— Костя! — окликнула его Ольга.

Он подошел стремительно к решетке, его лицо заметно подрагивало от волнения.

— Я не узнал тебя, Оленька, — сказал он. — Что они с тобой сделали?

Ольга расплакалась, взяв его за руку, полноватую, сильную.

Надзиратель, стоящий сзади, что-то закричал, быстро пошел к ним. Константин ответил ему, тоже по-турецки, сунул в руку купюру, тот отошел от них. Теперь обе Ольгиных руки утонули в ладонях Константина. Вот и все, можно больше не бояться непонятных турецких окриков, ударов. Она сидела и плакала, а он молчал, пока надзиратель что-то вновь не крикнул, перекрыв разноязычные голоса людей.

— Он сказал, Олюшка, что время свидания окончено, — сказал Константин.

— Нет, — сказала Ольга, вцепившись в его руку и не выпуская ее. Сейчас он уйдет, и все начнется сначала.

— Все будет хорошо, уже очень скоро, — пообещал он, осторожно высвобождая ее руку.

Ольга вернулась в камеру, села на кровать, уткнулась лицом в стену. «Уже очень скоро!» — грустно думала она. Костя не знает, какая волокита и бюрократия в этой стране.

— Ну что, приехал твой? — обняв ее за плечи, развернула к себе Марина.

Ольга не успела ответить, звякнул засов на двери, раздался скрежет ключей, надзирательница-турчанка по слогам выговорила:

— Вар-ла-мо-ва?

— Это я, — вскочила Ольга.

Турчанка приказала ей следовать за собой. «Наверное, наши имена звучат для них также трудно, как для нас их», — подумала Ольга, идя по коридору. Она поняла, что после приезда Кости изменилось все, никто не требовал от нее, чтобы она шла, держа руки за спиной, ее вообще никто не вел — турчанка шла впереди, не оглядываясь на Ольгу. Так они дошли до уже знакомой Ольги двери следователя. Ибрагим и Костя мирно курили, сидя за столом, и говорили о политике России, о том, что многие из улиц, которые любил Ибрагим, переименованы.

— Представляете, госпожа Варламова, — говорил Ибрагим, обращаясь к Ольге как к хорошей знакомой. — Горьковская стала Тверской! Как же я буду ориентироваться, если поеду к вам в Москву с женой? Ее давно интересует ваша страна.

— Ибрагим женится, — как о добром друге, сообщил Ольге Костя. — Конечно, это серьезный шаг в жизни мужчины, а какие нужны расходы!

— Да, расходы, — пробормотал Ибрагим, потом повернулся к Ольге. — Госпожа Варламова, должен извиниться перед вами. Вы действительно ни в чем не виноваты, вы попали к нам случайно. Но ведь это требовалось доказать… Так что вы свободны…

— Господин Неджмедини, — рассмеялся Костя, — вы же понимаете, что моя жена не может выйти отсюда в таком… странном виде, позвольте ей переодеться.

Ольга заметила, что в углу стоит большая дорожная сумка, нагруженная пакетами. Костя позаботился об этом, но зачем? Она могла бы переодеться и в отеле или дома. Не хочет она ни в какой отель, она хочет скорее покинуть эту страну. И когда приведут остальных? Риту и Игоря?

— Конечно, господин Варламов, о чем речь, — улыбнулся следователь. — Нам, вероятно, нужно выйти, госпожа стесняется.

Госпожа на самом деле ничего не стеснялась, стеснялась она тогда, когда ее голую обыскивали, ища в теле наркотики, стеснялась, когда мужские руки прощупывали ее сквозь одежду, останавливаясь на груди и щипая за сосок. Теперь она могла раздеться и перед ними обоими, но они деликатно вышли. Ольга подошла к зеркалу и ужаснулась. Спутанные волосы, бледное осунувшееся лицо, синие губы, рваная, грязная блузка и юбка «Фроси», вся в застывших пятнах крови, Она подошла к сумке. Там оказалось и нижнее белье — шикарное, какого она не видела с момента расставания с Костей, и синий, с белым отворотом на борту костюм с юбкой чуть ниже колен, и синие на тоненьких каблучках туфельки, и тончайшие прозрачные колготки. Даже о косметике, которая так шла к Олиным голубым глазам, он позаботился, не забыл. Был в сумке и набор щеток-расчесок.

Ольга поражалась заботливости и предусмотрительности мужа, и это после того, как она по телефону рассказала ему все об Игоре… Как же должен любить ее этот человек, если он так бескорыстен… Ольга привела себя в порядок, оделась, накрасилась, накинула поверх костюма черный плащ и черную шляпку, так идущую к ее светлым волосам. Теперь в зеркале она увидела красивую нарядную женщину, и только легкая бледность, которую не скрасишь румянами, напоминала о месяце заключения. Ольга выглянула из кабинета, мужчины терпеливо дожидались, болтая и покуривая. Увидев, что она готова, зашли в кабинет.

— Вы истинная женщина, госпожа Варламова, — сказал следователь.

— Я согласен, но что это значит в твоем понимании? — спросил Костя.

«Ого, они уже на «ты», — подумала Ольга.

— Настоящая женщина столько времени уделяет своему туалету, что мужчина из-за нее всегда опаздывает, — он нажал кнопку на столе. — И я сегодня опаздываю с допросами, — он что-то сказал вошедшему охраннику и опять обратился к Ольге:

— Но это была шутка насчет настоящей женщины. Вы настоящая женщина, потому что вы красивы. Желаю вам счастья с вашим мужем и больше никогда не ввязывайтесь в сомнительные авантюры, так будет лучше и вам и нам, сбережете и свои и наши нервы, — продолжал он говорить, провожая Ольгу и Константина к двери из кабинета.

— А Рита? А Игорь? — спросила Ольга, останавливаясь.

— Их выпустят чуть позже — не всех же сразу, — сказал следователь, поправляя очки и глядя в пол.

— Я никуда не пойду без них, — твердо сказала Ольга. — Мы же приехали вместе с Игорем, а Риту насильно засунули в публичный дом! Они тоже ни в чем не виноваты! И вы выпустите их всех, сейчас!

— Милая, я тебе потом все объясню. — Константин обнял ее за талию, увлекая к двери. — Рита пока в больнице, а Игорь должен дать еще кое-какие показания на этого… — Константин посмотрел на следователя, ища у него поддержки.

— Дегтярев должен дать показания на Артура Говорова, — сказал следователь.

Ольга, успокоившись, взялась за ручку двери, открыла, стоя на пороге, спросила:

— Но вы точно обещаете, что его отпустят скоро?

— Прощайте. — Следователь наклонился и, взяв ее руку, прикоснулся к ней губами. — Прощайте и извините, надеюсь, мы увидимся в Москве.

Ольге и следователю пришлось посторониться, охранник ввел в кабинет человека. Следователь выпустил Ольгину руку и пошел к столу, на свое место, а Ольга окаменела на пороге, мешая охраннику, который боялся потревожить такую нарядную важную даму, закрыть дверь. Ибрагим что-то говорил ему по-турецки, но тот медлил, а Ольга глаз не могла отвести от этого человека. Это был Игорь. Он стоял, прислонившись к стене, и невозмутимо смотрел на нее, словно и не видел никогда. Его руки сзади были закованы наручниками. Почему? К следователю их водили на допрос, просто заставляя держать руки за спиной. Его губы представляли собой сплошную рану, глаза, заплывшие черно-синими кровоподтеками, смотрели на Ольгу узенькими щелочками. Бежевый джемпер весь был в пятнах крови. Темная, отросшая за месяц борода делала его неузнаваемым, но не для Ольги. «Как же можно не узнать человека, когда любишь его», — подумала Ольга, и у нее болезненно сжалось сердце. Она рванулась к Игорю, но Костя, причиняя боль, рукой, как железными тисками, держал ее за талию и вывел из кабинета. Дверь за ними захлопнулась.

— Дорогая, не устраивай спектакль, — прошептал Костя, когда Ольга попробовала вырваться из его рук в коридоре и вернуться в кабинет, где был ее любимый. — Если ты не уйдешь сейчас же и станешь поднимать крик, ты сделаешь хуже всем нам и своему Игорю тоже. Это все-таки полиция, а Ибрагим — должностное лицо.

Ольга послушалась, и охранник вывел их во двор, провел к высоким воротам у каменной стены, выпустил на улицу. У стены был припаркован «Фольксваген», взятый Костей напрокат. Костя распахнул дверцу машины, Ольга села, медля захлопывать дверцу. Как давно она не была на свежем воздухе, как ей, оказывается, его не хватало. Так же, как сейчас не хватает Игорю, Рите.

— Послушай, Костя, — обратилась она к мужу, но он, перегнувшись через Ольгу, захлопнул дверцу, нажал на сцепление.

— Оленька, давай уедем отсюда подальше и тогда поговорим, — сказал он. — Я вытащил тебя с помощью огромной взятки. Если об этом благодаря твоим крикам станет известно начальству Ибрагима, который оказался хорошим покладистым парнем, и его, и меня, и тебя упекут туда же.

Ольга замолчала, глядя на улицы Стамбула, а видела перед собой лицо Игоря, такое, каким она увидела его, выходя из кабинета следователя. «Ничего, — утешала она себя, — скоро и он будет на воле. А мало ли его били в драках в «Колибри»?»

Отель, к которому они подъехали, совершенно не был похож на тот, где жили они с Игорем. Это был настоящий шедевр современной архитектуры.

— Пятизвездочный, — с гордостью сообщил Костя, помогая Ольге выйти из машины.

То ли от свежего воздуха — отель находился недалеко от Босфора, — то ли от сидения в камере и голодовки голова у нее кружилась, и она оперлась на руку Кости.

Они вошли в просторный вестибюль отеля, и голова у Ольги закружилась снова, она присела на обитые синим бархатом мягкие кресла, стоящие посередине огромного холла. Рядом стоял причудливый аквариум с экзотическими рыбками, бьющими хвостами, диванчики, тоже покрытые синим бархатом, стояли вдоль стен, между ними в резных кадках зеленели восточные, неизвестные Ольге растения. Колонны, расписанные причудливыми, голубыми и фиолетовыми узорами, подпирали высоченные потолки вестибюля, кажущиеся Ольге особенно высокими после низких серых потолков камеры. Толпа туристов весело болтала о чем-то по-английски. Ольга разбирала только то, как они восхищаются страной. Никому и ведомо не было, что где-то в Стамбуле есть тюрьмы, полицейские управления, и там издеваются над невиновными людьми.

— Тебе лучше? — склонился над ней Костя. — Тогда поднимемся в номер.

Они ехали в широком лифте на третий этаж, зашли в номер, чистейший, с голубыми форнитурными стенами, на которых висели картины под стеклом с изображением летящих синих птиц. Коричневая полировка стола, резных стульев сочеталась с излюбленной в отеле сине-фиолетовой гаммой мягкой мебели.

— Это гостиная, — сказал Костя. — Еще есть две спальни. Я помню, что ты всегда не любила спать в кровати вдвоем, какой большой она бы ни была, а сейчас тебе просто необходимо прийти в себя.

Как давно это было, те времена, когда они с Костей ездили в туры по Европе и останавливались в отелях, а он все помнит… Ей было жаль его. Такая любовь, и безответна. Ольга хотела прижаться к нему, но он отстранил ее.

— Сначала в ванную! — скомандовал он. — Тебе нужно хорошенько отмыться от тюремной грязи.

Он показал Ольге ванную, она была похожа на бассейн, круглый, выложенный кафелем и такой огромный. Ольга и раньше видела такие ванны, но сейчас у нее опять защемило в носу. Она медленно раздевалась, зашла обнаженной в прозрачную теплую голубую воду, легла. Какое это наслаждение! Костя подлил из стоящей на кафельной полочке причудливой бутылочки с яркой этикеткой голубую тягучую жидкость. На поверхности воды образовалась переливающаяся пена.

— Ты теперь как Афродита, возвращающаяся ко мне из пены, — сказал Костя, присев на край ванны-бассейна. Ольга была рада, что пена скрыла ее наготу. Костя тысячи раз видел ее обнаженной, но видеть без одежды женщину, которая тебя больше не любит и не будет тебе принадлежать, наверное, очень тяжело.

— Костенька, ты такой добрый, — сказала она.

— Хочешь, я вымою тебя? — предложил он.

— Нет, я сама, — отказалась Ольга, чтобы не мучить его. — Костя, теперь, когда рядом нет полиции, поговорим, — попросила она.

— О чем? — искренне удивился он. — Разве не прекрасный номер я для нас выбрал. Ты не рада?

— Я рада, конечно, рада, — Ольге было стыдно. Он так заботился, а у нее в голове Игорь и Рита. — Но, пожалуйста, давай поговорим о моей сестре и о моем… — она замялась, не зная, как поделикатнее определить статус Игоря, — друге.

— Олечка, но о чем тут говорить? — спросил Костя.

— Например, о том, что Рита больна, и ее можно забрать из тюрьмы и продолжить лечение в нормальной, хорошей больнице, — сказала Ольга.

— Понимаешь, если Ибрагим отпустит ее сейчас, как ты того хочешь, а она еще больна, нам, конечно, придется положить ее в больницу в Стамбуле — она не выдержит перелета, а стамбульская больница, распознав наркоманку, отправит ее в тюрьму, и мы ни за какие деньги ее оттуда не вытащим. Так что пусть подлечится там, — сказал Костя, доставая с полки круглый пузырек с крышкой в виде цветка. — Оленька, разреши мне помыть тебе волосы, как раньше… Я так скучал по тебе… Ты не представляешь, во что они превратились у тебя, пока ты сидела в камере, а я так хочу вернуть им их прежний вид…