— А ведь тебе она самой по сердцу… — ласково заметил Карим.

— Да, — искренне призналась Алима. — Зейнаб мне по нраву. Она ко всему прочему еще и умница…

— Инига пригласила ее на свадьбу. Я сам привезу их вместе с Омой. Ни та, ни другая, в сущности, не имели семьи. Они отогреваются в тепле нашего дома. А когда прибудет свадебный поезд Ахмеда, чтобы отвезти молодую жену в дом тестя, я отвезу девушек на виллу.

— Вот и хорошо. Ничего не имею против, — сказала Алима. — Инига не хочет пышных свадебных торжеств, так что все празднество пройдет в нашем саду.

— А через месяц после свадьбы я отправлюсь в Кордову, — сказал Карим. — Потом поплыву в Эйре, но надолго там не задержусь. Только сообщу Доналу Раю, что выполнил его поручение, — и тотчас же назад. Пополню там запасы продовольствия, пресной воды, кое-что закуплю…

— И приедешь домой к собственной свадьбе, — договорила за сына Алима.

— Да… — согласился он…Он женится на этой незнакомке по имени Хатиба. Она никогда не сможет завоевать его сердца, как бы ни старалась, но бедняжка об этом никогда не узнает. Он будет добр и нежен с Хатибой, своей берберийской невестой, и не позволит ей даже заподозрить, что любит другую всей душой… И будет любить вечно. И не полюбит никого, кроме своей златокудрой Зейнаб…

Карим нашел время показать Зейнаб и Оме город — ведь после того, как «И-Тимад» причалила к берегу, они почти ничего не видели. Молодые женщины, облаченные в свои черные яшмаки, оставляющие открытыми одни глаза, выбрались из носилок и направились вслед за Каримом на базар. Зейнаб и Оме показалось, что здесь продается все на свете и многое другое, чему они не знали даже имени… Крытые навесами прилавки просто ломились. Повсюду были вывешены яркие, радующие глаз ткани — шелка, лен, парча… Они развевались на ветру, словно знамена некой сказочной страны. Были здесь и причудливые изделия из кожи, и творения гончаров, и медников. Радовали глаз и чудесные резные шкатулки из слоновой кости и странного мягкого камня — они соседствовали с ларчиками черного лака, расписанными яркими красками, ничуть не уступающими по красоте и изяществу своим резным соседкам.

Один торговец продавал живых птичек — повсюду развешаны были клетки с крылатыми пленницами. Одни сладко пели, а другие просто чирикали, прыгая по жердочкам и косясь на прохожих блестящими черными бусинами глаз. Далее расположились бок о бок мясник и торговец домашней птицей. Здесь на крюках развешано было свежее мясо, а мальчики с пальмовыми листьями в руках отгоняли от него мух. Попискивали цыплята, квохтали куры, крякали утки, ворковали голуби в своих деревянных клетках… И буквально повсюду сновали продавцы украшений, предлагая любопытным покупательницам разнообразнейшие изделия — от самых дешевых медных серег до драгоценных украшений из чистого золота, сияющих в лучах жаркого солнца.

Завернув за угол, они наткнулись на работорговца. Сильные чернокожие рабы один за другим проходили по помосту — этот товар прекрасно раскупался. Но вот из-за занавески появилась красивая темноволосая девушка, совсем еще юная. Она пыталась прикрыть руками наготу, но работорговец что-то отрывисто приказал ей, и она неохотно выпрямилась и принялась демонстрировать свои прелести торгующимся. Цены взвинчивались на глазах. Девушка, освидетельствованная медиком как девственница, ушла к новому владельцу за триста тридцать золотых монет…

— То же сталось бы и с нами, если бы нас не купил Донал Рай? — робко спросила Зейнаб у Карима. Он кивнул:

— Да, мое сокровище. Законы невольничьего рынка жестоки…

И в который раз Зейнаб осознала, сколь милостива Судьба к ней и Оме… Разумеется, обе они множество раз слышали об этом, но, лишь увидев эту перепуганную насмерть нагую бедняжку на помосте, можно было вполне понять свою удачу…Если бы мужчины не почитали меня красавицей, думала Зейнаб, я сейчас стояла бы нагишом перед толпою, и Ома тоже… Ее всю передернуло — но спутники ничего не заметили.

Придерживая Зейнаб за локоток. Карим поспешно повел ее в другую часть рынка — там их взорам предстали прилавки торговцев фруктами, цветами и овощами. Один торговец продавал гвоздики, жасмин, мирт, розы… Другой шумно предлагал покупателям корзины, наполненные огурцами, грушами, бобами, спаржей, баклажанами и луком. Особый прилавок отведен был для всевозможных пряностей: всяческих трав, мяты, майорана, душистой лаванды. Тут же стояли кувшинчики с желтым шафраном. Фруктовщик продавал апельсины, гранаты, бананы, виноград и миндаль…

Карим, купил девушкам по чашечке воды с соком лимона, чтобы освежить горло: день выдался на редкость жарким, особенно для начала зимы.

— Пейте через вуаль! — предупредил он спутниц. — Никогда и ни при каких обстоятельствах не должны вы показывать лица на улице, чтобы не уронить вашего достоинства.

Они продолжили прерванный путь, но тут взгляд Зейнаб упал на маленький лоточек серебряных дел мастера:

— Остановимся на минутку, мой господин?

— Пожалуй, — согласился Карим. — Пусть каждая из вас выберет себе подарок.

Служанка остановила свой выбор на изящной серебряной цепочке, украшенной синим персидским ляписом, — и Карим тотчас же купил украшение в подарок Оме. Зейнаб же очаровала серебряная чашечка. Она похожа была на маленький кубок, только без ножки, округлой формы, как раз в размер девичьей ладошки. Чашечка украшена была изысканным узором: лилия, вокруг которой вьется колибри. Лепестки цветка были вызолочены, а эмалевая птичка с переливами ярко-зеленого и лилового словно подмигивала рубиновым глазком…

— Как бы мне хотелось иметь вот это, мой господин! — тихонько сказала Зейнаб. И чашечка тут же была куплена.

— Будешь вспоминать меня всякий раз, как отхлебнешь из нее… — сказал Карим, ведя ее к носилкам.

— Я не смогла бы тебя забыть, если бы и хотела…

— Серебро добывается в горных шахтах неподалеку от Алькасабы Малики. — Карим попытался переменить тему. — Отчасти этим залежам серебра обязан город своим процветанием.

… Она не могла смотреть на Карима. Отвернувшись, она откинулась на подушки и сделала вид, что дремлет. Всего через несколько недель выходит замуж Инига, а через месяц Карим отвезет ее в Кордову. Она никогда больше не увидит его…Словно острый нож вонзался ей прямо в сердце всякий раз, когда она думала об этом… Впрочем, женская доля горька. Сестру ее выдали замуж по расчету. Зейнаб задумалась… Родила ли Груочь долгожданного сына? Если это мальчик, то месть, коварно задуманная Сорчей Мак-Дуфф, совершилась. — Истинный Мак-Дуфф унаследует Бен Мак-Дун и все имения Мак-Ферггосов. Но Зейнаб ничего об этом никогда не узнает…

Настал день свадьбы Иниги. Зейнаб с пристрастием пытала Карима, что ей надеть на торжество.

— Я хочу оказать честь твоей сестре, но вовсе не желаю затмить ее в такой торжественный день.

— Если ты даже обернешься дерюгой, то все равно затмишь любую красавицу мира, так что не старайся, — галантно отвечал Карим. — Единственное, что могу посоветовать тебе, так это не надевать розовых одежд. Сестра будет в розовом свадебном платье.

— Надень что-нибудь простенькое, но элегантное. — Ома вынула из сундука кафтан аквамаринового шелка. Округлый вырез украшен был серебряной вышивкой. Так же отделаны были и рукава. — А вот шелковые шальвары в тон, моя госпожа. Наденьте золоченые шлепанцы. Простенькие, без камушков…

Карим согласно кивал:

— А из украшений только серьги. Вот эти маленькие золотые полумесяцы. Ну, может, еще один-единственный браслет, но не больше…

Ома одела госпожу и принялась за ее прическу. Она заплела густые золотые пряди в толстую косу, вплела в волосы аквамариновую шелковую ленту, расшитую жемчугом. Обвив косой головку Зейнаб, словно венчиком, она укрепила сверху прозрачную бирюзовую вуаль, прошитую золотыми и серебряными нитями. Одеяние самой служанки напоминало наряд госпожи, но было куда скромнее, да и цвет был иным — нежно-зеленым. На стройной шейке Омы красовалась серебряная цепочка с ляписом — дар Карима. К величайшей досаде принаряженных дев, всю эту красоту пришлось спрятать под черные яшмаки, надетые специально для путешествия.

Прибыли носилки, чтобы отвезти девушек в город. По обычаю. Карим ехал рядом с носилками верхом. Когда они достигли дома Хабиба-ибн-Малика, носилки остановились у ворот, ведущих в сад. Спешившись, Карим отпер ворота собственным ключом.

— Я должен войти в другие двери, — сказал он. — Идите в сад, там женщины уже вовсю веселятся.

— А мужчины? — спросила изумленная Зейнаб.

— Они развлекаются отдельно, — объяснил Карим. — Таков наш обычай. А теперь идите и отпразднуйте свадьбу на славу! Мать шепнет вам, когда пора будет возвращаться. Вы выйдете через эти же ворота, я уже буду вас поджидать. Доброго вам праздника!

Девушки вошли в изумительной красоты сад. Повсюду росли стройные высокие деревья, в бассейнах цвели водяные лилии, а фонтаны выбрасывали в воздух кристальные струи. Привлекаемые звуками музыки, девушки пошли по дорожке и тут увидели гостей. Они тотчас же направились к госпоже Алиме и почтительнейше приветствовали ее.

Мать Карима в этот день была особенно красива и вся сияла от счастья.

— Видите невесту? — гордая мать указала девушкам на Инигу.

В самом центре садика Инига сидела на золотом троне в нежно-розовом наряде, сплошь расшитом хрусталиками и бриллиантами. Волосы девушки были распущены и щедро посыпаны золотой пудрой, но тонкая розовая вуаль скромно прикрывала все это великолепие. К девушкам приблизились рабыни и помогли Зейнаб и Оме освободиться от дорожного платья. Те тотчас же оправили и разгладили наряды. Алима одобрительно оглядела девушек.

— Как вы обе прелестны! — сердечно произнесла она. — Ну, идите поприветствуйте мою дочь…

Зейнаб и Ома поспешили к Иниге, сидящей на своем троне в окружении сундуков с приданым и подарками. Она лукаво хихикнула:

— И что вы обо всем этом думаете? Похожа я на раскрашенного идола?

— Ты просто изумительна сегодня! — сказала Зейнаб. — Но неужели ты целый день вот так восседаешь? Или тебе все же дозволено двигаться?

— Я должна сидеть здесь в одиночестве и наслаждаться собственным величием, — хихикнула Инига. — До самого вечера, пока не придет Ахмед с друзьями. Тогда меня отвезут в дом его отца, где мы и станем с ним жить. Там празднество продолжится, на мужской и на женской половине отдельно. Ну, а потом, наконец, мы с молодым супругом удалимся в спальню… Затем никто не увидит моего светлого лика до того дня, когда я с радостью объявлю, что жду ребенка. Ну, а после, естественно, я буду с каждым месяцем расцветать, покуда не подарю мужу желанного наследника.

— А если родится дочка? — спросила Зейнаб.

— Все надеются, что первым будет сын, но девочке тоже будут рады. До того как явился пророк и просветил невежественные души наши, многие убивали младенцев женского пола. Коран учит: «Не умерщвляйте детей из боязни нищеты. Аллах пошлет вам пищу. Убийство же новорожденных — страшный грех». — Инига улыбнулась. — Ведь женщина — дарительница жизни. Не может же она становиться убийцей!

В саду было весело. Играли музыканты — тоже сплошь женщины, а некоторые из подруг невесты плясали, услаждая взор новобрачной. Грациозные рабыни скользили по дорожкам, разнося на подносах напитки, пирожки, засахаренные фрукты и прочие сласти. Наконец, Алима подала девушкам условленный знак. Девушки тотчас же подошли проститься с сидящей на троне невестой.

— Приезжай навестить меня до нашего отъезда в Кордову, — сказала ей Зейнаб.

— Когда ты едешь? — спросила Инига.

— После Рамадана — так сказал Карим…

— Непременно приеду, — пообещала подруге Инига. — Наверняка он не уедет прежде, чем закончится Ид-аль-Фитр.

Девушки крепко обнялись. И Зейнаб, сопровождаемая верной Омой, поспешила к маленьким воротцам в стене.

Карим уже ждал их около носилок. Заботливо усадив девушек, он объявил:

— Я должен остаться здесь до конца свадебных торжеств. Я приду к тебе поздно, сокровище мое… Жди меня. Он задернул шелковые занавески, и носилки тронулись.

— Как забавно, — разглагольствовала Ома. — Мужчины и женщины веселятся врозь! Я так надеялась повидать Аллаэддина-бен-Омара, но если он даже и был здесь, то я узнаю об этом, только если он соизволит мне сказать… Он был так занят последние месяцы — я его почти что и не видела. Думаю, что ему нет до меня ровным счетом никакого дела — хотя он и из кожи вон лез, пытаясь соблазнить меня на корабле, по дороге из Эйре…

— И преуспел? — лукаво спросила служанку Зейнаб.

— Нет, — твердо отвечала Ома. — Но не потому, что плохо потрудился. — У нас с ним нет и не может быть будущего, госпожа, ведь несмотря на то, что я изрядная болтушка, мне не по душе легкий флирт и мимолетная интрижка. Калиф заметит и полюбит тебя, госпожа. Ты родишь дитя, и оно будет свободным. Это будет настоящий принц… А мое дитя было бы рабом, подобно мне. Может быть, если бы я сама была рождена в рабстве, это не имело бы для меня значения, но ведь я свободнорожденная!