— Не так, как ты ее любил, мой господин, — отвечал калифу Нази. — Для такой любви нет места в моей жизни. Если бы такое стряслось со мною, я женился бы и народил кучу потомков дома ибн-Шапрут на радость моему отцу… Но лишь две всепожирающих страсти владеют мною — это наука, а еще преданная служба тебе, мой государь. Зейнаб же — близкий и дорогой мой друг. Она одарила меня величайшим телесным блаженством. Я не знал никого подобного ей… Если она исчезнет из моей жизни, я стану тосковать, но быстро утешусь, занявшись каким-нибудь государственным делом. При этом я буду уверен, что она уехала к человеку, который будет боготворить ее, которому народит она детей… Она слишком умна, чтобы сидеть сложа руки. Ей необходим муж, которому она будет доброй подругой и советчицей, и малыши, да не один…

— Тогда отошли ее Кариму-аль-Малике, — спокойно сказал калиф.

— Нет, господин. Я лишь подарю ей свободу. Но отослать ее к князю должен ты. Карим-аль-Малика не посмеет отказаться от невесты, посланной ему самим Абдаль-Рахманом. Позволь мне лишь составить от твоего имени письмо князю. Я напишу, что, следуя моим рекомендациям, ты посылаешь ему достойнейшую невесту, дабы династия ибн-Маликов, основателей Малики, не прервалась, и во славу всех умайядов.., ну, что-нибудь в этом роде… — Хасдай усмехнулся. — Князь будет в полнейшей растерянности, пока не поймет, кого ты ему прислал!

— Отпиши ему также, — ответил калиф, — что, к женщине этой следует относиться с величайшим почтением и добротою, что она в случае чего мне пожалуется… — он улыбнулся. — Ты должен дать за нею достойное приданое — ведь на данный момент женщина принадлежит тебе.

Нази понимающе улыбнулся своему владыке:

— У нее будет приданое, достойное принцессы! — пообещал он.

Нази вполне мог позволить себе такую щедрость. Он был весьма и весьма состоятелен, а Абд-аль-Рахман будет великодушен к преданному своему слуге… Он ничего на этом не потеряет, а, напротив, многое выиграет, выказав щедрость.

Уладив дело с калифом, Хасдай-ибн-Шапрут тотчас же принялся воплощать свой замысел в жизнь. Нельзя было попусту терять времени. Письмо было спешно составлено, калиф поставил свою подпись, а утром следующего дня в Алькасабу Малику уже мчался гонец…

Тотчас же люди Нази принялись прочесывать невольничьи рынки Аль-Андалус. Через пару дней отыскалась-таки девушка, по всей вероятности, родом из Аллоа. Она спешно препровождена была в дом Зейнаб.

Хасдай пробудил Рабыню Страсти от ее летаргического сна:

— Я нашел для тебя прислужницу, которую ты просила, моя дорогая, по, поскольку она говорит на языке, которого ни один из здешних людей не понимает, уверенности у меня нет… Поговори с нею, может быть, ты сможешь с нею объясниться. Если она тебе подойдет, я тотчас же уплачу за нее.

Зейнаб посмотрела на девушку. Не красавица — веснушчатая, с волосами морковного цвета, но с умными, хотя и несколько испуганными янтарными глазами. Как оказалось здесь это бедное создание? Зейнаб вспомнила, как сама впервые очутилась в Аль-Андалус, и в сердце ее шевельнулась жалость.

— Ты родом из Аллоа, моя милая? — спросила она девушку. Глаза рыжей невольницы расширились.

— Благословен ты, Боже Всемогущий, и ты, Пресвятая Дева! — воскликнула она и рухнула к ногам Зейнаб. — Да, леди! Да, я из Аллоа! Но как ты об этом узнала? Твое наречие не вполне схоже с моим, но я понимаю тебя, прекрасно понимаю! И могу надеяться, что ты тоже понимаешь меня. Ты будто северянка…

— Когда-то я звалась Риган Мак-Дуфф, — сказала Зейнаб. — Вот этот влиятельный господин, мой хозяин, хочет купить тебя мне в прислужницы. Теперь имя мое Зейнаб — и я Рабыня Страсти. А как тебя зовут, милая?

— Маргарет, леди. А другого.., другого имени у меня нет.

— Отныне ты должна откликаться на имя Раби, моя милая, — объявила ей Зейнаб. — И ты должна овладеть языком, на котором все говорят здесь, хотя мы с тобою будем каждый день говорить на родном наречии. Замечательно, когда есть возможность переговорить тайно, будучи уверенными, что никто нас не поймет. Со мною тебе будет покойно, маленькая Раби. Я добрая хозяйка.

Раби поцеловала край одежды Зейнаб:

— Да благословит тебя Бог, леди!

— Вот этот смуглый юноша носит имя Наджа, — сказала Зейнаб. — Сейчас ты пойдешь с ним. Он проводит тебя в баню — тебе необходимо вымыться. Мы все здесь купаемся дважды в день, милая. Наджа тебе поможет. Не бойся! Он не вполне мужчина и не обидит тебя. Ну, я потом тебе объясню… — и Зейнаб принялась отдавать подробные распоряжения Надже.

Когда Наджа и Раби удалились, Хасдай спросил:

— Ну, ты довольна?

— Если меня не станет, позаботься о бедняжке, — сказала ему Зейнаб. И без сил откинулась на подушки.

— Нет, я не дам тебе умереть, — ласково сказал Нази. Сегодня я, заручившись разрешением калифа, освобождаю тебя. Ты должна быстро восстановить силы — ведь через несколько дней ты возвратишься в Алькасабу Малину в качестве невесты князя Карима, Зейнаб.

— Что? — пораженная Зейнаб даже привстала. Сердце ее заколотилось. Нет, она ослышалась…

— Ты давно любишь Карима-аль-Малину? — напрямик спросил Хасдай.

Она собралась было солгать, но слова застряли у нее в горле, когда она увидела глаза Нази.

— Как ты узнал? — тихо спросила она. Он нежно улыбнулся ей:

— Ты ни разу ничем себя не выдала, Зейнаб. Ты воистину самая лучшая Рабыня Страсти во всем свете! Это князь возбудил мои подозрения…

— Карим? Но как? Он никогда бы не запятнал так свою честь! — горой встала она на его защиту. — Он всегда был и остается человеком чести, Хасдай!

— И это я знаю, — согласился Нази. — Это случилось в тот день, когда мы прибыли с тобою в Алькасабу Малику. Я лишь упомянул твое имя, сказал, что ты приехала со мной. Ослабевший от душевной муки и все еще во власти тягостных воспоминаний, он тем не менее словно впервые проснулся — и даже спросил о тебе, причем со столь очевидным интересом, что я заподозрил тут нечто большее, нежели простое любопытство… Затем я спросил Аллаэддина-бен-Омара, что же было между вами, но тот посоветовал мне поговорить с тобою. Мои подозрения почти превратились в уверенность. Когда же ты была похищена. Карим то бледнел от ужаса, то горячо принимался уверять меня, что ты не пропадешь, потому что умна и смела. В течение всего времени, что мы разыскивали в горах становище Али Хассана, его сердце и мысли были полны тобой, моя дорогая… Взглядывая ему в глаза, я видел в его зрачках твое отражение. Последнее же доказательство его любви к тебе я получил ночью перед самым нашим отъездом из Алькасабы Малики. Прости — но я стал свидетелем сцены, произошедшей между вами в саду.

— Я вышла из спальни вовсе не к нему на свидание! — вспыхнула Зейнаб. — Мне не спалось, захотелось прогуляться. Я и не знала, что Карим там…

— Я это понял, — сказал Нази и сердечно рассмеялся:

— Я не слышал вашего разговора, но звук пощечины, которой ты его угостила, слышен был, наверное, за стенами сада! Но вот потом он поцеловал тебя. Зейнаб, а ты не вырывалась… Ты таяла, словно воск от пламени свечи, в его объятиях — так путник припадает к родной земле после долгой разлуки… Вот тогда-то я и понял, что не только Карим-аль-Малика любит тебя, но и ты любишь его. Сцена была столь красноречива и трагична, что у меня сердце разрывалось от жалости к вам обоим!

— Я не изменила тебе, Хасдай. Не предала тебя…

— Я знаю это, моя дорогая, — отвечал он. — Вы оба являетесь образчиками столь высокого благородства и чистоты, что, если бы мне не было предъявлено ощутимое доказательство, я не поверил бы в существование на нашей грешной земле подобной добродетели! Похоже, я стал несколько циничен при просвещенном дворе калифа Аль-Андалус, Зейнаб… Столь элементарная вещь, как простая честность, изумляет меня несказанно… — Он нежно завладел рукой Зейнаб и принялся массировать ледяные пальцы. Неудивительно, что руки ее похолодели, профессионально отметил он, — только что она испытала шок… — Я говорил тебе, Зейнаб, что не позволю тебе вот так взять — и перестать жить. И, поверь, сдержу свое слово! Если бы, вернувшись в Кордову, я увидел, что жизнь идет своим чередом и все в порядке, я согласился бы оставить все как есть — ведь, признаюсь тебе честно, мне нравится не только твое тело, но и просто твое общество… Ты для меня незаменимая подруга. Увы, Судьба распорядилась иначе… К моему искреннему сожалению, я не могу дать тебе того, в чем ты нуждаешься, Зейнаб. Я осознал, что Мораиму ты не забудешь, но нуждаешься в доме, детях и любящем муже, а в качестве такового я не могу тебе себя предложить… Никто, думаю, лучше тебя не знает, чему отдано без остатка мое сердце. — Когда он увидел улыбку на ее бледных губах, в сердце его возгорелся огонек надежды. — За то время, что я отсутствовал, скопилась куча работы. Чем быстрее я с нею справлюсь, тем скорее осуществится давняя моя мечта — откроется университет медицины в Кордове. У меня нет времени утешать тебя в твоем горе, а если бы оно и было, что я мог дать тебе? Ома замужем и вдали от тебя. Дитя твоего нет в живых. Законы нашего общества неумолимы к женщине — правила приличия обязывают тебя затвориться в доме и предаваться праздности, ожидая редких визитов вымотанного службой царедворца. Ни я, ни калиф не желаем такой жизни женщине, одарившей нас обоих неземным блаженством и истинным счастьем. Поскольку ты любишь князя Малики, и он любит тебя, решение было найдено невероятно легко. Ты уже свободная женщина, Зейнаб: я посетил главного раввина Кордовы нынче поутру и подписал в его присутствии все необходимые бумаги, составленные моим секретарем. Поскольку я еврей, а ты была моей собственностью, процедура твоего освобождения была совершена по нашим законам. Калиф уже отослал письмо князю Малики с уведомлением, что избрал для него достойную невесту, которая вскоре прибудет к нему. Я даю за тобою богатое приданое, моя дорогая. Ну, а теперь.., теперь живи вновь, Зейнаб, — дыши, радуйся и смейся: ты будешь жить долго и счастливо, как говорится в добрых детских сказках…

Она сидела, оцепенев, ловя каждое его слово… Когда же он умолк, голова Зейнаб пошла кругом. Карим! Она станет женою Карима! Это невозможно! Невероятно! И, приведя Хасдая-ибн-Шапрута в совершеннейшее замешательство, Зейнаб разразилась потоком слез.

— Что случилось? — воскликнул он.

— Я.., я так счастлива… — всхлипывая, отвечала она.

— А-а-а-а… — протянул он. Ему приходилось видеть, как мать его и сестры принимались рыдать в самые, по его мнению, неподходящие моменты… — Так ты согласна с выбором калифа и моим, дорогая?

— Да! Да! Да! О-о-о, Хасдай, как смогу я отблагодарить тебя за неземную твою, бескорыстную доброту? Вовек мне с тобою не расплатиться, но никогда, никогда я не забуду того, что ты сейчас для меня сделал! И никогда не забуду я того страшного мгновения, когда, воротившись сюда, я обнаружила, что доченька моя мертва и похоронена и ничего не осталось в доме, что напоминало бы о ней… О, я умерла бы… И по моей Оме я тоскую сильней, чем предполагала, хотя и счастлива, что у нее все так удачно сложилось. Я привыкла всегда глядеть вперед, не оглядываясь на прошлое, но передо мною простиралась лишь нескончаемая вереница одиноких лет. Ну, может, твои редкие визиты скрашивали бы мое одиночество… Но этого для меня мало, мало, Хасдай! И я готова ноги твои целовать за то, что ты это понял…

— Ну-ну, не делай ты из меня героя! Я вовсе не таков, Зейнаб! Я эгоист, совершенно поглощенный своей работой, и, если бы дитя твое осталось в живых, я ни за что не отпустил бы тебя. Ты научила бы меня еще многому и многому, подарила бы мне еще множество сладких минут… Никому, кроме тебя, это ведь не под силу. Я буду тосковать по тебе.., и по этому блаженству, — докончил он с улыбкой.

— О, если бы ты позволил, я подыскала бы тебе красавицу-рабыню и обучила бы ее всему, что я сама…

— Нет, — перебил ее Хасдай. — Какой бы искусницей она ни была, ей не стать тобою, Зейнаб! Помни: ты ведь не обычная наложница. Ты Рабыня Страсти, создание чувственное и мудрое, и равных тебе нет среди женщин!

— Но ты не должен вновь стать таким, каким был до того, как нас свела Судьба! — решительно отвечала Зейнаб. — Ты не должен позволить любовным сокам забродить в твоих чреслах! Это нанесет тебе вред, Хасдай!

— Благодаря тебе я теперь вполне искушен в любви, моя дорогая, — усмехнулся Хасдай. — И мне не стыдно будет время от времени наносить визиты самым искушенным куртизанкам Кордовы, когда возникнет необходимость.

— Не реже раза в неделю, а еще лучше — дважды, — серьезно отвечала она.

— Когда будет время, — возразил он.

— Что значит, в сущности, «никогда»… — подытожила она. — Нет, это никуда не годится! Нет, кто-то должен быть здесь, в твоем доме, Хасдай, — всегда к твоим услугам. Иначе ничего не выйдет. Ну, если ты наотрез отказываешься от другой рабыни, то, может быть, ты смог бы сговориться с какой-нибудь молодой куртизанкой, чтобы она приходила сюда два раза на неделе?