Не обнаруживая ни досады, ни разочарования новым положением, Изаура села за прялку и начала готовить ее к работе. Несмотря на то, что она была горничной и почти всегда выполняла легкую работу, у нее были навыки в любом домашнем труде: она умела прясть, ткать, стирать, гладить и готовить так же хорошо, как любая другая, а возможно и лучше многих. Поэтому она спокойно и с достоинством принялась за дело, и лишь горькая усмешка, мелькнувшая на ее губах, выдавала некую печальную покорность. На самом же деле она была отражением волнений и тоски, гнетущих ее сердце. Она не испытывала огорчения оттого, что ее лишили положения, которое она занимала долгое время при своих господах. Осознав случившееся, Изаура старалась быть покорной, как любая другая рабыня, поскольку, несмотря на редкую красоту и образованность, тщеславие и суетность не затронули ее сердце, не омрачили ее незаурядный природный ум. Впрочем, несмотря на скромность и покорность, в ее взоре, речи и манерах виделось настоящее врожденное достоинство и гордость, быть может, происходящие от сознания превосходства. Сама не желая того, красивая и благородная, она выделялась среди прочих правильностью черт, изысканностью жестов и манер. Никто бы не подумал, что это рабыня, работающая среди себе подобных, но скорее приняли бы ее за молодую госпожу, от скуки пришедшую сюда. Она казалась королевской цаплей, вытягивающей благородную и гибкую шею среди стаи домашних уток.

Все остальные рабыни наблюдали за ней с нескрываемым интересом и сочувствием, потому что все, кроме Розы, испытывавшей к ней смертельную зависть, любили Изауру. В двух словах поведаем читателю причину недоброжелательности Розы. Это была не просто зависть, было в ней нечто практическое, что превращало эту зависть в смертельную ненависть. Роза давно уже была любовницей Леонсио, доставшейся ему легко, без борьбы, просьб и угроз. Однако, с тех пор как он оказал предпочтение Изауре, Роза была им заброшена и забыта. Хорошенькая мулатка почувствовала себя жестоко раненной таким пренебрежением прямо в сердце, а будучи злой и мстительной по натуре и не имея возможности свести счеты со своим господином, она поклялась обрушить весь свой гнев на несчастную соперницу.

— Черт побери тебя, проклятый! Пусть замучит тебя злая проказа, нехороший человек! Пусть укусит тебя за язык гремучая змея, проклятый пес! — Эти и другие ругательства посылали рабыни, ворча под нос, вслед управляющему. Самое ненавистное для рабов существо — это управляющий. Даже палач не вызывает такой ненависти. Надсмотрщик внушает отвращение в большей степени, чем самый жестокий господин, вручивший ему безжалостный бич, чтобы наказывать и изнурять рабов работой. Так страдалец забывает судью, вынесшего суровый приговор, чтобы восстать против палача, исполняющего его.

Как мы уже сказали, Изауре пришлось сесть рядом с Розой. А та сразу же обрушила на свою новую соседку весь запас саркастических и язвительных замечаний и насмешек.

— Мне очень жаль тебя, Изаура, — сказала Роза для начала.

— В самом деле? — ответила Изаура, готовая противопоставить недоброжелательности Розы всю свою естественную приветливость и терпение.

— Почему же, Роза?

— Наверно, тяжело променять гостиную на хижину, диван, покрытый дамассе[3], на колченогую лавку, пианино и атласную подушку на эту прялку? За что тебя выставили оттуда, Изаура?

— Никто меня не выгонял, Роза, ты прекрасно знаешь это. Сеньора Малвина уехала вместе с братом к своему отцу. Так что мне нечего делать в гостиной, и поэтому я пришла работать сюда.

— А почему она не взяла тебя, свою любимицу, с собой? Ах, Изаура, ты пытаешься обмануть меня, но напрасно ты хитришь, я все знаю. Ты стала слишком заносчивой, и потому тебя отослали сюда, чтобы ты знала свое место.

— Как ты язвительна! — ответила Изаура, грустно улыбаясь, но не теряя спокойствия. — Значит, ты думаешь, что я была счастлива там и гордилась тем, что нахожусь в гостиной, среди белых? Как ты заблуждаешься! Если бы ты не высказывала мне своих злых замечаний и колкостей, мне было бы приятнее и спокойнее работать здесь, чем прислуживать там.

— Я тебе не верю. Как это тебе может нравиться здесь, где нет мужчин, с которыми ты привыкла любезничать?

— Роза, что я тебе сделала плохого, почему ты распространяешь эти выдумки?

— Ой, сеньора, не сердитесь!.. Простите, дона Изаура. Я думала, что сеньора оставила свою щепетильность там, в гостиной.

— Можешь говорить все, что угодно, Роза, но я хорошо знаю, что в гостиной или на кухне я, как и ты, всего лишь рабыня. Ты тоже должна помнить, что, если сегодня ты здесь, то где ты будешь завтра, знает один только господь. Давай работать, мы должны работать. Оставим эти пустые разговоры.

В эту минуту послышались звуки колокольчика, известившего, что наступило четыре часа вечера — время ужина для рабов. Рабыни, оставив свою пряжу, поднялись, и лишь Изаура осталась на своем месте, продолжая прясть.

— Разве ты не слышишь, Изаура, — с издевкой обратилась к ней Роза. — Пора. Фасоль ждет тебя!

— Нет, Роза. Я останусь здесь. Я не голодна. Надо закончить мое задание, я слишком поздно начала сегодня.

— Ты права, такая образованная и изнеженная девушка, как ты, не может есть из одного котла с рабами. Хочешь, я пришлю тебе бульончик и шоколад?

— Замолчи, болтунья! — прикрикнула на нее пожилая креолка, казалось, возглавлявшая эту группу прях. — Вот змеиный язычок! Оставь ее в покое. Пошли, пошли.

Все рабыни покинули сарай. Изаура осталась наедине со своей работой, ею овладели грустные и тревожные мысли. Нить, словно сама собой, бежала из-под ее нежных пальцев, в то время как босая изящная ножка, сбросив сафьяновый башмачок на деревянной подошве, мерно нажимала на педаль прялки, приводя ее в движение. Голова девушки склонялась в одну сторону, как увядшая белая лилия, а опущенные ресницы, как печальные вуали, скрывали бездонную грусть и уныние, затаившиеся в прекрасных глазах. Она была ослепительно хороша, застыв в этой очаровательной позе.

— Боже мой, — думала она. — Даже здесь я не могу обрести покой! Словно все поклялись мучить меня! В гостиной меня преследуют белые и плетут тысячи интриг, чтобы терзать меня. Здесь, среди подобных мне, кто, кажется, мог бы хорошо ко мне относится, я надеялась обрести покой. Но и здесь находится одна, которая из зависти или неважно из-за чего, косо смотрит на меня и злобно насмехается. Боже мой, боже мой! Я несчастна уже потому, что родилась в неволе. Но не лучше ли было бы родиться тупой и уродливой как самая ничтожная негритянка, чем получить от небес дар, только отравляющий мое жалкое существование?

Но печальные размышления Изауры не были продолжительными. У входа раздался шум, и, подняв глаза, она увидела что кто-то приближается к ней.

— Ах, боже мой! — прошептала она. — Опять! Ни на мгновение нельзя остаться одной.

Вошедший был никто иной как лакей Андрэ, которого мы уже видели вместе с управляющим и который весьма развязно и дерзко встал перед Изаурой.

— Добрый вечер, прекрасная Изаура. Как поживает очаровательный цветок? — самонадеянно приветствовал ее хвастливый лакей.

— Хорошо, — сухо отрезала Изаура.

— Ты недовольна?.. Ты не права, надо приспосабливаться к новому образу жизни. Должно быть, тому, кто привык находиться в гостиной среди шелков, цветов и ароматной воды очень грустно оказаться в этих закопченных стенах, воняющих прокисшим вином да нагаром сальных свечей.

— И ты, Андрэ, тоже пользуешься случаем бросить в меня камень?

— Нет, нет, Изаура! Упаси меня господь обидеть тебя. Наоборот, моему сердцу очень больно видеть тебя здесь, среди этого сброда: грубых и вонючих негритянок. Такая девушка как ты достойна ступать только по коврам и возлежать на подушках из дамассе. У этого сеньора Леонсио, в самом деле, сердце каменное.

— А тебе какое до этого дело? Мне и здесь неплохо.

— Ну, что ты! Не верю. Твое место не здесь. Но, с другой стороны, я рад этой перемене.

— Почему?

— Потому что, Изаура, говоря по правде, ты мне очень нравиться, и здесь, наконец, мы можем с тобой говорить свободно.

— Вот как Тогда запомни сразу, что я не намерена выслушивать твои двусмысленности.

— Ах, вот как! — воскликнул Андрэ, совершенно не ожидавший такого резкого ответа. — Так сеньоре угодно слушать нежности красавчиков только там, в гостиной? Смотри же, подруга, это не может продолжаться бесконечно, а из нашего брата ты не найдешь лучшего парня, чем я. Я всегда в галстуке, в перчатках, одетый, обутый, надушенный и, кроме того, — прибавил он, ударив себя рукой по карману, — не с пустым карманом. Подумай! Роза тоже очень красивая девушка, она не сводит с меня глаз, но, бедняжка, что она такое рядом с тобой… Наконец, Изаура, если бы ты знала, как я люблю тебя, ты бы так мне не отвечала. Если пожелаешь, смотри…

Говоря это, мошенник приблизился к Изауре и небрежно обнял ее за шею, как будто собираясь сообщить ей что-то по секрету или сорвать поцелуй.

— Остановись! — воскликнула Изаура, раздраженно оттолкнув его. — Ты слишком смел и дерзок. Убирайся отсюда, иначе я все расскажу сеньору Леонсио.

— Ох, прости, Изаура, у тебя нет причин так сердиться. Ты напрасно ссоришься с тем, кто тебя никогда не обижал и хочет тебе только добра. Но время смягчит это неприступное сердечко. Прощай, я ухожу, но смотри, Изаура, ради бога, никому ничего не говори. Упаси господь, чтобы молодой господин узнал об этом: он может меня повесить. Понятно, — продолжал Андрэ про себя, удаляясь, — ведь он в этом деле преуспел не больше, чем я.

Бедная Изаура! Постоянно и повсюду ее домогаются господа и рабы, ни на мгновение не оставляя ее в покое! Сколько горечи и печали скопилось в ее сердце! В доме у нее было четыре недруга, каждый из которых старался лишить ее душевного покоя и терзал ее сердце: это три поклонника — сеньор Леонсио, Белшиор, Андрэ, и безжалостная соперница-рабыня Роза. Изауре нетрудно было противостоять преследованиям рабов и слуг, но что будет с ней, когда придет господин?!

Действительно, через несколько минут Леонсио в сопровождении управляющего вошел в прядильню. Изаура, прервавшая на минуту работу и погрузившаяся в свои печальные мысли, закрыв лицо руками, не заметила их появления.

— Где девушки, которые обычно здесь работают? — спросил Леонсио управляющего, входя в сарай.

— Ушли ужинать, сеньор. Но скоро вернутся.

— Но одна осталась здесь… Ах! Это Изаура… Вот и хорошо, — подумал Леонсио, — более удобный случай трудно придумать. Предпримем еще одну попытку, чтобы подчинить ее моей воле.

— Как только рабыни поедят, — продолжал он, обращаясь к управляющему, — отведите их на кофейные плантации. Я уже давно собирался поручить вам это, да все забывал. Не желаю их больше видеть здесь ни минуты. Нечего им бездельничать и тратить время без пользы для меня в пустой болтовне. Хлопковых тканей большой выбор в продаже.

Как только управляющий вышел, Леонсио подошел к Изауре.

— Изаура, — прошептал он взволновано и нежно.

— Сеньор! — воскликнула рабыня, испуганно выпрямляясь. А в глубине ее души прозвучало: «Бог мой! Это он! Наступил мой роковой час».

Глава 8

Сейчас мы вынуждены покинуть на несколько мгновений Изауру наедине с ее развратным и жестоким господином, чтобы рассказать читателю о том, что произошло в этой маленькой семье, и какой оборот приняло дело после траурного сообщения о кончине командора. Подобно разорвавшейся бомбе это известие ускорило неумолимо приближавшуюся развязку в тот момент, когда страсти достигли апогея и неизбежно надо было принимать какое-то решение.

Эта смерть, передав в руки Леонсио все отцовское состояние и развязав последние путы, еще сдерживавшие разгул его отвратительных страстей, могла лишь усугубить это щекотливое, по сути своей глубоко драматическое положение.

Леонсио и Малвина пребывали в трауре и не выходили их дома несколько дней, ставших передышкой в их размолвке, но не снявших взаимного раздражения. Энрике, непременно желавший уехать на следующий день, наконец уступил просьбам и уговорам Малвины и согласился остаться, чтобы побыть с ней в дни траура.

— Все зависит от того, как поступит мой муж, — сказала Малвина брату, — а то, уедем вместе. Если за эти дни он не освободит или как-то не устроит Изауру, я ни на минуту не останусь в его доме.

Леонсио, заперевшись в своей комнате, ни с кем не говорил и даже не выходил оттуда несколько дней. Казалось, он был безутешен в своем глубоком горе. Однако это было не так. Получив известие о смерти отца, Левнсио в самом деле перенес сильное потрясение, даже некоторый испуг, но не удар. В глубине души, по прошествии первых минут замешательства, страшно сказать — он даже обрадовался этому событию, которое так удачно избавило от необходимости объясняться с Малвиной и Мигелем. Во время своего заточения, вместо того, чтобы предаваться скорби, которую должен был бы испытывать любящий сын, Леонсио, ни в коем случае не желая смириться с потерей Изауры, размышлял исключительно о том, как избежать разговоров с Мигелем и Малвиной и остаться хозяином красивой невольницы. Противоречия и препятствия сплелись в один узел, который можно было только разрубить, но не развязать. Леонсио признал обещание, данное его отцом Мигелу: освободить Изауру за фантастическую сумму в десять тысяч рейсов. Мигел собрал эти деньги и принес их ему, чтобы взамен получить свободу своей дочери. Леонсио также признал и не мог оспаривать, что его покойная мать завещала после ее смерти освободить Изауру. С другой стороны, Малвина, зная о его пагубной страсти и коварных планах насчет рабыни, справедливо возмущенная этим, властно требовала немедленно освободить девушку. Казалось, у молодого господина не было никакой возможности достойно выйти из столь затруднительного положения, не освободив Изауру. Но Леонсио не мог смириться с этим. Роковая, неистовая любовь, которую пробудила в его сердце Изаура, заставляла его преодолевать все препятствия, пренебрегать законностью, приличиями и порядочностью, безжалостно терзать сердце доброй и ласковой супруги, и все это — ради удовлетворения своих низменных желаний. Итак, он решил разрубить узел, для чего использовал свою власть и отложил на неопределенное время исполнение обещаний, встретив с холодным безразличием и надменным высокомерием справедливые требования и упреки Малвины.