— Неприятна? Да ты достойна богов! — простонал он. — Ты самое прекрасное, самое чарующее создание из всех, кого я когда-либо видел, Зейнаб. Калифу было угодно отдать тебя мне… Но я неподходящий для тебя хозяин! — Он выглядел глубоко опечаленным.

— Но почему?! — требовательно спросила она.

— Не спрашивай, умоляю! — О, великий Боже! За что ему такое наказание? Она привлекает его, как ни одна женщина в мире, но.., но…

И вдруг Зейнаб осенило. Она поверить самой себе не могла! Это объясняло все — и то, что он до сих пор не овладел ее телом, и то, что всеми способами старался улизнуть именно в тот момент, когда доходило до нежностей…

— У тебя никогда не было женщины, правда? Так вот оно что! У тебя никогда не было женщины!

Мучительный румянец стыда залил лицо и даже шею лекаря.

— Ты и впрямь слишком умна… — тихо сказал он. — Да, Зейнаб, я не изведал женских ласк, не вкусил женского тела. И дело не в том, что я не хотел — просто я всегда слишком занят. Как старший сын своего отца — а в течение десяти лет я был к тому же и единственным его сыном — я имел право выбора. Уже в четырнадцать лет меня отослали в Багдад учиться медицине. Когда я возвратился, я занялся лечением больных в своем квартале — но моей мечтой было отыскать универсальное противоядие. В основе его лежал один старинный рецепт. Старое средство названо было в честь Митридата, понтийского царя, его первооткрывателя. Двести лет спустя лейб-медик при румийском дворе усовершенствовал его, введя в состав в качестве компонента измельченное мясо ядовитых змей. Тогда же противоядие получило новое имя «териака», что означает «дикий зверь». К несчастью, рецепт был утрачен, но я, применив все свои знания в области древних языков, расшифровал древние манускрипты и вновь открыл его. Калиф пришел в столь неописуемый восторг, что осыпал меня градом милостей, в частности, сделал меня главою всех евреев Аль-Андалус…

— И за все это время ни одна прелестница не привлекла тебя?

Он рассмеялся:

— Я лишь начал понимать, что такое девушка, когда отправился учиться в Багдад. А там я жил в доме одного престарелого родственника, который до дрожи боялся, что с вверенным его заботам наследником дома Шапрутов случится что-то дурное… Меня провожали на занятия вооруженные воины — они же провожали и домой. А учеба была изнурительной и поглощала все время и силы. Для отдыха просто не оставалось времени. К тому же старик общался лишь с ровесниками… Когда я воротился домой, то домашние решили меня женить, но я умолил об отсрочке. Я хотел убедиться, что смогу содержать жену и детей без их поддержки. Ну а потом я начал свои исследования, закопался в переводах, и у меня не было времени не то что для жены, а вообще для женщин… А потом калиф осыпал меня милостями… — Он вздохнул. — У меня с каждым днем оставалось все меньше времени для себя. К тому же я ответственен за всех евреев Аль-Андалус — это тяжкое бремя, Зейнаб. Это мой долг…

— Тебе приятен вид женщины? Это волнует тебя? — осторожно спросила Зейнаб.

— Да, — честно отвечал он.

— Тогда нельзя тебе оставаться девственником до конца дней твоих, мой господин. Я считаю, что нехорошо, когда любовные соки киснут и бродят в чреслах мужчины, не имея возможности излиться… Они отравят тебя изнутри, и целые потоки териаки будут бессильны исцелить тебя… Если ты решил не обременять себя семьей — это одно дело. Но навсегда лишить себя радости слияния в экстазе с прекрасной женщиной — это просто ужасно!

— Завтра я встречаюсь с византийским переводчиком… — слабо сопротивлялся Хасдай. — Мне надо хорошенько выспаться… В ответ она сбросила с себя кафтан со словами:

— Ты будешь слаще спать после того, как насладишься мною, господин. Если ты и теперь мне откажешь,«открою твою тайну калифу. Поверь, он будет крайне разочарован, что отдал свое самое дорогое сокровище человеку, неспособному его оценить. — Зейнаб изящным движением вынула из волос шпильки, и золотой плащ окутал ее.

— Потрогай! — приказала она. Хасдай покорно протянул руку и коснулся золотых локонов.

— Я не уверен, что… — он дико смутился.

— Зато я уверена, — нежно ответствовала она. — Доверься мне, мой господин, и поймешь, сколь глупо было страшиться блаженства все эти годы. — Она подошла к нему совсем близко. — Уверена, ты станешь восхитительным любовником, Хасдай. А теперь обними меня — и я научу тебя правильна целоваться. Она обвила тонкой рукой его шею, заставив его склониться. Он был высок, и ей пришлось встать на цыпочки. Зейнаб провела губами по его рту нежнейшим и легчайшим движением.

Глаза его закрылись, и он глубоко вздохнул…Как сладок ее рот! Словно спелый летний плод… Ее пышные груди касались его широкой мускулистой груди.

— Зейнаб… — прошептал он, околдованный ее чарами.

— Чудесно, господин мой… — промурлыкала она. Он широко раскрыл глаза, словно разбуженный звуком ее голоса. Она нежно улыбнулась ему:

— У тебя дивные губы, Хасдай, но вот незадача: шитье твоего кафтана царапает нежную мою кожу… — Она умело освободила его от платья с широчайшими рукавами, потом развязала шнурки у ворота его рубашки и стянула ее с его плеч. Затем руки ее скользнули к поясу, поддерживающему его шальвары. Она расстегнула пряжку и медленно, не торопясь, принялась стягивать их, обнажив сначала его узкие бедра, а затем предоставив им самим собой падать на ковер… Ладошки ее пропутешествовали по всей его широкой и гладкой груди:

— Ну вот… — удовлетворенно сказала она. — Разве так не лучше?

Не произнеся ни единого слова, он сбросил с ног туфли и окончательно освободился от шальваров. Глаза их встретились.

— Я не стоял обнаженным ни перед кем с самого раннего детства…

Отступив, она оглядела все его тело.

— Ты не только хорош лицом, мой господин, — правдиво сказала она. — Тело твое красиво, а мужское достоинство… — она деликатно коснулась его гениталий нежными пальчиками, — ..обещает много наслаждений нам обоим.

Он же глаз не мог от нее отвести. Она была словно юная древняя богиня — полная жизни и энергии. Он захотел коснуться ее, и, к его изумлению, она это тотчас почувствовала.

— Ну, не бойся… — сказала она, поворачиваясь к нему спиной. Видя, что он колеблется, она завладела его руками и обвила их вокруг тонкого своего стана. Ладони его тотчас же накрыли ее потрясающие груди. Он на мгновение словно оцепенел, а она прошептала:

— Приласкай их, мой господин! Они для того и созданы, чтобы ими упивался любовник. Но только касайся нежно — они могут быть очень чувствительны… А большим и указательным пальцами можно ласкать соски. А-а-а-ах, вот так! Ты, похоже, изумительный ученик, Хасдай! — Она призывно завращала задом, касаясь его паха. — М-м-м-м-м.., промурлыкала она.

Плоть ее казалась восхитительно-упругой —» одновременно нежной, словно шелк. Он же чувствовал необыкновенную, неведомую ему доселе уверенность… Ее благоуханные волосы щекотали его лицо. Напряженные соски упирались в его ладони. Все тело его охватила сладкая дрожь — а источник ее находился прямо меж его ног…

Тогда она высвободила груди, вновь завладев его руками, и провела его ладонями вдоль всего своего тела — по талии, по бедрам. Одну ладонь его она прижала к своему венерину холмику. Без каких бы то ни было указаний он проник одним пальцем меж ее потайных губок. Она была уже влажна…

— У тебя здоровые инстинкты, — одобрила она его действия. — Но пока убери руку. Со временем я покажу тебе свое потаенное сокровище и научу, как заставить его сверкать… — Теперь она снова повернулась к нему лицом. Приподнявшись на цыпочки, она вновь потянулась к его рту. Кончик ее языка медленно скользнул по его полным губам — сначала по верхней, затем по нижней. — Открой рот и высунь язык… — скомандовала она. Когда он повиновался, она показала ему, как могут языки исполнять дивный танец любви. — Ну разве это не восхитительно, мой господин? — спросила она и нежно укусила его за нижнюю губу.

Он не только чувствовал биение крови во всем теле, но и слышал его. Дрожь во всем теле становилась все сильней и сильней. Зрение слегка затуманилось, и дыхание, кажется, становилось прерывистым…

— Как врач, — медленно выговорил он, — я знаю, что происходит между мужчиной и женщиной. Вот сейчас мне хочется швырнуть тебя на пол и войти в тебя так глубоко, как только смогу, Зейнаб, ты совратительница!

— Лучше тебе вооружиться терпением, Хасдай, господин мой… — она за руку подвела его к ложу. — По крайней мере трижды за эту ночь, — пообещала она, — из твоего тела изольются соки любви. У тебя их явно переизбыток — и все из-за твоего воздержания. А теперь ляг на спинку, я займусь твоим телом.

Он послушно лег на самую середину постели, и она склонилась над его телом. Начиная со лба и медленно продвигаясь вниз, она принялась покрывать его красивое тело нежнейшими и легчайшими поцелуями. Когда она лизнула поочередно его соски, сознание его затуманилось… Словно завороженный, он следил, как ее золотоволосая голова скользит все ниже и ниже — и вдруг он ощутил ее нежные губки на своем члене. Вначале она покрывала поцелуями напряженный ствол, потом язычок заскользил вокруг рубиновой головки — и он вскрикнул, не сумев сдержаться. Губки ее сомкнулись вокруг члена, и Хасдай застонал, когда она сделала ими движение сверху вниз, потом еще, еще…

— Я уже.., уже… — стонал он.

— Еще рано, — предупредила она и оказалась поверх его тела. — Сосредоточься на моей груди, отвлекись от беснующегося жеребца в твоем паху, Хасдай. Вот так… — похвалила она его, когда он вновь принялся ласкать дивные полусферы. Тогда она приподнялась и затем стала опускать свое легкое тело, пропуская в себя его возбужденное естество — медленно, мучительно медленно, покуда оно не скрылось в ее недрах без остатка. На лице его застыло выражение изумления и восхищения. Он готов был разрыдаться…

Он почувствовал, как мышцы ее недр смыкаются вокруг его плоти, сдавливая ее нежно, но сильно. Он сжал ее груди, стараясь из последних сил контролировать себя. Она приподнялась на его бедрах, и прежде чем он успел запротестовать, опустилась вновь, и, вновь, и вновь… Объятие ее дивных бедер было чувственным и сильным. Он хотел, чтобы это блаженство длилось целую вечность.., но вот плоть его словно взбухает, трепещет, и его любовные соки вырываются на волю из долгого своего заточения, заполняя собой потайные глубины ее сказочного тела. Тело ее выгнулось, голова запрокинулась — и она рухнула на него без сил. Руки его сжали ее в крепком благодарном объятии…

Некоторое время они лежали молча. Он подумал было, что она заснула. Но вот она потянулась и привстала. Поднявшись с постели, она занялась жаровней, подогревая воду. Затем она перелила ее из глиняного сосуда в серебряный кувшин, добавив в него немного благовоний. Она поставила кувшин на столик у постели, на котором уже лежала стопка аккуратно сложенных хлопчатых салфеток. Взяв одну из них, она погрузила ее в воду, а затем выжала. Потом она нежно омыла его теперь обмякший член. Он чувствовал себя отдохнувшим, как никогда в жизни. Ощущение было совершенно новым, ни на что не похожим…

После того как Зейнаб позаботилась о нем, она занялась собою. Затем вылила воду и выкинула использованные салфетки, тщательно сполоснула кувшин и тут же поставила на жаровню новую порцию воды для подогрева. Вернувшись к постели, она достала из золотой корзиночки чашечку и флакон с укрепляющим средством. Она налила немного в чашечку и заставила Хасдая выпить все залпом.

— Обычно у тебя в этом нужды не будет, — объяснила она, — но, поскольку сегодня у тебя это впервые, я хочу взбодрить тебя…

— Ты была потрясающа! — сказал он с восхищением, осушив чашечку. — В самых тайных моих сновидениях я не видел женщины, которая могла бы.., была бы.., ты была поразительна, Зейнаб!

— Каждый мужчина говорит такие слова своей первой женщине — и каждая женщина своему первому мужчине… — Она рассмеялась. — Так, значит, тебе было приятно?

— А ты в этом сомневаешься? Я буду до конца дней своих благодарен тебе, мой прекрасный друг! — честно отвечал он.

— Может быть, теперь ты согласишься доставить радость семье и женишься? — поддразнила она его.

— Да нет у меня на это времени! — запротестовал он. — Вот это — все, что я могу сделать для калифа и для своей прекрасной Рабыни Страсти Зейнаб! — Он притянул ее к себе. — Поучи меня еще немного, Зейнаб. Я знаю, что это было лишь начало…

— Жизнь моя принадлежит тебе, мой господин, и я всегда готова тебе служить, — шутливо произнесла она.

— А отшлепать Рабыню Страсти дозволяется? — спросил он весьма серьезно, но в глубине его темных глаз плясали озорные искорки.

— Ну, если боль может принести наслаждение… — отвечала она и, быстро склонившись, куснула мочку его уха. Затем лизнула и поцеловала раковину, потом подула…

Он же опрокинул ее на ложе, накрыл ее своим телом и нежно укусил за сосок. Затем лизнул и поцеловал нежную плоть, спрашивая: