Когда портной выходил из мастерской на примерку, работницы обменивались сплетнями. Ходили слухи, что «Диор» и «Живанши» пытались переманить его к себе, обещая огромные деньги.

— Девушки! — утихомиривала их мадам Авриль, premiere main. — Приступайте к работе!

В королевстве «Шанель» бывали случаи, когда работники уходили в другие дома, оставляя верных друзей, кузин или сестер. А сестра или лучшая подруга в доме соперника — словно шпион в стане врага.

Любой деятель высокой моды, чей муж или жена работали на другой дом, предпочитал помалкивать об этом. Но сплетни все равно просачивались. Все знали, что, если месье Гай уйдет, он обязательно заберет с собой некоторых девушек. Естественно, лучших швей. Моник жаждала быть одной из них.

Иногда в ателье забегали запыхавшиеся манекенщицы и упрашивали портного сшить им костюм. Если мастерская не была перегружена работой, модели оплачивали лишь стоимость ткани. Стройные красавицы до неприличия флиртовали с Гаем. Моник наблюдала, сходя с ума от ревности.

Мадемуазель Фар относила костюмы на роскошную половину дома, где после полудня показывали коллекцию и устраивали клиенткам примерки. В том мире каждая женщина была идеально накрашена и великолепно причесана, а в воздухе витали изысканные сладкие ароматы. Иногда Моник бросала взгляд на directrice, мадам Антуан, такую элегантную и высокомерную, что девушка опускала глаза, проходя мимо.


В пятницу утром Кристофер пришел на работу и застал всех в слезах: Камилла Деланж перенесла обширный инфаркт под сушилкой в любимой парикмахерской.

На изящных похоронах юноше выпала возможность взглянуть на некоторых светил мира кутюр, живших в Париже. Он словно открыл энциклопедию моды, наблюдая, как пожилые дизайнеры, прихрамывая, заходят в церковь Святой Магдалины: мадам Али Грес, легендарная создательница вечерних платьев из драпированного шелкового джерси, Гай Ларош, Магги Руфф, сама Нина Риччи опирается на руку элегантного сына Робера.

Жюль решил, что стал незаменим для дома, запросил слишком большую зарплату и был тотчас же уволен. Шанталь Деланж, единственная племянница Камиллы, которая действительно любила моду, убедила семью, что пришло время восстановить престиж старинного дома. Она вызвала Кристофера к себе в офис. Directrice была невысокой симпатичной блондинкой за тридцать. Юноша знал, что у нее есть муж и маленький ребенок.

Британец сидел, слегка нервничая, а парижанка внимательно его разглядывала.

— Для последней коллекции Жюль отобрал много твоих эскизов, — внезапно заговорила она. — Наряды раскупили, правда, не постоянные клиентки, а их дочери. Возможно, стоит приложить больше усилий и привлечь молодую клиентуру? — Шанталь пожала плечами. — Наверное, я сошла с ума, но в июле нам понадобится коллекция осень — зима. И я собираюсь попросить тебя создать ее.

— Я все сделаю! — Кристофер слегка подпрыгнул от неожиданности. — Вы не пожалеете!

— Тогда скажи, что я в здравом уме, — вздохнула женщина.

Парень подался вперед.

— Я молод и хочу творить для молодых. Я перенесу «Деланж» в семидесятые.

— Не все наши клиентки молоды, — предупредила Шанталь. — А коллекция должна понравиться всем.

— Но любая женщина хочет выглядеть молодо! — воскликнул Кристофер.

— Ох, не думай о возрасте! Просто создай одежду, которую можно будет носить.

— И конечно, приложить усилия для привлечения новых клиенток?

Шанталь с сомнением посмотрела на юношу, и Кристофер понял, что ему придется отбросить самые смелые идеи. Сейчас главное — удержаться на гребне волны. Но чистокровный скакун воображения уже почувствовал свободу — и устремился вдаль.


— Чуть ли не самое знаменательное событие за всю историю моды! — как всегда, радостно съязвила Саманта. — Какая возможность! Ты, Кристофер Хатчинс, станешь следующим Кристианом Диором.

— Может быть, — буркнул парень.

— Эй, а я могу стать твоей женой — еврейской Диор! — Девушка давилась от смеха. — Но серьезно, подумай о прессе. «Англичанин покоряет Париж».

Она замолчала и тревожно поглядела на друга.

— Ты ведь собираешься покорить его? В твоем мозгу роятся миллионы гениальных идей!

Он обнял ее.

— Я разнесу «Деланж» в пух и прах — и построю заново. Шокирую всех.

— Да, но не забудь об одежде, «которую можно носить». Давай пообедаем в «Ла Кетш». Не верится, что Шанталь Деланж решилась на такое! Скажи ей спасибо: ну, знаешь, секс из благодарности.

— Ей это не нужно, она замужем, — протараторил Кристофер.

— А ты видел ее мужа?

Саманта взяла юношу под руку и повела в «Ла Кетш» — изящное сочетание продуктового магазина и кафе-ресторана — в конце улицы.

— У меня тоже есть новости.

Девушка сделала заказ, меняя ингредиенты в блюдах. А когда официант удалился, подалась вперед.

— Я сказала отцу, что встречаюсь с немцем, — простонала Саманта. — Я пишу папе каждую неделю, рассказываю, как живу.

Она порылась в сумочке и достала письмо.

— На ломаном английском — отец не получил классического образования. Но это не помешало ему в тридцать лет заработать первый миллион. Это письмо знаменует конец моего детства. Наверное, в двадцать пять слегка поздновато?

Девушка сняла с сумки шарф от Шанель и повязала на голову.

— Еврейский ритуал? — спросил Кристофер, наблюдая за подругой.

— Нет, мне просто нравится одеваться по случаю, — объяснила Саманта. — Я прочитаю письмо, как папа.

Она прокашлялась.

— «Моя дорогая малыш Сэмми», — начала американка со странным акцентом.

Кристофер удивился.

— Ты транслируешь через свое тело дух отца?

Саманта сердито глянула на него.

— «Всегда я радостен, когда читаю твои славные дастежения во Париже, — продолжила девушка. — Твои дастежения делают тебя образованной молодой леди, и папочка очень тобой гордится. Так я был радостен, когда прочитал, ты нашла мужчину который тебя любит и обращается с тобой как с Принцесой».

— Это Клаус, — прервавшись, напомнила Кристоферу Саманта.

— «Но я чуть не отдал концы, когда прочитал, что он немец. Сэмми, ты как могла так поступить со мной? Может, его отец или дед был нацистом. Ты спросила это, перед тем как позволить ему любить тебя? Может, ты забыла, что нацисты убили твоих бабушку и дедушку? Возможно, ты целуешь сына убийцы! А теперь порадуй своего папочку, избавься от этого нациста. Конечно же, в Париже много свободных французов. Такой красавице не обязательно быть в одиночестве».

Она подняла на Кристофера заплаканные глаза.

— Папочка — единственный мужчина, который считает меня красивой.

Девушка опустила письмо и убрала шарф, не отрывая взгляда от Кристофера.

— Клаус — фашист? — шепотом спросила она.

— Если я правильно помню уроки истории, фашистов наголову разбили в сорок пятом, — проговорил британец.

— Фух! Повезло Клаусу.

Саманта обмахнула лицо письмом.

— В Беверли-Хиллз и в Нью-Йорке мы не знали ни одного немца. Папа не предупреждал меня о них. Хотя моей странной семейке свойственны такие запреты. Я вижу все иначе: для папы немец — это нацист, для меня — великолепный любовник с неподражаемым марширующим ритмом. Да еще и талантливый модный фотограф. Мне повезло с Клаусом. Я не могу бросить его!

— Надеюсь. Он так сильно увлечен тобой! Что скажешь отцу?

Девушка на мгновение нахмурилась.

— Думаю, пошлю открытку с Эйфелевой башней и скажу — очень тактично, конечно: иди куда подальше. По-венгерски. — Она неотрывно смотрела на Кристофера, ослепительно улыбаясь. — А пока начну менять Клауса. Ну, знаешь, сделаю его более французом, нежели немцем. Все дело в образе.

Девушка просияла, допивая кока-колу.

— Спасибо, что выслушал. А теперь подумаем, как превратить «Деланж» в самый шикарный дом на планете. Даже лучше «Шанель».


— Девушки, знакомьтесь, это Софи, — провозгласила глава ателье. — Она будет проходить stage[49] у нас.

Софи неуверенно зашла в мастерскую. Остальные работницы посмотрели на нее. Моник очень внимательно оглядела симпатичную новенькую — и внутри поднялась волна противоречивых эмоций. Одна из них — зависть. Скромница увидела в этой девушке угрозу.

Остальные с первого взгляда поняли, что Софи лучше одевается и красивее говорит: очевидно, испорченной богатенькой девочке понадобилась stage, чтобы подняться по карьерной лестнице.

Работницы садились на скамью, совсем новеньким приходилось протискиваться на незавидное место посередине. Чтобы забраться туда, Софи подняла изящную ножку, показав дорогие туфли.

«Неужели не понимает, что такая роскошь вызовет только зависть?» — подумала Моник. Она искоса наблюдала за Софи. Та присела рядом с Матэ из Алжира и спокойно занялась подкладками для юбки. Пахло от новенькой дорогими духами.

Мраморно-бледная кожа Софи, зеленые глаза, роскошные рыжие волосы, манера держаться так, словно она из другого мира, — Моник не могла оторвать от девушки взгляд. Она постаралась сосредоточиться на работе.

Софи глубоко вздохнула и начала шить. Она поступилась гордостью, попросив мать устроить stage. Хотя помочь начать карьеру — меньшее, что могла сделать мадам Антуан. Работать на «Шанель», даже бесплатно, интереснее, чем учиться в школе «Шамбр синдикаль». Она вошла в мир высокой моды! Только одно плохо: шитье подкладок оставляло слишком много времени на размышления.

В обед девушки убегали из мастерской, чтобы бросить металлические судки с едой, berlingots, в котел, полный горячей воды. Софи скинула рабочий халат и надела джинсовую куртку. Моник пошла за ней по служебной лестнице и дальше до площади Мадлен. Мужчины оборачивались Софи вслед. Если месье Гай безумно влюбится в нее, сможет ли Моник винить мастера? Будь она мужчиной, кого бы выбрала: себя или Софи? Соревноваться бессмысленно.

Моник всегда вела себя рационально, знала, что делает, но сегодня интуиция подсказала ей не упускать девушку из виду.

Софи не сделала ничего подозрительного: присела за столик уличного кафе и заказала сырный багет и кофе со сливками. Когда заказ принесли, принялась есть, то и дело поглядывая на часы. Очевидно, не привыкла к перерывам в сорок пять минут и не хотела опаздывать.

Моник сидела через несколько столиков от «объекта», прихлебывая кофе из крошечной чашечки. Она хотела во что бы то ни стало узнать побольше о незваной гостье, как окрестила стажерку с первого взгляда.

Держа в руках чашку, Моник время от времени откусывала от яблока, которое взяла из сумки. Софи расплатилась по счету, и «шпионка» проследила за ней до дома, держась позади на расстоянии двадцати шагов. Глупо паниковать только потому, что в ателье появилась хорошенькая швея! Моник стало стыдно.

Вторая половина дня за работой пролетела очень быстро. Софи велели переделать подкладку для юбки: та была неправильно сметана. Моник немного позлорадствовала про себя: «Просто кошмар, если бы эта девушка оказалась еще и хорошей работницей!»

Вечером, когда месье Гай отпустил их, Моник снова пошла на двадцать шагов позади рыжеволосой красавицы, на этот раз до ее дома. Увидев, где живет новенькая, «шпионка» сможет догадаться, почему та пришла в ателье.

Она изо всех сил старалась не отставать, когда Софи огибала медленно бредущих прохожих или сходила с тротуара, чтобы обогнать их. Они обошли площадь Согласия и повернули на Елисейские Поля. Моник никогда не нравились здешние огромные кафе и выставки автомобилей. К ее облегчению, Софи прошла мимо первой станции метро «Клемансо» и быстрым шагом добралась до конца проспекта. На площади Этуаль она повернула налево, пересекла два проспекта и пошла по Клебер-авеню. Вместо офисов появились жилые дома, множество продуктовых и цветочных магазинов. Истинно буржуазный район. Софи остановилась, нажала на звонок и, открыв большую деревянную дверь, скрылась в доме.

Моник пересекла проспект и подняла взгляд на здание. Через несколько минут на последнем этаже отворились окна, и Софи вышла на крошечный балкон. Вокруг хозяйки радостно прыгала маленькая собачка. Девушка погладила ее, подтолкнула обратно в квартиру и ушла следом. Моник ждала. Через некоторое время входная дверь открылась, и Софи вышла на улицу с собачкой на поводке. Походила вокруг дома. Моник сделала вывод, что девушка живет одна.


Моник вернулась домой поздно. Сестры старались сохранить ее ужин теплым. Девушка соврала, что задержалась на работе. Она не могла понять, зачем сделала то, что сделала. Поклялась себе больше не преследовать Софи. Если и наведается к ней снова, то лишь по приглашению. Только вот с чего вдруг богатенькая стажерка станет ее приглашать?


— Кристофер, пойдешь на марш протеста? — спросил Клаус как-то воскресным майским днем.