Кэтрин Стоун - Радуга

«Быть может, Джеймс, если бы я могла говорить с тобой на французском языке, то казалась бы более умной. Просто умной…» — призналась себе несчастная Кэтрин.

— Ты говоришь на замечательном, чистом английском языке, но как тебе удается говорить по-французски еще чище?

«Потому что это у меня в крови», — мгновенно подумала Кэт, но с той же стремительностью отвергла эту мучительную правду.

— Три последних года в школе я жила в общежитии, где мы говорили исключительно на французском языке. И я думала по-французски до нынешнего лета, поскольку моя курсовая написана на французском.

— Думала по-французски?

— Да. — Кэт немного помолчала, обдумав ситуацию опять же на французском языке, после чего медленно объяснила:

— Когда кто-нибудь говорит мне что-то по-английски, я автоматически — так мне кажется — перевожу слова на французский. И прежде чем что-либо сказать, я всегда сначала думаю об этом по-французски, а потом уже перевожу на английский.

— И то же самое ты сделала сейчас?

— Да, — вздохнула Кэтрин. — Временами я чувствую, как что-то теряю в переводе.

— В самом деле? Я так не считаю, Кэтрин. — Улыбнувшись девушке, Джеймс дождался ответной улыбки — слегка неуверенной, но очень милой, затем, чтобы развеселить ее своим, безусловно, «нечистым» французским и в надежде убедить Кэт, что последующее его предложение не имеет никакого подтекста, спросил:

— Voulez-vous[12] чашку горячего шоколада? Ты обязана ответить: «Oui»[13], — поскольку, отказавшись, не получишь настоящего наслаждения от ночного плавания.

— Alors, oui, merci[14]. — Глаза Кэтрин загорелись, и нерешительная улыбка растаяла. — Я приготовлю?

— Нет. Ты веди яхту.

— Я? Как?

— Иди сюда.

Джеймс уступил ей свое место, и Кэт ухватилась тонкими пальцами за ручки штурвала, еще теплые после больших ладоней этого сильного мужчины.

— А теперь, — наставлял Джеймс, глядя на полосу серебристого света, дрожащую на чернильно-черной поверхности воды, — просто следуй по лунной дорожке.

Предложение выпить горячий шоколад Джеймс намеренно сделал как бы невзначай, хотя и готов был спокойно, но твердо настоять на этом. Ему хотелось заставить Кэтрин принять хотя бы несколько калорий! Весь день Джеймс наблюдал, как Кэтрин, искусно притворяясь, что ест, в сущности, ни к чему не притронулась. Дожидаясь, пока закипит вода, он подумал, не приготовить ли блюдо из фруктов, сыра, копченого лосося и крекеров, имевшихся на борту в расчете на гостей, которые изъявят желание поплавать завтра. Но Джеймс решил не подавать изобильного блюда, дабы не смутить Кэт. Она должна выпить чашку густого, богатого калориями горячего шоколада, и для начала этого будет вполне достаточно.

— Рецепт моей матери, — сообщил Джеймс, вручая чашку Кэтрин. — Я добавил немного корицы.

— Спасибо. — Кэтрин отпустила штурвал и взяла большую горячую чашку. — Твоя мать… твои родители — очень симпатичные, приятные люди.

— Благодарю. Я тоже так считаю.

— Ты очень близок с ними, да?

— Да, очень. А как у тебя с родителями? — Джеймс, разумеется, заранее знал ответ на свой вопрос.

Из рассказов Алексы ему было известно о близких отношениях между скромными, талантливыми родителями и скромной, талантливой дочерью. Алекса поделилась с Джеймсом самыми сокровенными секретами своего сердца — секретами, которые поклялась никогда не открывать, особенно и прежде всего — Кэтрин. Его вопрос о родителях ничем не выдавал тайну Алексы; он задал его умышленно, поскольку считал, что о родителях Кэтрин может говорить проста, весело, со светящимися счастьем глазами. Но когда Кэт задумалась над вопросом, Стерлинг вдруг увидел лишь печаль и глубокую, очень глубокую боль.

— Кэтрин?

— Мы с родителями были очень близки, — тихо призналась Кэт.

— Но что-то случилось?

— Да. Что-то случилось. А потом я уехала в Нью-Йорк, и… — Со дня своего совершеннолетия она еще ни разу не говорила с Джейн и Александром. Кэт, естественно, писала, так как не хотела, чтобы они беспокоились. Но ее письма теперь были коротки, суховаты, без красочных описаний, словно излишняя многословность могла отнять у родителей время, а Кэтрин более не имела на это права.

— И ты скучаешь по ним.

— Да. Я очень скучаю.

— А родители об этом знают?

— Не уверена. Я думала позвонить и сказать им, но как-то…

— Полагаю, тебе следует как можно скорее позвонить родителям, Кэтрин. Мне кажется, им бы очень хотелось услышать это самое твое «скучаю».

Они плавали до полуночи. После того как Джеймс пришвартовал «Ночной ветер» к причалу и объяснил Кэтрин, как завязываются морские узлы, потому что ее это очень заинтересовало, они начали долгий подъем к дому.

«Ты можешь это сделать», — приказывала Кэтрин своему телу. Но, измученное ею, оно ответило предательством. Это был сокрушительный бунт: все изголодавшиеся мятежные клеточки организма закричали и запротестовали одновременно.

Легкие Кэт задыхались без воздуха, его катастрофически не хватало! Бешено колотящееся сердце готово было вырваться из груди и улететь, унося за собой поплывшее в тумане сознание.

— Кэтрин! — Сильные руки Джеймса подхватили покачнувшуюся Кэтрин.

Он крепко прижал девушку к себе… настолько крепко, что ощутил стук ее сердца — испуганная птица, пытающаяся вырваться из грудной клетки, — и холод ее кожи, и трепет ослабевшего тела, оказавшегося таким пугающе легким и худым. Джеймс прижал Кэтрин к себе, словно его горячее сильное тело могло передать свою энергию, жизненно необходимую девушке. Но этого не произошло. Джеймс чувствовал, что Кэтрин слабеет. Губы его коснулись ее волос, когда Джеймс заговорил:

— Пойдем вот сюда, на скамейку, и сядем.

Казалось, это длилось бесконечно — целая вечность безмолвной мольбы, но наконец дыхание Кэтрин стало успокаиваться, и она каким-то образом нашла в себе силы подняться и извиниться:

— Кажется, я немного не в форме.

— Черт возьми, Кэтрин, ты же убиваешь себя!

Голос Кэт был слаб и дрожал, но теперь и сильный голос Джеймса дрожал от неожиданного гнева, рожденного чрезвычайным волнением за здоровье этой хрупкой синеглазки.

— Нет, — тихо возразила Кэтрин, отстраняясь от Джеймса.

— Да! — Джеймс понял это сразу же, как только увидел Кэтрин в Инвернессе, и долго размышлял, что же ему следует предпринять.

Следует поговорить на эту тему с Алексой или же с самой Кэтрин? Алекса спросила его доверительно: «Ну разве не потрясающе выглядит Кэт?» Однако Джеймс заметил тревогу в ее глазах, позволившую предположить, что Алекса понимает, к чему может привести такая потеря веса за столь короткий срок. Джеймс решил обсудить этот вопрос с Алексой и деликатно убедить ее высказать свои опасения Кэтрин, но так и не нашел случая сделать это. И теперь, коли уж вопрос встал так серьезно, Джеймс сам заговорил с Кэтрин о ее голодании.

Правда, это было больше похоже на обвинение, но Джеймс слишком поздно спохватился. Он снова напугал девушку, как это уже случилось в июне, но сейчас в ее сапфировых глазах, к ужасу Джеймса, заблестели слезы.

Джеймс, который так искренне заботился о Кэтрин, добился того, что прежде могла сделать только черствая юная Хилари, — заставил Кэтрин плакать.

— Кэтрин, — прошептал он ласково, — ты потеряла очень много веса за очень короткое время, быть может, слишком короткое.

— Я никогда прежде не сидела на диете. Когда я начала, после первых нескольких дней это было так просто.

— И с каждым днем все проще и проще?

— Да, — подтвердила несчастная девушка.

Случившийся приступ непреодолимой слабости по-настоящему напугал ее. Но ужас пребывания между жизнью и смертью был почти подавлен страхом того, что о ней подумает Джеймс. Прежде всего Джеймс. Что, если он решит, будто неосмотрительная диета — нечто большее, нечто настораживающее, патологическое, чем просто отсутствие аппетита или ненормально повышенный аппетит?

— Джеймс, я не… я ничего не делала…

— Я знаю, — ласково заверил Джеймс. — Ты, Кэтрин Тейлор, такая же, как твоя старшая сестра, — чрезвычайно дисциплинированная и целеустремленная. Знаешь, что сказала мне Алекса однажды, когда заявила, что собирается провести целый вечер, репетируя роль, а я мимоходом заметил, что совершенство достигается практикой?

— Да, я знаю. Она тебе сказала: «Нет, Джеймс, только совершенная практика создает совершенство».

— У меня складывается подозрение, что это утверждение — девиз сестер Тейлор. Но я предполагаю, что ты переусовершенствовала свою диету.

Кэтрин улыбнулась робкой и благодарной улыбкой:

— Мне нужно снова начать есть, а когда я окрепну, то займусь спортом.

— Похоже, ты начиталась книг.

— Да. Я знала, как сделать диету разумной, но проигнорировала такой путь. Спасибо, что не дал мне упасть.

При воспоминании об этом голос Кэтрин перешел на тихий шепот. То было захватывающее и пугающее воспоминание: ощущение мужских рук, обнявших ее, согревающая сила его тела, нежное прикосновение его губ к волосам… У Кэтрин снова перехватило дыхание, но уже от приятного волнения, никак не связанного с чувством голода или страха.

— Не стоит благодарности, — тихо отозвался Джеймс, тоже вспомнивший эти замечательные, божественные мгновения, — А теперь я намерен покормить тебя. Еще чашка горячего шоколада и немного еды. Мы устроим пикник прямо здесь, а потом потихоньку поднимемся по этим ступеням. Договорились?

— Да, договорились. Спасибо тебе.

— Всегда к вашим услугам, — улыбнулся Джеймс и, прежде чем вернуться на «Ночной ветер» приготовить их полуночный пикник, потребовал:

— Обещай мне, Кэтрин, что с этой минуты ты начнешь нормально питаться.

— Обещаю.

Джеймс выдержал ее взгляд ровно в пять ударов взволнованного сердца, после чего просто сказал Кэт:

— Я не знаю, что заставило тебя избавляться от веса… — Джеймс вдруг замолчал, неожиданно остановленный красноречивым взглядом Кэтрин, который откровенно, с невинной честностью говорил ему, что причиной этого был именно он; мгновение спустя Джеймс неуверенно продолжил:

— Сейчас ты, безусловно, прекрасна, но ты была очень красива и прежде.

Джеймсу хотелось сказать главное: «Самая удивительная твоя красота, Кэтрин, заключена в тебе самой, в твоей душе».

Но разве мог он осмелиться?

Алекса проснулась от тихого стука в дверь. Лившийся сквозь открытые окна лунный свет падал на часы, показывавшие половину первого. Наверное, Кэт пришла рассказать ей о прогулке с Джеймсом. Или не исключено, это сам Джеймс.

«Нет, — решила Алекса, затягивая на стройной талии поясок халата, — в конце концов, мы с Джеймсом не вороватые подростки».

Кроме того, она с улыбкой вспомнила последнюю ночь в Роуз-Клиффе, проведенную с Джеймсом в преддверии десяти ночей, которые им предстояло провести раздельно. Прием и соответственно роль Джеймса как хозяина продлятся до поздней ночи в воскресенье, даже после того как Алекса отвезет Кэт в аэропорт и вернется в свой коттедж. В понедельник после обеда Джеймс уезжает на четыре дня в Денвер, а оттуда на встречу в Чикаго, где проведет весь уик-энд. Они расстанутся по меньшей мере на десять ночей. И тем не менее Алекса твердо знала, что у дверей ее спальни стоит не Джеймс. Нет, самым желанным посетителем сейчас была бы ее младшая сестра, с которой они проболтают несколько часов, делясь впечатлениями о чудесно проведенном дне.

Но гостьей оказалась не Кэт, а младшая сестра Роберта. Хотя эта Бринн была совсем не похожа на женщину, с которой Алекса провела днем несколько приятных часов.

Розовые щеки Бринн сейчас были пепельного цвета, сияющие карие глаза затуманены и выражали растерянность. От блестящей красавицы осталось одно воспоминание. Три часа назад Бринн с виноватой улыбкой сказала, что немного устала и собирается лечь пораньше. И она действительно отправилась спать, о чем теперь свидетельствовали растрепанные после сна волосы, но одета Бринн была в джинсы и рубашку, застегнутую не на те пуговицы.

— Бринн! Что случилось?

— Мне нужен Роберт. Прошу прощения, Алекса, я не знаю, в какой комнате они с Хилари остановились.

— Я поднималась с ними по лестнице час назад, так что видела, где их комната. Посиди у меня, пока я приведу Роберта.

— Спасибо тебе.

Алекса поспешила по коридору, устланному мягкими восточными коврами. Подойдя к спальне Роберта и Хилари, она мимоходом вспомнила о своих босых ногах, плотно облегающей тело шелковой ночной сорочке, халате и рассыпавшейся прическе.

Да не важно, как она сейчас выглядит! Так же как не важно и то, что она может вторгнуться в сексуальную жизнь политика… Значение имело только то, что его сестра попала в беду. «Младшая сестра, — дошло до Алексы, — которая мгновенно обратилась за помощью к старшему брату. Мгновенно и полностью доверяя». И вспомнила, каким голосом Бринн произнесла фразу: «Мне нужен Роберт». Она нуждалась в брате, и она знала, без тени сомнения, что брат ей поможет.