогда не узнала!.. Какая подлость!

— Что же произошло, Энрике? Говори, объяснись, ради всего святого, — воскликнула Малвина, бледнея и задыхаясь от внезапно охватившей ее тревоги.

— Что с тобой?.. Не надо огорчаться, сестра, — ответил Энрике, уже сожалея о вырвавшихся у него необдуманных словах. Он поздно понял, что исполнил печально-жалкую роль, посеяв недоверие и разногласия между супругами, которые до того жили в любовном согласии и спокойствии. Он с опозданием и безрезультатно попытался сгладить впечатление от своей бестактности.

— Не беспокойся, Малвина, — продолжал он, пытаясь улыбнуться. — Твой муж просто упрямый осел, и ничего более. Не подумай, что мы собираемся драться на дуэли.

— Да, но ты пришел в негодовании, с горящими глазами… У тебя был такой вид…

— Ну, что. ты! Ты же знаешь, я всегда вспыхиваю по пустякам, как огонь…

— Ты напугал меня!

— Бедняжка… Выпей, — сказал Энрике, подавая ей чашку кофе. — Это лучшее средство от волнений и нервного расстройства.

Малвина попыталась успокоиться, но слова брата запали ей глубоко в душу, отравив ее ядом недоверия и сомнений.

Появление внезапно вошедшего Леонсио положило конец этой сцене. Все трое молча и торопливо позавтракали. Обида уже поселилась в их душах, они смотрели друг на друга холодно и отчужденно. Недоверие проникло в эту маленькую семью, еще недавно такую сплоченную, счастливую и спокойную. После завтрака они разошлись, однако, по привычке, все направились в гостиную. Энрике и Малвина, взявшись за руки, центральным коридором, Леонсио — через внутренние комнаты. Именно в гостиной и находилось невинное, но роковое яблоко раздора, причина разлада, зарождающегося в этой семье.

Они пришли как раз к финалу нелепой сцены, исполненной Белшиором у ног Изауры. Между тем Леонсио, следивший за садовником из-за легких занавесей на дверях гостиной, не заметил Энрике и Малвину, остановившихся на пороге гостиной с другой стороны.

— Ну и ну! — воскликнул он, когда увидел Белшиора на коленях у ног Изауры. — Кажется, у меня в доме появился идол, которому все самозабвенно поклоняются! И даже мой садовник!.. Здравствуйте, сеньор Белшиор! Что такое? Продолжайте представление, у вас неплохо получается… Но мы не нуждаемся в ваших услугах для заботы об этом цветке… Понятно, сеньор Белшиор?