Джеймс мгновенно просчитал, что у него нет выбора. Натали все еще не убрала пистолет, в глазах ее вспыхнула ярость на досадное вмешательство Джеймса. Он замер на месте. Натали решительно бросилась к тому, что, как думал Джеймс, несло в себе смерть.

Она вставила ключ зажигания и повернула его; но это движение не повлекло за собой взрыв. Мина была присоединена к чему-то еще, понял Джеймс, как и на катере, на котором плыли его родители. Взрыв вызывает нечто, что срабатывает во время движения. Возможно, рычаг переключения скоростей?

Ален отвязал канаты и посмотрел на Натали. Она стояла, протянув к нему руки: изящное приглашение невесты слиться с ней в вечной любви, теперь сверкающий взгляд Натали был полон абсолютного безумия. Ален двинулся к ней с королевским величием — монарх, принимающий на себя всю вину, готовый пожертвовать собственной жизнью ради того, чтобы положить конец сумасшедшей одержимости Натали.

Как только катер отчалил, Джеймс прыгнул на корму. Ален обернулся, взглянув на него с грустным удивлением. Натали же смотрела на Алена в совершенном восторге, но как только он попробовал столкнуть Джеймса в воду, Натали схватилась за рычаг скоростей и двинула его вперед — еще ближе к вечности.

Катер дернулся от внезапного ускорения и… взорвался, вспыхнув огромным костром над бирюзовым морем. Красно-оранжевые языки взметнулись в небо, а над пламенем, подобно грозовым тучам — предвестникам появления радуг над островом, взметнулись клубы пепла и дыма.

В море и в небе царил огненный хаос. Появились радуги.

Они тысячами вспыхивали и гасли в волнах, отравленных бензином, окружая место взрыва… страшные радуги острова, принадлежащего династии Кастиль.

Глава 32

Задыхаясь, Джеймс вынырнул на поверхность, но нестерпимо болевшие легкие вдохнули вместо свежего морского воздуха лишь гарь и горячий дым. Как только его глаза стали различать предметы, возникло жуткое видение: невеста, плывущая среди бензиновых радуг и обгоревших цветов, прежде украшавших ее прекрасные каштановые волосы. Джеймс сразу понял, что безумная Натали мертва. Выражение ее лица теперь было такое невинное, такое умиротворенное, словно Натали наконец обрела покой, навсегда избавившись от своей кошмарной одержимости.

Джеймс не видел Алена, и тот не отвечал на его отчаянные призывы. Стерлинг, разумеется, слышал голоса, доносившиеся с причала, но он хотел услышать только один голос — человека, решившего отдать свою жизнь ради спасения любимой Кэтрин. И который отдал свою жизнь, как с горечью решил Джеймс, но продолжал звать и звать Алена.

Потом Джеймс увидел это — красное пятно, гораздо более темное, чем плавающие радуги; темное-темное красное пятно распадалось на небольшие бусины в жирном блеске разлившегося бензина. Кровь. Чья? Натали? Или Алена?

Джеймс нырнул с горячей, удушливой поверхности в прохладную голубую глубину моря. Вода окрасилась кровью, хлеставшей из раны Алена. Джеймс обхватил его бесчувственное тело, потащил наверх и вдруг услышал судорожное биение молодого сердца. Сердце Алена билось неровно, но продолжало бороться за жизнь; и все-таки каждый его удар оставлял все меньше и меньше надежды на спасение, поскольку с каждым таким ударом Ален терял все больше крови, поглощаемой морской водой.

Джеймс вынырнул на поверхность и сильные, тренированные руки тут же приняли у него Алена. Спасатели несли Алена сквозь маслянистые радуги к берегу, а Джеймс медленно плыл за ними. Следом, на мрачном расстоянии, другие парни несли в воде тело невесты в белом атласном наряде.

Элиот прибыл во дворец с командой спецназа и вызвал дублирующую медицинскую группу, как только понял, что катер заминирован. Королевский врач, доктора и медсестры из клиники, расположенной рядом с гостиницей, уже ждали на причале и занялись Аленом сразу, как только его вытащили из воды. Врач встретил и подоспевшего Джеймса.

— Я в порядке, — быстро заверил его Джеймс и очень удивился, проследив за обеспокоенным взглядом доктора, что и сам не на шутку ранен.

Некоторые из многочисленных порезов были достаточно глубокими, кроме того, на теле имелись и ожоги. Джеймс наконец-то почувствовал, что раны болят, и болят нестерпимо, от попавшего в них бензина и соленой морской воды. И тем не менее он повторил:

— Я в порядке.

— О да, разумеется, вы будете в порядке, — согласился доктор, — но только после того, как я тщательно промою и забинтую ваши раны, иначе бензин будет разъедать открытую ткань. Я хочу немедленно доставить вас в клинику.

— Хорошо. Благодарю вас. Дайте мне одну минутку.

Джеймс должен был поговорить с Кэтрин. Она стояла рядом с Элиотом, и Джеймс подошел к ним.

— Я в полном порядке, — заверил он их и быстро оглянулся, не помешает ли ему кто-нибудь говорить открыто. Все на причале были сейчас заняты тем, что отчаянно пытались спасти жизнь принцу. — Со мной все хорошо, Кэтрин, но Ален очень серьезно ранен. Ему нужна твоя помощь. — И, заметив в глазах Кэтрин смятение, добавил:

— Послушай меня. Ален не собирался тебя обманывать. Он не твой двоюродный брат. Он вообще не твой родственник.

— Не родственник?

— Нет. Его отец не Жан-Люк. Сегодня вечером Ален собирался тебе обо всем рассказать. Он боялся этого разговора, но опасения его диктовались страхом потерять тебя, а не остров. — Джеймс замолчал, увидев, что его слова только усилили смущение и смятение Кэтрин; тогда он сказал ей правду, которую Кэтрин уже знала:

— Ален очень любит тебя. Кэтрин?

— Что?

— Как только Ален понял, что катер заминирован, он не дал нам с тобой сесть в катер, а пошел сам, зная, что погибнет, но ты будешь спасена. Для него это было самым главным. Ты понимаешь, Кэтрин? Ты понимаешь, что он сделал?

— Да, Джеймс, — тихо ответила Кэтрин человеку, который, казалось, совершенно забыл о своем героизме. — Я понимаю, что оба вы сделали.

Взгляд Кэтрин, открытый, любящий, встретил взгляд Джеймса, и на какой-то чудесный миг он снова позволил себе потеряться в этом дивном сиянии любви, но…

— Ты нужна Алену, — прошептал Джеймс, разбивая волшебную магию чар. — Он любит тебя и, быть может, умирает. Ему нужна твоя любовь.

— Да, — спокойно ответила Кэтрин.

Она все понимала, но хотела знать, осознает ли Джеймс смысл собственных слов и помнит ли, что было время, когда погибали его сердце и душа, но он отказался от Кэтрин, хотя так отчаянно нуждался в ее любви. Сейчас она, разумеется, пойдет к Алену и будет рядом столько, сколько потребуется, но совсем недавно произнесенные Джеймсом слова продолжали песней звучать в душе Кэтрин: «Я все еще люблю ее. Я все еще хочу вернуть нашу любовь».

Теперь же Кэтрин не видела в глазах Джеймса подтверждения этого желания. Не произнес ли Джеймс слова о своей любви лишь для того, чтобы увести Кэтрин от человека, которого считал сумасшедшим? Не были ли слова Джеймса такой же ложью, как ложь самой Кэтрин, заявившей, что она выбирает Алена? Сейчас это не имело значения, потому что Кэтрин должна быть с Аленой, но чуть позже она узнает правду. Она снова увидится с Джеймсом, должна увидеться, потому что Кэтрин страстно хотела выполнить то, о чем молила Господа, дожидаясь Натали в полутемной комнате: «Я выживу, чтобы сказать Джеймсу, как сильно я его люблю». Кэтрин твердо пообещала обязательно — несмотря ни на что — признаться в этом Джеймсу.

Он посмотрел, как Кэтрин прошла по причалу и одним тихо произнесенным словом заставила раздвинуться стену людей вокруг пострадавшего, как, склонившись над Аленой, стала гладить его лицо и шептать слова надежды и успокоения.

Джеймс постарался взять себя в руки и подошел к Арчеру. Он стоял на краю причала, устремив взгляд в горящее море.

— Ты был прав, Элиот. Мотивы убийства моих родителей были чисто личные. Натали убила их, так как была очень раздражена тем, что они не дадут ей провести Рождество наедине с Аленой. Натали убила и своих собственных родителей, и Монику, и пыталась убить Кэтрин. И знаешь, что я чувствую, став свидетелем смерти Натали? Ничего. Ни капли облегчения.

Джеймс помолчал, собираясь с мыслями: «Мне даже немного жаль ее. Разве не странно? И если бы мне удалось вырвать у Натали пистолет, я бы никогда не направил оружие против нее, никогда. Ты оказался совершенно прав, Элиот, говоря о пустоте и бессмысленности мщения». Джеймс уже хотел сказать об этом своему другу, но, взглянув на его лицо, обращенное к морю, неожиданно увидел во взгляде профессионального агента ФБР какое-то новое светлое чувство.

— Элиот, с тобой все в порядке?

— Я все думаю о том, что ты сказал сейчас Кэтрин. Ты сказал, что отцом Алена был не Жан-Люк?

— О-о, Элиот… — только и смог тихо выдохнуть Джеймс.

Это последнее откровение в цепи потрясающих открытий, сделанных им за этот день, наконец дошло до измученного Джеймса. Только теперь он очень осторожно рассказал Элиоту все, что знал: у Алена группа крови «АВ», у Женевьевы группа крови была «В», а у Жан-Люка — «О».

— А моя группа крови — «АВ». — На глазах железного Элиота выступили слезы, и он прошептал:

— Ален — мой сын.

«Я должен быть с ним. Я должен обнять сына и сказать ему о своей любви. Успеть… успеть, пока Ален…» Но Элиот не мог опуститься рядом с Аленом на колени и нежно обнять его голову, как это сделала Кэтрин.

Арчер Элиот был при исполнении обязанностей, и сейчас надо срочно решать вопрос об отправке на материк раненого Алена, который находился в критическом состоянии. Помимо многочисленных ран и ожогов — как и у Джеймса, не смертельных, — у Алена была одна рана, которая могла убить его очень быстро: короткий, но очень глубокий порез на бедре, задевший большую артерию. Сейчас кровотечение остановлено, однако врачи опасались ослабить очень крепко стягивающую повязку, поскольку потеря даже капли крови могла стоить Алену жизни.

Срочная операция на сосудах не могла быть проведена в условиях местной клиники, и Элиот принял решение отправить раненого в Ниццу. Ален полетит на собственном самолете в сопровождении только необходимого медицинского персонала: без Кэтрин, последние минуты непрерывно говорившей Алену о неумирающей любви, и без Элиота, который, вполне вероятно, так никогда и не сможет обнять своего сына. Элиоту оставалось только смотреть на безжизненное лицо сына и осторожно касаться его холодной, ослабевшей руки.

Арчер попросил Изабеллу оставаться в гостинице, но, едва услышав взрыв и увидев в окно столб дыма и огня над морем, она бросилась к берегу. Однако к причалу никого не допускали, пока там находился Ален. Когда же его понесли, толпа плотной процессией двинулась вслед за своим любимым принцем. Вокруг стало тихо и пусто, лишь потрескивали догоравшие обломки катера, и Изабелла наконец увидела… На подкашивающихся ногах она медленно направилась к дочери.

Кэтрин стояла в одиночестве на краю причала и, ожидая появления гидроплана, отрешенно смотрела вдаль. У нее не было причин отрывать взгляд от моря… но некая мощная магическая сила заставила ее это сделать.

Обернувшись, Кэтрин увидела ее… прекрасную женщину с того истерзанного портрета. На какое-то мгновение у Кэтрин перехватило дыхание от боли, вызванной горькой мыслью о том, что это только мираж — чудесный, но жестокий обман, вызванный ее собственным воображением. Но жестокая ложь — «Боюсь, что Изабелла тоже мертва» — принадлежала Натали, так легко и зло сказавшей это о женщине, которая могла украсть у нее Алена.

И все-таки то был не мираж. Кэтрин поняла это по охватившей ее всепоглощающей радости. Перед ней стояла живая женщина, сапфировые глаза которой плакали, смеялись и надеялись на то, что ребенок, которого она любила настолько, что ради его спасения смогла с ним расстаться, сейчас подойдет…

Кэтрин сделала первый неуверенный шаг, первый неуверенный шаг сделала и ее мать. Через мгновение они уже были так близко друг от друга, что дрожащие руки Изабеллы прикоснулись к мокрому от слез лицу Кэтрин. И она улыбнулась все той же любящей улыбкой матери, какой улыбалась своей малышке много лет назад. И вот драгоценное дитя снова было в ее объятиях. Изабелла нежно прижала к себе дочь и тихо прошептала:

— Кэтрин Александра…

Они снова были вместе, только малышка Изабеллы стала взрослой женщиной.

Кэтрин заговорила по-французски — на прекрасном языке, на котором Изабелла столько раз неустанно клялась своей крошке о своей любви:

— Матап…

Кэтрин так хотелось, чтобы Изабелла поскорее узнала обо всем сразу, а главное, что жизнь ее дочери действительно была наполнена счастьем и любовью, что Бог услышал ее молитвы. Но сейчас на это не было ни сил, ни слов, а потому Кэтрин прошептала самое убедительное и самое желанное признание из всех — то самое обещание любви, которое дала ей Изабелла, выгравировав его на золоте:

— Je taimerai t’oujours.

В Ницце хирурги успешно прооперировали раненую ногу, а дать Алену столь необходимую кровь нашлось более чем достаточно добровольцев. Гематологи, исследовав кровь Элиота Арчера, нашли ее редкой и чудесной удачей — группа «АВ» была та же, что и у принца.