— Конечно, — согласилась Ольга. Неужели она не может позволить Косте такую малость, ведь он столько делает для нее.

Руки Кости, нежно касаясь, намыливали Ольгину голову. Раньше, когда он ее купал, хоть какой-то слабый отклик пробуждали в ней его пальцы, пробирающиеся у нее в волосах — сейчас ей хотелось договорить, и больше ни до чего не было дела.

— А Игорь, когда отпустят его? Ведь с ним так жестоко обращаются, — сказала она.

— А ты хотела, чтобы твой… — Костя тоже замялся, — друг спал там на пуховых перинах и его кормили пирожными? Он мужчина, и он нанес серьезные повреждения двум полицейским, неужели они не станут на нем отыгрываться?

Ольга резко повернулась к Косте:

— Но ты что-то сделаешь для него?

— Конечно, я делаю, и Ибрагим обещал отпустить его так быстро, как это будет возможно. — Он улыбнулся и посмотрел на Ольгу. — Я, пока купал тебя, сам весь промок. Что, если я залезу к тебе, и мы как раньше…

— Я не могу, Костя, честное слово, не могу, извини, — Ольга чуть не разрыдалась.

Костя протянул ей полотенце, собрал с пола брошенную Олей одежду.

— Пойду выброшу все это, хоть оно и новое, но надевала ты его там, и я не хочу, чтобы оно напоминало нам о тех днях. — Он пошел к выходу.

— Но, Костя, если ты боишься микробов, одежду можно отдать в чистку, — засмеялась Оля. — А выбрасывать! Она ведь стоит столько денег!

— А мне дороже твой покой, — сказал Костя и вышел.

Ольга закуталась в полотенце и вышла из ванны. Пакет с одеждой уже унесла горничная, вызванная Костей специальным звонком.

«Как в тюрьме», — подумала Ольга. Долго еще она будет все сравнивать с этим полицейским управлением.

— А в чем же я теперь буду ходить? Голая? — стараясь отогнать воспоминания, улыбнулась она Косте.

— Это все для тебя, — сказал Костя, обнял Ольгу за плечи и повел в ее спальню.

Он открывал дверцы шкафа, выдвигал ящики. Чудесное белье в неограниченном количестве, украшения, наряды: платья, костюмы. И так много — одному и ни к чему и незачем. И не сравниться с этими костюмами вычурному костюму Агаты, купленному на рынке Ритой, и не сравниться всем этим юбкам с юбкой «Бетти»…

— Костенька, — только и прошептала Ольга, гладя мягкий шелк платья цвета бирюзы. — Я никогда не видела такого мягкого шелка.

— Это платье от Диора, — небрежно произнес Костя. — Да, да, представь себе, и в Турции можно купить не только то, что продается на рынках России.

На одной из полочек среди дезодорантов, французских духов и туалетных вод, купленных Костей, Ольгу привлекла незнакомая ей надпись на граненом пузырьке.

«Иссие Мияке» — по-русски прочла она английские буквы, открутила крышечку и почувствовала свежий холодный запах фруктового аромата.

— Понравилось? — радостно спросил Костя. — Это последнее достижение мировой парфюмерии, доступное лишь избранным, — японские духи.

Ольга немного подушилась ими, запах уносил ее в страну экзотики. За последний месяц она привыкла к другим запахам, запахам пота, засохшей крови, немытых тел, которым тесно было в маленькой вонючей камере.

Ольга даже не знала, что выбрать ей из одежды, и Костя, понимая, что она хочет отдохнуть, сам выбрал для нее, взяв с полки спальное белье — короткую рубашечку с кружавчиками и панталончиками с такой же отделкой до колен. Белье было из натурального шелка и, как убедилась Ольга, когда надевала его, французское.

Она легла на постельное белье из голубого атласа, подушка была невообразимо мягкой, пуховой, под стать ей было и стеганое атласное одеяло. Ольга вновь залилась слезами. Ей приходилось спать в камере и на полу, если поступало много турчанок, и они сгоняли ее и Марину с койки, которую ту делили вдвоем. А на чем сейчас спит Рита? А где Игорь?

— Отдыхай. — К ней наклонился Костя, протянул ей какую-то таблетку и дал запить ее стаканом воды.

Ольга уснула спокойным блаженным сном, без кошмаров и ужасов.

Днем Костя возил Ольгу смотреть исторический Стамбул. Ольга видела, как восторгались все при виде Голубой мечети. Она и Костя смотрели на мечеть с моста Галата. Взметнувшиеся в небо минареты, многочисленные купола, поразительное благородство колорита, где преобладают все оттенки голубого. А напротив — собор Айя-София. «На протяжении четырнадцати веков собор служил христианству и исламу, вызывая восхищение народов Востока и Запада», — говорил гид, нанятый Костей, а Ольга смотрела в другую сторону — туда, где узенькая улочка спускалась вниз и стоял такой незаметный среди прочих домов отель, в котором жили они с Игорем. Игорь… Прошло еще две недели — ни Риту, ни его не освобождали. Костя ходил к Ибрагиму, говорил, что уже скоро, нужно только потерпеть еще чуть-чуть. Это было невыносимо.

Спали они с Костей в разных комнатах, вместе завтракали в ресторане отеля, потом Костя заставлял Ольгу отдыхать — ему не нравился ее все еще нездоровый вид. После отдыха они плавали в бассейне отеля, посещали оздоровительный центр, где были и сауна, и массаж, и джакузи. Для игры в теннис Ольга была слишком слаба, и Костя ходил один. Вечером они ужинали в первоклассных ресторанах, но Ольгу ничего не радовало, и Костя не мог этого не видеть. Как не мог не видеть ее постоянных недомоганий, которые она тщательно, чтобы не расстраивать, скрывала от него.

— Я нашел прекрасного врача, он осмотрит тебя, — сказал Костя. Врач был и в отеле, но он сказал, что у Ольги обычная акклиматизация, и это пройдет. Посвящать его в то, что жена вышла из следственного изолятора, Костя не стал и обратился к частному врачу, державшему свою клинику в центре Стамбула. Но Ольга все не шла к врачу, она уверяла Костю, что с ней все нормально, это лишь из-за волнения за Риту и… и Игоря.

Несколько раз, тайком от Кости, когда он был занят на корте или пропадал в своем оздоровительном центре, от которого Ольга чувствовала себя еще хуже, она ходила к полицейскому управлению, просила свидания с подследственными Преображенской или Дегтяревым. Она помнила, что и знакомые, и родственники допускались для кратких бесед, и Костя приходил к ней. Но ей всякий раз отвечали отказом.

А Костя, как выяснилось потом, догадывался, где она была.

— Ну что ты мучаешь себя, — укорял он. — Рита еще в больнице, а за Дегтярева я отвалил уже такие деньги, что впору фирму продавать, все будет в порядке.

Ночами он укладывал ее спать, Ольга научилась засыпать без таблеток. Костя сидел рядом и гладил ее волосы, когда ласки его становились слишком смелыми, Ольга убирала его руку.

— Пожалуйста, не надо, — просила она.

Он уходил к себе, а на следующий день извинялся и дарил ей дорогие украшения — тоненькую переплетенную цепочку из золота с медальоном, усыпанным бриллиантами.

Костя ругал Ольгу за визиты к полицейскому управлению, но она ничего не могла с собой поделать. Мысль о том, что Рита так долго не выходит из больницы, мучила ее. И, надевая Костины подарки, она думала, а вдруг Рита так серьезно больна, что может умереть. Тогда ей должны сообщить. Она решила добиться встречи со следователем. Если Рита умерла, она хочет знать эту горькую правду.

Ольга подошла к высокому забору и увидела, как отъезжает от него белый «Пежо» и как закрываются ворота. «Кого-то отпустили», — поняла она. «Пежо» остановился, и из него выскочила женщина в темном платье, длинном, чуть ли не до пят, с косынкой на голове и бросилась к Ольге. «Чего нужно от меня этой турчанке?» — подумала Ольга, но женщина подбежала, и из-под платка выбилась непокорная русая прядь, и на Ольгу полыхнуло морской глубиной.

— Марина! — воскликнула Ольга.

Женщины обнялись.

— Значит, и наших всех выпускают, всех русских! — радовалась Ольга. — Неужели Костя смог и это?

Марина вмиг посерьезнела, а из машины высунулся турок и что-то стал кричать ей. Марина ответила по-турецки и повела Ольгу к машине.

— Поехали отсюда подальше, здесь никому задерживаться не хочется. Абдулла тебя подвезет, а по дороге поговорим. — За рулем сидел плюгавенький, некрасивый до отвращения турок, с длинным носом, мокрыми толстыми отвисшими губами.

Марина что-то сказала ему, и они поехали, как поняла Ольга, просто по улицам, чтобы была возможность пообщаться.

— Ты извини, к себе не приглашаю, мой дом теперь у Абдуллы, а он сказал, что с моим прошлым покончено навсегда, и я буду, как истинная мусульманка, сидеть дома, а выходить на улицу только под чадрой. Я еле уговорила его разрешить мне поговорить с тобой, сказала, что ты порядочная дама, да он и сам видит, не дурак.

Абдулла с одобрением косился на длинную юбку Олиного платья от Диора.

— Он по-русски ни бе, ни ме, ты не волнуйся, — весело сообщила Марина, и Ольга заметила, что в ее глазах и лице пропал налет обреченности. Марина рассказала, что выбраться из тюрьмы помог ей Абдулла. Он очень богат, и, когда у нее совсем не было клиентов, она шла к нему. Он говорил, что любит, предлагал жениться, она тогда лишь хохотала. Теперь, когда он разыскал ее в камере, выкупил у Ибрагима, она согласилась стать его женой. Скоро их свадьба. Абдулле придется преодолеть много преград. — Жениться мусульманину на русской проститутке — не такое простое дело, но ему что в голову ударит, то он и сделает. А я… я, знаешь, его даже почти люблю, — вдруг сказала Марина. — Ну кто меня когда жалел и любил, я ведь детдомовка. Кобели эти меня только трахали.

Абдулла залопотал, недовольно покачивая головой — очевидно, смысл последнего слова был ему знаком. Марина сзади обняла его.

— Дурашка-Абдулашка, — сказала она, целуя его лысину.

Турок засмеялся.

— А что с моей сестрой, не знаешь? — осторожно спросила Ольга. — Жива она, не слышала? Мне кажется, она умерла, а от меня скрывают.

— Рита? Почему умерла? Ее давно из больницы отпустили, правда, мне кажется, ее еще немного долечить надо было, у нее ломка не совсем кончилась, ей турчанки подбрасывали из жалости наркоту, им при свиданиях передавали, но угрозы для жизни нет. А мы с ней, как с тобой, на одной койке спали, о тебе разговаривали. Она плакала, раскаивалась.

«Отчего же Ибрагим не сказал это Косте?» думала Ольга.

— А про Игоря знаешь что-нибудь? — спросила она.

— Там совсем плохо. — Марина даже забыла про свое счастливое освобождение, помрачнела. — Его и так не особо жаловали за непокорность, а как тебя выпустили, его каждый день на допрос стали таскать, какое-то признание выколачивать… Даже наша надзирательница, которая нам вести приносит, на что уж русских не любит, а его ей жалко стало. Говорит, если еще недели две такие допросы продлятся и он им там чего-то не подпишет, он просто не выдержит.

Ольге стало плохо, она откинулась на спинку сиденья. Марина что-то крикнула, турок остановил машину, выбежал и принес Ольге бумажный стаканчик с минеральной водой. Ольга выпила, глядя перед собой пустым взглядом.

— Но как же так? Костя такую сумму Ибрагиму отвалил. Почему? — спросила она у Марины.

— Знаешь, может, это сплетни все, но надзирательница своим говорила, что русские, как шакалы, живьем сожрать друг друга готовы. И что твой муж платит Ибрагиму совсем не за то, чтобы твоего парня выпустили. Но я не говорила ничего, а ты не слышала. Тебя где высадить? — спросила она. — Абдулла уже злится.

— Я сейчас выйду, — Ольга, пошатываясь, вышла из «Пежо».

— Брось расстраиваться, подружка, — вышла из машины Марина. — Зачем тебе два мужика? Одного хватит, — она пересела вперед, к Абдулле. — Поеду начинать новую жизнь, по законам Шариата. — Дверца захлопнулась, и белый «Пежо» скрылся.

Ольга кое-как добралась до отеля, поймав такси. Кости не было, и она легла прямо на диване в гостиной, так ей было плохо.

Костя вернулся с корта. Стоял март, и на улице играть было еще холодно, занятия проходили в спортзале отеля.

— Оленька, — бросился он к ней, не зайдя в душ. Он был разгоряченный, даже какой-то подтянутый, в полосатой тенниске, белых шортах. — Сколько раз я говорил, иди к врачу, — выговаривал он ей, держа ее за руку, потом, хлопнув себя по лбу, пошел к телефону. — Я вызову его сюда.

— Не надо врача, — сказала Ольга, глядя ему прямо в глаза. — Костя, ты знаешь, Рита уже не в больнице. Она давно в той камере, где была я, а Игорь… — Ее глаза наполнились слезами, когда она рассказывала мужу, как с ним обращаются.

— Да что ты говоришь? Риту перевели из больницы? Я не знал! Значит, уже скоро она будет с нами! Я сейчас же иду к Ибрагиму, только приму душ. — Он ушел и через пятнадцать минут, элегантно одетый, аккуратно причесанный появился опять.

— Тебя не радует, что я, может быть, привезу твою сестру? И ты даже не хочешь меня поцеловать? — спросил он.

Ольга, встав с дивана, вяло поцеловала его в щеку. Странное недомогание прошло. Ей все время становится так плохо, когда она думает о том, как плохо ее сестре и любимому.